Чтение 16–й страницы книги ~В руках врага~

Крепко пожав руку Тейсману и поклонившись Ле Пику, он направился к выходу, но задержался, поскольку адмирал прокашлялся.

- Не сомневаюсь, Ито все сделает как надо, однако мы с гражданином комиссаром Ле Пиком будем с нетерпением ждать вашего скорейшего возвращения. Есть основание полагать, что в ближайшие недели военная обстановка осложнится. И поскольку система будет нуждаться в каждом боевом офицере, мы просили гражданку члена Комитета не задерживать тебя надолго.

Светло-карие глаза Кэслета расширились: он понимал, как рисковало начальство, обращаясь к Рэнсом с подобной просьбой, и если мог ожидать чего-то в этом роде от Тейсмана, то самоотверженность комиссара его просто потрясла.

- Спасибо. Благодарю за заботу... вас обоих, - произнес он хриплым от волнения голосом.

- Не за что, гражданин коммандер, - отозвался Ле Пик, - мы относимся к тебе так, как ты того заслуживаешь.

- Все равно спасибо, сэр. Я вернусь при первой возможности.

- Я в этом уверен, Уорнер, - спокойно сказал Тейсман. - Удачного полета.

- Спасибо, гражданин адмирал.

Встретившись на прощание глазами со своим командиром, Кэслет поклонился и покинул каюту. Дверь за ним плавно затворилась. Оставшиеся наедине Томас Тейсман и Деннис Ле Пик молча переглянулись.

Глава 23

При строительстве "Цепеша" в типовой проект были внесены изменения, соответствующие роли, которую предстояло играть кораблю в составе сил Бюро государственной безопасности. Некоторые из них бросились в глаза Кэслету еще при подлете: по сравнению с другими линейными крейсерами класса "Полководец" "Цепеш" имел на три гразера и одну ракетную пусковую меньше с каждого борта, а освободившееся пространство было использовано для размещения двойного контингента "морпехов" и устройства шлюпочных доков, сопоставимых по вместимости с доками супердредноута.

На первый взгляд такие доки казались чрезмерными, но когда катер, на котором он летел, оказался втянутым в одну из этих, похожих на гигантские пещеры, причальных емкостей, Уорнер увидел что же в ней располагалось. Там были три тяжелых штурмовых шаттла, каждый минимум в половину размера бота, бронированный и вооруженный под завязку.

При виде их Кэслет скривился, ибо прекрасно понимал: "Цепеш" не входит и не войдет в состав оперативных соединений Народного Флота; эти вооруженные до зубов шаттлы предназначены для боя не с врагами Народной Республики, а с врагами Комитета общественного спасения, что не одно и тоже. Их предназначение - проведение карательных операций на планетах самой Народной Республики. Конечно, можно было предположить, будто БГБ вооружается против собственных граждан по причине болезненной подозрительности, однако, положа руку на сердце, Уорнер не мог не признать, что у Комитета есть не только вымышленные, но и вполне реальные враги, склонные добиваться своих целей силой.

Последнее соображение ничуть не улучшило его настроения, равно как и встреча с дежурным по внутреннему причалу. Флотская традиция требовала по прибытии на корабль запросить разрешение подняться на борт, однако здесь, похоже, традиции были не в чести. Здесь у прибывшего тщательно проверяли документы, а процедуру идентификации проводили с таким видом, словно караул надеялся разоблачить пытающегося проникнуть на борт шпиона и расстрелять его на месте. Разумеется, Кэслет понимал, что проверка документов необходима, а формальное обращение за разрешением подняться на борт есть не более чем дань давней традиции, однако именно традиции и делали флот Флотом, а здешние вахты, с их наглыми, бесцеремонными охранниками вызывали у него раздражение. Им, впрочем, было плевать на то, какое впечатление производят они и их корабль на визитера.

Лейтенант, командир караула, подобно всему остальному экипажу бывший служащим госбезопасности, при виде флотского мундира Кэслета скривил губы: хотя Уорнер был старше его на два ранга, но это были флотские ранги. Кроме того, космос полнился слухами, и на борту "Цепеша" уже знали, что гражданин Кэслет впал в немилость у гражданки члена Комитета Рэнсом.

- Ты и есть Кэслет? - высокомерно процедил сквозь зубы лейтенант, небрежно протянув руку за удостоверением личности.

Кэслет понимал, что реагировать на вызывающее поведение мелкого хама не имеет смысла, однако грубость оказалась порывом ветра, раздувшим пламя его долго тлевшего гнева. В любом случае он уже ступал по тонкому льду и не ждал от будущего ничего хорошего, а стало быть, считал себя человеком, которому нечего терять.

