эпохи всех передряг и Переделов и даже обогатившийся во время последнего, когда
уничтожили десперадос, отчаянных херсонских беспределыциков. Сейчас под
контролем и покровительством "плащей" находилось медицинское ведомство, а кроме
того, все кабаки, поставки спиртного, лекарств, девиц для развлечений и
призовых бойцов. Правда, наркотики - или, по-местному, дурь - не значились в
этом списке, так как на них был наложен суровый запрет. За дурь казнили на
месте, полагая, что потребляющий "травку" не работник, а значит, наносит ущерб
государственным интересам.
и в Санта-Севаста-ду-Форталезе, где началась его карьера мытаря. Из-за чего она
прервалась, Огибалов Саймону не объяснил, но это не нуждалось в комментариях:
деньги, "черные" или "белые", имели свойство прилипать к рукам. Видимо, дон
Монтальван, глава "плащей", подобных фокусов не приветствовал.
искусственные образования - какие-то насыпи или отвалы пустой породы, смешанной
с бесформенными бетонными глыбами. Солнце висело еще высоко, когда отряд
углубился в лощину между двух холмов, переходившую в хаос оврагов, то узких, то
широких, с обрывистыми каменистыми стенами, укрепленными кое-где проржавевшими
стальными балками, на которых висели такие же ржавые перекошенные ворота.
Ящериц тут не было, растительность казалась скудной, а вскоре исчезла совсем,
только странный белесый лишайник торчал в трещинах и щелях - словно грязноватая
пена, выдавленная из недр земли. Копыта лошадей глухо стучали по камню, и
протяжное эхо откликалось на людские голоса и смех, как бы передразнивая или
желая поучаствовать в предстоящем веселье.
следует дважды меня благодарить: за то, что отправляю к Богу, и за мои
рассказы. А ты вот ничем меня не развлек.
кажется, хотел псалом послушать?
кровавым светом, запылали, напомнив Саймону небо над Чимарой. Небеса его
детства... Закаты там были сказочные, и горы, в которых лежала деревня, звались
Тисуйю-Амат, что значило Проводы Солнца. Он не раз провожал его вместе с Чией,
своей четырехрукой подружкой, но люди тайят в большинстве не любили глядеть,
как садится солнце. Утро являлось для них символом жизни, ночь - смерти, и
потому врагу желали, чтоб сдох он в кровавый закат. Как раз такой, какой пылал
в этот вечер над Пустошью.
срезанную с северной стороны. Там темнел провал - видимо, неглубокий, так как
Саймону удалось рассмотреть что-то серое, округлое, поднимавшееся вровень с
краем обрыва. Термитник, догадался он, огромный термитник, запрятанный в
лабиринте холмов и расселин... А эта площадка - Голый овраг? Отвесные стены из
бетонных плит, поверх - ржавые столбы, с которых затейливой паутиной свисает
проволока, и под копытами лошадей - тоже бетон, потемневший от времени, но все
еще прочный, ровный, с неглубокими выбоинами... Будто бетонная пробка, которой
заткнули сосуд с опасным содержимым...
шахт, в которых хоронили радиоактивные отходы - или, возможно, отравляющие
вещества, культуры вредоносных вирусов, штаммы жутких болезней. В эпоху Исхода
Земля не подвергалась глобальной чистке, практиковавшейся ныне в Разъединенных
Мирах, где, кроме Каторжных Планет, имелись необитаемые Планеты-Свалки. Покинув
свою колыбель, люди бросили в ней ворох перепачканных пеленок; быть может,
предполагалось их отстирать, но этот процесс изрядно задержался - впрочем, не
по вине Транспортной Службы ООН, ведавшей межзвездной связью. Кто мог
предполагать в период Разъединения, что колыбель на триста лет окажется под
прочными замками?
Теперь он был окружен плотной толпой - лица с застывшими ухмылками, хищный
блеск зрачков, оскаленные пасти... Едкий запах пота витал в воздухе.
мясца!
придется. Когда попом, когда иным упрямцем - из тех, что дань не платят. - Он
кивнул в сторону провала. - Ну, как, сам пойдешь? Проверишь, тронут тебя или не
тронут? Мы ведь вроде бы о заклад побились?
соскользнули с них, как с пары обвисших веревок. В следующую секунду он ударил
вожака ребром ладони в горло; тот страшно захрипел, закатил глаза, отшатнулся,
падая под копыта испуганной лошади, но жеребец не смог подняться на дыбы -
Саймон, с револьвером в руке, уже стискивал бока вороного коленями. Он
выстрелил трижды; золотистые гильзы шаркнули о бетон, трое упали, остальные
подались в стороны, кто-то свалился под напором лошади, кого-то Саймон ударил в
грудь ногой, чей-то клинок блеснул у его бедра, прочертив кровавую полоску на
конском крупе. Он вырвался. Он знал, что имеет в запасе столько времени,
сколько надо, чтоб вскинуть к плечу карабин.