Проигнорировав протянутую руку, Уорнер поставил свой вещевой мешок на палубу и воззрился на начальника караула ледяными светло-карими глазами. Губы Кэслета скривились, зубы обнажились в презрительной улыбке, больше походившей на хищный оскал.

- Да, я гражданин коммандер Кэслет. А ты кто?

Голос его был еще холоднее взора, а ярость придавала смелости. Лейтенант госбезопасности злобно прищурился, но взял себя в руки: холодная усмешка Кэслета выдавала гнев, но не указывала на страх. Возможно, этот человек находится на пути к гибели, но сам, похоже, этого не осознает... и не все слухи оказываются правдивыми. Кто знает, вдруг этого Кэслета ждет не погибель, а повышение. А между тем он является начальником оперативного отдела второго по значению флотского формирования в Республике. Если этот малый не сгинет, то по возвращении сможет нашептать многое в уши весьма влиятельных людей, а судя по взгляду, он не из тех, кто забывает обиды. На всякий случай лучше с ним не ссориться.

- Гражданин лейтенант Янсецкий, гражданин коммандер, - ответил он более четко, а когда Кэслет кивнул, вытянулся почти по стойке "смирно". Его даже подмывало козырнуть, однако такой жест послужил бы признанием, что это следовало делать в самом начале... и что Кэслет заставил его оробеть.

- Мне нужно проверить ваше удостоверение, гражданин коммандер, - сказал он извиняющимся тоном.

Кэслет неторопливо полез за пазуху и вручил документы Янсецкому. Уловив растерянность своего командира, рядовые караульные встали по стойке "смирно", и Уорнер преисполнился гордостью: он сумел-таки осадить этих костоломов.

Быстро проведя идентификацию, дежурный офицер вернул удостоверение Кэслету. Тот выдержал нарочитую паузу, снова смерив лейтенанта холодным взглядом, после чего, убрав документы во внутренний карман, сказал:

- Ну что ж, гражданин лейтенант Янсецкий, поскольку выяснилось, что я это я, может быть, здесь найдется кто-то, кому известно, чем мне, собственно говоря, предстоит заняться?

- Так точно, гражданин коммандер. Ваш сопровождающий направляется сюда, и я ожидаю... а, вот и он.

Янсецкий с видимым облегчением на лице поманил вышедшего из межпалубного лифта старшину.

- Гражданин главстаршина Томас проводит вас в вашу каюту, - сказал он.

- Спасибо, - прохладно, но учтиво ответил Кэслет, после чего повернулся к подошедшему главстаршине.

- Гражданин коммандер Кэслет? - спросил тот, отдав честь.

Уорнер козырнул и кивнул.

- Прошу следовать за мной: мне поручено помочь вам устроиться, - сказал Томас, подхватив два из трех вещевых мешков, доставленных по багажной трубе, пока Кэслет разговаривал с Янсецким.

- Спасибо, гражданин главный старшина, - отозвался Уорнер куда с большей теплотой, чем при общении с офицером, и, вскинув на плечо третий вещмешок, двинулся за Томасом к лифту.

Старшина производил впечатление человека служившего и неплохо в настоящем, боевом флоте. Кэслету оставалось лишь гадать, что могло побудить его перейти оттуда... сюда.

Однако от вопросов он воздержался. Отчасти потому, что это не его дело, отчасти же опасаясь услышать ответ, который ему не понравится. Он знал, что некоторые вполне порядочные люди - например Ле Пик - стали народными комиссарами, а стало быть, с юридической точки зрения, старшими офицерами госбезопасности, поскольку искренне верили в правоту дела Комитета, - и Уорнер, даже считая, что они заблуждаются, уважал их выбор. Однако он просто представить себе не мог достойного мотива, способного подвигнуть кого-то - кого угодно! - вступить во вспомогательные войска БГБ, то есть в карательные отряды.

Отведенная Кэслету каюта оказалась меньше, чем помещение, полагавшееся офицеру такого ранга на боевом корабле, но по крайней мере его не упрятали в застенок. Правда, подумал он, поблагодарив Томаса и начав раскладывать вещи с привычной ловкостью человека, за двадцать лет службы привыкшего к переводам с корабля на корабль, обольщаться и расслабляться не стоит. Система Цербера находилась на расстоянии более ста шестидесяти восьми световых лет от Барнетта. Даже у линейного крейсера такой путь занимал почти месяц в одну сторону - время более чем достаточное, чтобы Рэнсом могла, если ей заблагорассудится, бросить его в камеру. И если не взять себя в руки и, по крайней мере, не притвориться "хорошим мальчиком" именно это она и сделает. Шансы вернуться с Аида весьма невелики.

Кисло усмехнувшись, Кэслет заставил себя думать о нынешней ситуации как о тактической задаче, решение которой требует контроля над эмоциями. В конце концов, он умел владеть собой в боевой обстановке, а стало быть, соответствующий настрой мог помочь ему и сейчас. Жаль, конечно, что приходится думать о Корделии Рэнсом и БГБ как о врагах: может быть, это и выручит в отдельных эпизодах, но может завести очень далеко. Туда, откуда не возвращаются.

Уорнер уже почти закончил распаковываться, когда прозвучал сигнал коммуникатора. Коммандер с недовольством посмотрел на аппарат: прямо с дороги втягиваться в здешние дела ему вовсе не улыбалось, однако попытка уклониться была бы нелепым ребячеством. Вздохнув, он нажал клавишу.

- Гражданин коммандер Кэслет? - четко произнесла появившаяся на экране женщина в черно-красной униформе.

Уорнер кивнул.

- Очень приятно, я гражданка коммандер Лоуэлл, старший помощник. Капитан Владович приказал проследить за тем, как вы устроились.

- Спасибо за заботу, - отозвался Кэслет, подозревавший, что Владович испытывает к нему столько же симпатии, сколько он - ко всему Бюро государственной безопасности.

- Кроме того, - продолжила Лоуэлл, - мне приказано передать, что гражданка член Комитета Рэнсом и капитан Владович намереваются вскоре произвести первый допрос пленных и желали бы произвести его в вашем присутствии.

- Понятно, гражданка старший помощник, - ответил Кэслет, радуясь тому, что с ним пока обращаются учтиво. Впрочем, они могли себе это позволить.

- В таком случае, гражданин лейтенант Янсецкий - полагаю, вы познакомились? - проводит вас на допрос примерно через полчаса.

- Спасибо, - снова сказал Кэслет, и гражданка коммандер Лоуэлл, любезно кивнув, отключила связь.

Несколько мгновений Уорнер таращился на пустой экран, потом покачал головой.

- Янсецкий, - проворчал он. - Замечательно. Интересно, он так же счастлив видеть меня, как я его?

Экран не ответил, и Кэслет, все еще качая головой, продолжил раскладывать вещи.

* * *

- Ну и ну! Только глянь, что за драную кошку приволокли!

Хонор не повернулась и даже не покосилась в сторону человека, выкрикнувшего оскорбление. Она молча смотрела прямо перед собой, на голый, окрашенный в серый цвет коридор. Люди есть люди, и среди граждан любой звездной державы непременно найдутся смутьяны и нарушители дисциплины. Соответственно, на каждом корабле имелся тюремный трюм, но трюм этого корабля был гораздо больше любого, какой ей доводилось видеть прежде. Весь его антураж - тусклое, неровное освещение, серые переборки, острый запах дезинфицирующих средств - имел своей целью ввергнуть узников в уныние и подавить их волю.

Пребывание в этом блоке представляло собой первую стадию обработки заключенных, которым предстояло превратиться в покорное стадо... если, конечно, от них не предпочтут просто избавиться.

Хонор мысленно вздохнула, приказав себе не поддаваться отчаянию. Мысли ее прояснились, поскольку пульсирующая боль Нимица больше не накатывала с такой силой. Что тому причиной, лечебные манипуляции Фрица или просто увеличение разделявшего их расстояния, Хонор не знала. Ее одолевали противоречивые чувства: разлука с Нимицем повергала в тоску, но возвращение способности четко мыслить все-таки радовало. Тем более что, напомнила она себе, тоска непродуктивна, а ясная голова может оказаться полезной.

- Заносчивая сука, вот она кто, - снова прозвучал мужской голос. - Но ничего, мы собьем с нее спесь.

Кто-то тихонько заржал, но гражданка капитан де Сангро покачала головой.

- Полегче, Тиммонс. Член Комитета Рэнсом хочет, чтобы ее доставили на место целой и невредимой. В противном случае кое с кого спустят шкуру, и этот "кое-кто" не будет мной.

Тиммонс хмыкнул и плюнул на палубу. Плевок приземлился в двух сантиметрах от ног Хонор, и ее как флотского офицера это не могло не покоробить. На Корабле Ее Величества никто бы не допустил подобного хотя бы из соображений гигиены - но здесь, похоже, на жизнь смотрели иначе.

- Стало быть, целой и невредимой, а, Сангро? - не унимался Тиммонс - Ладно, попробуем и из этого устроить забаву.

- Знаешь, у меня есть дела поважнее, чем трепаться с тобой, - отозвалась де Сангро. - Распишись в том, что получил эту шлюху под надзор, и я пойду.

- Вечно ты торопишься, - хихикнул Тиммонс. - Ладно, так уж и быть, давай сюда свой чертов журнал учета.