стороны: коня, распластавшегося в прыжке; спешившихся бандитов - одни ловили
стремя, другие поднимались в седла; всадников и вороненые стволы в их руках -
стволы двигались вслед за его лошадью, но медленно, так медленно!.. Он успел
вытащить фризер, свернуть головку активатора и швырнуть гранату - точно в центр
толпы, сгрудившейся в древнем могильнике. Затем грянули выстрелы, дико заржал
жеребец, но Саймон, стискивая поводья и упираясь носком в стремя, уже висел у
теплого лошадиного бока, защищенный от пуль. Кажется, конь не был ранен, только
испуган - обняв его шею, Саймон чувствовал, как дрожит вороной, с каждым
скачком уносивший его от эпицентра взрыва. Он глубоко вдохнул и зажмурился,
прижимаясь к коню; в следующий момент волна леденящего холода настигла их,
обожгла мириадами иголок и схлынула, будто нагретый солнцем бетон слизнул ее
шершавым языком.
дрожью, косил испуганным темным зрачком - и оглянулся. Фризер был хитроумным
изделием, своеобразной "черной дырой" - он понижал температуру в локальной
области пространства, причем ее границы, равно как и достигаемый эффект,
зависели от мощности заряда. Карательный Корпус ООН использовал боевые
вакуум-фризеры; их радиус действия мог составлять до километра, и вся эта зона
на три, пять или десять минут погружалась в холод космической бездны. В ЦРУ
применяли более скромную технику: фризер Саймона вымораживал все живое на
двадцать метров вокруг, а дальше - как повезет.
лица, почерневшие рты, заиндевевшие волосы; иней покрывал скакунов, седла,
сбрую, оружие и одежду, так что казалось, что на людей и животных вдруг
пролился внезапный дождь из жидкого серебра. Все они скончались быстро:
кристаллизация крови и клеточного субстрата вела к разрыву тканей и поражению
сосудов - явлениям необратимым и, разумеется, смертельным. Те, кто очутился на
периферии взрыва, еще жили, отделенные от вечности парой минут и безмолвными
мучительными содроганиями, - ледяной воздух спалил им легкие и гортань, а из
разинутых глоток не вырывалось ни звука. Не успевшим вскочить на лошадь
досталось меньше - видимо, эти люди, пять или шесть человек, осматривали труп
вожака и сейчас корчились и хрипели на земле, выплевывая остатки легких. Саймон
снял с седла карабин, направился к ним и прикончил несколькими выстрелами.
при вершине. Там суетились насекомые: солдаты - удивительно крупные,
четырехсантиметровые, с мощными изогнутыми жвалами, и рабочие - те были
поменьше и двигались быстрей солдат. Что бы ни схоронили в этом старом
могильнике, ни яд, ни радиация не нанесли термитам вреда - скорей наоборот.
Живучая мерзость, подумал Саймон, наблюдая, как рабочие заделывают пролом. Дыра
была еще велика, и он разглядел чьи-то руки, обглоданные до костей, обвязанные
проволокой.
Вызова - ведь битва кончилась, да и рябой с его воинством не заслужили честного
вызова на поединок.
Голос у него был сильный, звучный, как у отца, и древний тайятский гимн, с
которым провожали в Погребальные Пещеры, разнесся над площадкой, заваленной
телами. Но Саймон пел не им, а человеку в термитнике, скелету, что простирал к
нему руки в последнем беспомощном усилии; жертва, а не убийцы, была достойна
песни.
вскочил в седло, тронул повод; копыта загрохотали о бетон, потом их мерный стук
сделался глуше - теперь они ехали оврагом. Позади лежали два могильника,
древний и совсем свежий, но Саймон не думал о них, пытаясь представить, что
ждет его в Семибратовке. Путь Горьких Камней закончился, и начиналась другая
дорога, ведущая в Рио; еще одна деталь, последний штрих, и он Шагнет на новую
тропу.
прогнать, можно забрать с собою...
спорили, напоминали, подсказывали друг другу. Убить, советовал воин;
использовать, возражал агент. Воин усмехался: как?.. и зачем?... крысы - плохие
помощники. Если кто-то необходим, возьми надежных - Проказу, Филина... Гилмора,
наконец, - он пойдет с тобой, а ему известно многое. Многое, но не все,
откликался агент; он - не бандерос, он - иной человек, теоретик, не практик. А
всякую вещь следует обозреть со всех сторон. Как говорил Наставник, рубят
лезвием, а держатся за древко... Наставник прав, кивал воин; но десять секир в
сражении только помеха. Не хватит ли одной? С древком потолще и с самым длинным
Андреев Николай
Березин Федор
Каменистый Артем
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Лондон Джек