В то время как Тиммонс расписывался и прикладывал свой палец к сканеру электронного журнала учета, Хонор стояла неподвижно. Ее передавали с рук на руки, словно неодушевленный груз, однако внешне она никак на это не реагировала, и человек, не видевший ее в тренировочном зале, мог бы принять это за подавленность или пассивность. Конечно, Хонор отдавала себе отчет в том, что навыки в боевых искусствах едва ли спасут ее от того, что произойдет, но они приобретались не только на случай вступления в рукопашную схватку. Сорок лет она осваивала умение концентрироваться и владеть собой... и именно сейчас нуждалась в этом умении больше, чем когда бы то ни было.

- Ну, иди, - сказал Тиммонс, возвращая де Сангро журнал. - Сдал-принял, подпись, печать, все на месте. Отдыхай. Пока я тут буду отдуваться.

- Пошел в задницу! - коротко ответила де Сангро и, жестом подозвав двоих сопровождавших ее рядовых, оставила Хонор на попечение Тиммонса и его подчиненных.

Пару секунд ничего не происходило, а потом охранник грубо схватил ее за плечи и сильным рывком повернул к себе. Это неожиданное, стремительное движение должно было ошеломить и дезориентировать ее, но Хонор отреагировала так, как реагировала на многие атаки в тренировочном зале. Она расслабилась, и ожидавший пассивного сопротивления Тиммонс потерял равновесие. Чтобы не упасть от силы собственного рывка, ему пришлось уцепиться за плечи пленницы. Охранник выругался, а она слегка скривила уголки губ в некоем подобии улыбки. Конечно, успех был крохотным, однако она знала, что в сражении, где конечное торжество все равно невозможно, каждая, даже самая маленькая победа имеет огромное значение.

Оказавшись лицом к лицу со своим тюремщиком, Хонор невольно присмотрелась к нему, хотя внешность его должна была быть ей безразлична. Широкоплечий, лишь на пару сантиметров уступавший ей ростом мужчина, чье лицо не лишено грубой привлекательности. Его мундир со знаками отличия старшего лейтенанта морской пехоты (видимо, тот же чин он имел и в БГБ) был отутюжен и безупречно подогнан, волосы аккуратно подстрижены, улыбка демонстрировала крепкие и ровные белые зубы, однако безукоризненный облик являлся лишь маской, скрывавшей нечто совсем иное.

Несмотря на весь свой самоконтроль, Хонор, поняв, в чем дело и почему тайное стало для нее явным, изумленно моргнула. Тиммонс казался облитым гниющей кровью: собственно говоря, так оно и было, только не в физическом смысле. Такой виделась ей его омерзительная аура, и ноздри ее затрепетали, когда стало ясно, что, даже будучи разлученной с Нимицем и почти не ощущая его боль, она не утратила способность улавливать чужие эмоции.

Ничего подобного с ней раньше не случалось. Или ей казалось, что не случалось. На самом деле Хонор не могла судить об этом с уверенностью, ибо до сих пор просто не пыталась прислушиваться к чужим чувствам в тех редких случаях, когда расставалась с Нимицем. Сейчас ей трудно было сказать, воспринимала она эмоции надзирателя через кота, чье присутствие едва ощущала, или же сама по себе.

Этот вопрос на миг вывел ее из кокона безучастного спокойствия, но Тиммонс ничего не заметил. Он занялся полученными от де Сангро материалами и минут пять внимательно просматривал их. Потом он оторвался от экрана, поднял глаза, и при виде его белозубой улыбки пленницу едва не пробрала дрожь. Фауна Сфинкса обладала иммунитетом к болезням Старой Земли, однако если бы гексапума подхватила бешенство, ее оскал выглядел бы именно так.

- Ребята! - воскликнул он, - пленница-то у нас непростая. Это Хонор Харрингтон. Небось, слышали про такую?

Ответом ему стало глумливое ржание, и он тоже хихикнул.

- Вижу, наслышаны. Конечно, она заметная персона. Правда, говорят, что бедную малютку отвезут в "Харон" да там и шлепнут. Какая жалость!

Тошнотворная аура охранника усилилась, и Хонор замутило, однако она совладала с собой и продолжала, внешне невозмутимо, смотреть не на него, а сквозь него. Ему это не понравилось. Хонор ощутила злобную ярость и жажду насилия, более сильную, чем даже садистские побуждения де Сангро, и поняла, что отсутствие какого-либо отклика с ее стороны приводит его в бешенство. Это было опасно; впрочем, опасностью могло обернуться любое ее действие - равно как и бездействие.

Хонор ждала, когда его ярость выплеснется наружу, но этого не произошло. Ее тревога усилилась, ибо она поняла, что внешне улыбчивый и невозмутимый Тиммонс упивается клокочущей в нем яростью. Злоба и жестокость были для него своего рода наркотиком, придававшим жизни особый вкус, а отказ от немедленного удовлетворения звериных инстинктов придавал его садизму оттенок утонченности, словно ожидание и предвкушение обещали сделать наслаждение еще более острым.

- Туда же направляется и куча ее приятелей, - продолжил он обманчиво веселым, непринужденным тоном. - Только они считаются военнопленными и будут размещены на палубе. А этой красотке придется париться внизу, в трюме. Жалко бедняжку до слез, верно?

Остальные снова загоготали, и Хонор задумалась, является ли это частью задуманного плана психологической обработки - либо же Тиммонс просто забавляется, красуясь перед своими подчиненными. Впрочем, с точки зрения практических последствий особой разницы для нее не было.

- А как вышло, что те ребята военные, а она вроде как нет? - полюбопытствовал охранник с капральским шевроном. - Форма-то на всех на них одинаковая.

- Форму, дурень ты этакий, всякий может напялить, - с видом безграничного терпения пояснил Тиммонс - Но согласно вот этим материалам... - он помахал электронным журналом, - наша с вами подопечная не просто враг народа, а убийца массы ни в чем не повинных мирных людей. Иными словами, она у нас уголовная преступница, а на уголовников, чтобы вы знали, Денебские соглашения не распространяются. Скажу проще, все эти дерьмовые статьи насчет "гуманности" и прочего вздора к нашему случаю отношения не имеют.

- Ага, стало быть, можно позабавиться, - ухмыльнулся капрал.

- Ну и шалун же ты, Хэйман, - отечески укорил его командир. - Разве так можно? Я поражен тем, что кто-то из моих подчиненных допустил мысль о вольном обращении с арестованной. Может, она и не военнопленная, но во всем должен быть порядок. Ясно?

- Так точно, сэр, - буркнул Хэйман. - Только что же нам теперь, любоваться на нее или как?

- Тут ведь какое дело, - рассудительно отозвался Тиммонс. - Может статься, что ей наскучит сидеть здесь одной-одинешенькой. Ну а если взрослые люди по доброму согласию сведут компанию...

Он пожал плечами, и Хонор едва не захлестнула волна его жестокого предвкушения.

- Но пока, - продолжил Тиммонс уже не столь игривым тоном, - надо будет подвергнуть ее предварительной обработке. Займешься этим ты, Бергрен. Держи.

Он вручил электронный блокнот приземистому, крепко сколоченному сержанту.

- Тут сказано, что у нее искусственный глаз, а ты знаешь, какие у нас правила насчет имплантантов. Кликнешь Уэйда, чтобы отключил его, а не получится, придется вызвать хирурга.

- Будет исполнено, сэр. А как насчет остального?

- Она уголовница, а не почетный гость, так что все остальное строго по регламенту. Полный обыск с просвечиванием, стрижка, гигиенический контроль - процедуру ты знаешь. И вот что, поскольку гражданка член Комитета хочет, чтобы она непременно дотянула до места назначения, нужно обеспечить постоянный пригляд на случай попытки самоубийства. Мне вообще кажется, - он одарил Хонор ослепительной улыбкой, - что нам следует проявить к ней особое внимание. Думаю, не помешает подвергать ее обыску, полному обыску, если ты меня понимаешь, всякий раз, когда будет открываться ее камера. Включая те случаи, когда ее будут кормить.

- Есть, сэр. Прямо сейчас этим и займусь, - заверил Бергрен и ухватил Хонор за ворот мундира. - Пошевеливайся, вошь камерная!

Поскольку ростом сержант значительно уступал Хонор, ей пришлось идти на полусогнутых. Это было унизительно, однако она знала, что худшее еще впереди.

- Минуточку, Бергрен, - окликнул его Тиммонс. Сержант повернулся лицом к командиру, развернув заодно и Хонор. Он не выпустил пленницу и не дал ей выпрямиться, а офицер, взяв пальцами за подбородок, резко поднял ее лицо вверх. И опять ему не удалось застать свою жертву врасплох: она мягко поддалась, и Тиммонс, рассчитывавший встретить и преодолеть бесполезную попытку сопротивления, снова испытал разочарование.

- Слушай меня, вошь камерная, - сказал он, продолжая держать ее за подбородок. - К нам сюда частенько попадали умники, которые, вообразив, будто им уже нечего терять, начинали плохо себя вести. Тут в сопроводиловке сказано, что ты родом с планеты, где высокая гравитация. А еще там сказано, что ты большая ловкачка по части мордобоя. А поскольку тебе известно, что тебя велено доставить в пункт назначения без поломок, и мы не можем взгреть тебя как следует, не огорчив гражданку члена Комитета, тебе может прийти в голову малость повыпендриваться. Так вот, имей в виду, у нас тут на корабле два-три десятка твоих приятелей, и любая твоя попытка доставить неприятности нам аукнется неприятностями кому-нибудь из них.

Снова улыбнувшись, он дернул ее за подбородок и кивнул Бергрену.

- Забирай ее. Что делать, ты знаешь.

* * *

- Ну как, можешь ты ему помочь?

Фриц Монтойя, осматривавший лежавшего перед ним на койке древесного кота, поднял голову. Он, МакКеон, Веницелос, Лафолле и Энсон Летридж как старшие офицеры занимали большую, но неуютную и скудно обставленную каюту - скорее всего, освобожденный грузовой отсек, куда поставили полдюжины коек. Комфортом и не пахло, однако приходилось радоваться и тому, что имелась свободная койка для Нимица. Грудная клетка кота почти не шевелилась, зрачки не реагировали на свет, но хотя само по себе бессознательное состояние не являлось хорошим признаком, оно позволяло Монтойе заняться своим необычным пациентом, не опасаясь причинить ему боль.

- Трудно сказать, - признался врач. - Мне, так же как и всем прочим даже на самом Сфинксе, мало что известно о древесных котах.

- Но хоть что-то ты должен знать, - чуть ли не умолял Лафолле.

Щека получившего по лицу прикладом телохранителя представляла собой сплошной синяк, он хромал, а левая рука не поднималась, и Монтойя подозревал перелом - однако боль в голосе объяснялась не собственными страданиями, а состраданием Нимицу.

- Я знаю, что у него множественные переломы с правой стороны. Повреждены диафрагма, среднее плечо и верхнее предплечье. Удар прикладом пришелся сверху вниз, раздробив лопатку и сустав. Надеюсь, что позвоночник цел, хотя с уверенностью не скажу. Так же, как не уверен в своей способности правильно составить даже заведомо сломанные кости: для этого нужно хорошо знать строение скелета. Думаю, плечевой сустав нуждается в хирургической реконструкции, а я сомневаюсь, что мне оборудуют здесь операционную.

- Так он... - Лафолле сглотнул. - Ты хочешь сказать, что он умрет?

Монтойя вздохнул.

- Я хочу сказать, Эндрю, что не знаю, - мягко сказал он. - Есть кое-какие добрые признаки: прежде всего отсутствие кровотечения изо рта или носа. В сочетании со слабым, но устойчивым и ровным дыханием это говорит, что ни одна из сломанных костей не повредила легкие. Скорее всего, ему удалось или вообще обойтись без внутреннего кровотечения, или отделаться не очень сильным. Если мне удастся раздобыть что-нибудь пригодное для лубка, я смогу обездвижить сломанное плечо и по крайней мере обезопасить его от новых повреждений. Но сверх того... - врач тяжело вздохнул, - сверх того, Эндрю, от меня мало что зависит. Это тот случай, когда выживание является делом не столько врача, сколько больного. Но говорят, что у древесных котов куда больше девяти жизней.

- Понятно, - почти шепотом откликнулся Лафолле, легонько погладив Нимица по бедру. - Ну что ж, док, он никогда в жизни не отступал и не сдавался. Будем надеяться, не сдастся и теперь.

- Я тоже на это надеюсь, но...

Врач осекся, поскольку люк отворился. В каюту вошел заносчивый и самоуверенный с виду лейтенант войск БГБ в сопровождении двоих вооруженных дробовиками солдат. Все пленные офицеры непроизвольно повернулись лицом к вошедшим. Лейтенант презрительно фыркнул:

- Собирайтесь. Гражданка Рэнсом хочет вас видеть.

- Боюсь, что об этом не может быть и речи, - отозвался Монтойя с непоколебимым спокойствием, удивившим бы всякого, кто не видел доктора, проводившего операцию в госпитальном отсеке корабля, сотрясающегося под вражеским обстрелом. Даже наглый лейтенант малость опешил, но тут же пришел в себя.

- Ага, да я вижу, тут завелся шутник, - бросил он сопровождающим.

Те загоготали, а сам офицер подался к Монтойе и, холодно чеканя каждое слово, произнес:

- Тут командуешь не ты, монти. Сказано на выход, значит, на выход!

- Член Комитета Рэнсом поручила мне не дать умереть этому коту, - отозвался Монтойя еще более холодно. - Поскольку способ лечить кого бы то ни было, находясь при этом в другом помещении, мне неизвестен, я предлагаю тебе проконсультироваться на этот счет с твоим начальством.

Лейтенант покачался на каблуках из стороны в сторону, подумал и приказал одному из рядовых:

- Свяжись с гражданином капитаном. Узнай, нужен им коновал - или он может остаться со зверем?

- Есть, гражданин лейтенант.

Козырнув, охранник вышел в коридор и через несколько минут вернулся.

- Гражданин капитан приказала оставить коновала здесь, а остальных доставить к нему, - доложил он, снова отдав честь.

- Ладно. - Лейтенант повернулся к МакКеону и указал на люк. - Слышал, монтишка? Давай, протискивай наружу свою поганую задницу, пока кто-нибудь не наподдал по ней прикладом.

Никто из пленников не шелохнулся. Лейтенант, стиснув зубы, шагнул по направлению к капитану, но тот, окинув его презрительным взглядом, сказал:

- А ты уверен, хев, что если кто-нибудь из твоих бездельников вздумает махать прикладом, мы не поотрываем ему ручонки?

Его спокойная уверенность заставила лейтенанта сбавить тон, но, не желая признавать поражения, он насмешливо отозвался:

- Бывает и такое, монти. Но почему бы нам просто-напросто не перестрелять вас всех?

- Да потому, что не с твоими мозгами принимать такого рода решения. Ты не осмелишься стрелять, пока не получишь подтверждение приказа трижды, - ответил МакКеон с тонкой усмешкой.

Лейтенант побагровел, а МакКеон, сообразив, что перебирать через край тоже не стоит, кивнул своим товарищам.

- Идемте, джентльмены. Нас пригласили на встречу с мисс Рэнсом.

* * *

Когда лейтенант Янсецкий привел его в спортивный зал "Цепеша", Уорнеру Кэслету больше всего на свете хотелось оказаться в каком-нибудь другом месте. По одну сторону от баскетбольной площадки были составлены напоминавшие издали скелеты давно вымерших динозавров спортивные снаряды и тренажеры, а по другую выстроился взвод тяжело вооруженных солдат БГБ. Корделия Рэнсом и капитан Владович сидели за столом, покрытым флагом Народной Республики; за спиной члена Комитета, как всегда, маячили двое телохранителей. Съемочные группы расположились так, чтобы ни одна деталь происходящего в помещении не ускользнула от объектива камеры. Кэслет понимал, что Рэнсом выбрала для предстоящего действа этот зал как самое просторное помещение на корабле, однако стоящие на заднем плане турники, брусья, корзины с баскетбольными и волейбольными мячами и прочий спортивный инвентарь в сочетании с государственным флагом и вооруженной стражей производили, мягко говоря, странное впечатление.

Правда, впечатлениями Уорнера Кэслета никто не интересовался: Янсецкий проводил его к столу, где Рэнсом, блеснув ледяным взглядом голубых глаз, молча указала ему на свободный стул, поставленный чуть в стороне от нее и Владовича. В отличие от вызывающего поведения Янсецкого ее бесцеремонность вызывала меньшее негодование, ибо между нахальным младшим офицером и женщиной, занимавшей третий, если не второй по значению пост в Комитете общественного спасения, пролегала целая пропасть.

Уорнер молча сел, и вскоре шарканье ног возвестило о прибытии пленных. Он обернулся к ним и едва не заскрежетал зубами, увидев, в каком они состоянии. Правда, сейчас конвой не прибегал к помощи прикладов, однако, судя по внешнему виду многих арестованных, не так давно им основательно досталось. Некоторые едва ковыляли, а Джеральдину Меткалф, чья левая бровь была рассечена ударом приклада, один глаз заплыл, а другой слезился и моргал, шатало из стороны в сторону. Если она и держалась на ногах, то лишь благодаря поддержке стоявшей рядом МакГинли, которая и сама была вся в синяках.

Среди пленников было немало тех, с кем Уорнеру довелось познакомиться, когда он и сам был пленником Королевского Флота. Сердце его сжалось, когда из люка грубо вытолкнули Скотти Тремэйна, Эндрю Лафолле и Джеймса Кэндлесса, а поняв, что они тоже его узнали, Уорнер едва не умер со стыда. Он заставил себя встретиться с ними глазами, надеясь, что они поймут, в каком он положении... Однако их лица не выдали никаких чувств, и коммандер заставил себя перевести взгляд на остальных пленников. Всего их насчитывалось двадцать пять: пять уцелевших офицеров с мостика "Адриана", столько же из штаба Хонор Харрингтон, трое ее телохранителей, трое не знакомых ему офицеров и девять человек старшин. Одного из них Кэслет тоже узнал, поскольку забыть физиономию бывалого космического волка Горацио Харкнесса было невозможно. Что удивляло, так это сам факт отправки на Барнетт нижних чинов, в то время как некоторых офицеров оставили во флотском лагере на Таррагоне. Впрочем, судя по растерянным лицам старшин, для них это тоже являлось загадкой.

Пленных выстроили перед Рэнсом, и та принялась их рассматривать. В зале повисла гробовая тишина. Все застыли: лишь операторы суетились, старясь поймать в выгодном ракурсе стальной взгляд гражданки члена Комитета. Наконец она прокашлялась и с холодным презрением в голосе заговорила:

- Мундиры, которые вы носите, сами по себе изобличают в вас врагов народа, однако Народная Республика была готова оказать вам снисхождение и обращаться с вами как с военнопленными. Увы, вы сами лишили себя права на такой статус, совершив неспровоцированное нападение на охрану, стоившее жизни четверым нашим бойцам. Теперь вы за это поплатитесь.

Снова воцарилась тишина, еще более напряженная и гнетущая, ибо все поняли, что сказанное было лишь прелюдией, но прелюдией к чему, не знал никто.

- В настоящее время принято решение препроводить вас в лагерь "Харон", находящийся на планете Аид, - продолжила она с ледяной улыбкой, выдержав длившуюся целую вечность паузу. - Не сомневаюсь, вы слышали об этом месте, и могу вас заверить: все, что о нем рассказывают, - чистая правда. Не думаю, что пребывание там придется кому-то из вас по душе... тем более что оно обещает стать очень долгим.

В голосе ее прозвучала жестокая насмешка, однако она не стала бы устраивать представление перед камерами ради одного лишь удовольствия поиздеваться над беззащитными людьми. Кэслет гадал, что же у нее на уме.

- Однако Народная Республика готова допустить, что некоторые из вас - возможно даже многие! - были введены в заблуждение вашей продажной правящей кликой. Плутократические режимы затевают несправедливые захватнические войны, заставляя сынов и дочерей народа гибнуть в интересах кучки бездельников и богатеев. Но Комитет общественного спасения видит свою цель в защите всех трудящихся от эксплуататорского гнета - и всегда готов протянуть руку помощи братьям по классу.

И Кэслет, и пленные воззрились на нее в изумлении. Уорнер просто не верил своим ушам. Он не раз видел передачи, в которых военнопленные сознавались во всякого рода "военных преступлениях", однако ничуть не сомневался, что все эти признания получены под физическим и психическим давлением. Внешний вид несчастных, сломленных людей заставлял заподозрить, что они находятся под воздействием наркотиков. Другие в ужасе косились на камеры и рьяно провозглашали лозунги, которые, как им казалось, должны были понравиться их судьям. Правда, попадались и такие, чье поведение выглядело естественно. Удивляться этому не приходилось: в любой армии любой державы могли найтись люди, готовые предпочесть сотрудничество с врагом ужасам застенков госбезопасности. Однако никто не ожидал, что Корделия Рэнсом станет призывать пленных к предательству перед объективами голографических камер. Чем бы ни забивали головы пролетариата, уж она-то знала цену такого рода признаниям - и если при этом верила, будто люди, служившие под началом Хонор Харрингтон, сломаются так легко, то оставалось лишь усомниться в ее умственных способностях.

Наблюдая со своего места за изумленно воззрившимися на Рэнсом и Владовича пленными, Кэслет одновременно присмотрелся и к гражданке секретарю. Она стиснула зубы, на ее щеках выступили красные пятна... Не могла же Корделия и впрямь надеяться, что они уступят.

- Позвольте мне сделать необходимые пояснения, - добавила она с мертвенным спокойствием в голосе. - Народная Республика выражает готовность проявить милосердие к тем из вас, кто пожелает освободиться от оков, признав, что ваши руководители использовали вас и ваших товарищей в преступных целях. Я понимаю, что промывка мозгов, осуществлявшаяся по отношению к вам пропагандистским аппаратом плутократического режима, заставляет некоторых из вас считать такого рода выбор "изменой", но это не так. Тот, кто становится под знамя революции в борьбе против угнетателей, - не изменник, а борец за дело народа. Конечно, отречься от предрассудков не всегда просто, но прежде чем ответить мне отказом, хорошенько подумайте. Повторять предложение я не стану - и, если оказавшись в лагере "Харон" кто-то из вас пожалеет о сегодняшнем решении, изменить его будет уже поздно.

Подавшись вперед и опершись локтями о стол, она обежала шеренгу взглядом горящих ледяным пламенем голубых глаз. Поза делала ее похожей на приготовившуюся к прыжку златогривую хищницу, и кто-то из пленных нервно переступил с ноги на ногу. Но все промолчали, и Рэнсом, резко вздохнув, снова выпрямилась.

- Хорошо. Вы сделали свой выбор, хотя я сомневаюсь, что его последствия доставят вам удовольствие. Гражданка капитан де Сангро, уведите пленных.