Чтение 16–й страницы книги ~Царская дыба~

—

И на трех опросах с пристрастием от слов своих не отрекся, - закончил за опричника государь. - Так в чем крамола состоит, служивый человек Росин?
—

Ведомо мне, - Костя расставил ноги пошире и теперь мог стоять без поддержки сопровождающих монахов. - Ведомо мне, что колдуны немецкие задумали заклятие на людей, сюда едущих, накладывать, дабы через месяц они черной немощью заболевали, и заражали все вокруг.

Бояре на скамье загудели, переглядываясь и громко постукивая посохами.
—

И надеются они, что кто-то из приезжих до Москвы доберется, здесь болезнь распространит и она царя поразит насмерть.
—

Нехристи! - вскочил ближний к трону боярин.

-Схизматики воистину в веру сатанинскую перекинулись! Ни перед чем не успокоятся, пока Москву, Третий Рим, миазмами ядовитыми не задушат!

Однако криков никто более не поддержал, и боярин, враз успокоившись, уселся на место.
—

Благодарствую тебя, Константин Андреевич, за упреждение, - одной головой кивнул царь. - Какую награду ты у Руси просишь за столь важную весть?
—

Установите на границах карантин, - торопливо выпалил Росин. - Чтобы всех приезжих под замком месяц выдерживали, и только потом дальше пропускали.
—

То не просьба, - покачал головой мальчишка.

-То забота твоя честная о Руси Святой, и мы ее приняли. Себе чего просишь?

-Себе? - вскинул брови Росин. - Себе... - тут он вспомнил момент, который не давал ему покоя уже несколько месяцев: торговлю мехами на Новгородском рынке. Раскидывались ими промысловики, как макулатурой какой-нибудь, запросто и бездумно.

-Заметил я, что русские мужики меха совсем не ценят. Продают купцам вдесятеро дешевле, чем они в Европе ценятся. Прошу, раз такое дело, установите запрет меха мимо казны продавать! Пусть государство торгует. Да по ценам, что на западе приняты. Не хрен им все время у нас на шее сидеть!

-Записал? - привстал на троне правитель, и кинул взгляд в дальний угол. Только теперь Нислав заметил, что там торопливо скрипит гусиным пером монах, занося на свитки все, происходящее на приеме.

Следом за царем дружно поднялись знатные бояре, и так же вместе опустились.

-Мыслю я, - огладил подбородок мальчишка, -прибыль от этого казне получится, но не тебе, раб Божий. Себе что просишь?
—

Пошли в Прибалтику хороший отряд! - неожиданно осенило Росина. - Охренели они там совсем, фашистские режимы устанавливают, русских за людей не считают. Пусть узнают, кто в доме хозяин!
—

И сие дело тоже государево, - кивнул царь.

-Ты сам чего хочешь, Константин Андреевич? Скажи просто, без прикрас и раздумий!

-Есть хочу!

По палате прокатился добродушный смех.
—

Ну, это дело поправимое, - улыбнулся и мальчишка. - Приглашаю завтра к себе на обед званный, в синие палаты.
—

Не получится, - причмокнул Росин. - Допросники твои так руки оборвали, что еле пальцами пошевелить могу. Ни ложки, ни кружки до рта не донести. Так что и на твоем пиру голодным останусь. Разве только, ты мне руки новые дашь?
—

Загадки решил позагадывать, раб Божий, - нахмурился паренек на троне, и в воздухе повисла предгрозовая тишина. Но царь вдруг усмехнулся и кивнул: - Ладно, милостью Божией и моей, будут тебе руки. Кто там дальше?

Зализа вышел на середину зала, ненавязчиво обнял Росина за пояс и увел к Ниславу и Андрею Тол-бузину.
—

Как думаешь, Семен Прокофьевич, поверил? - с тревогой спросил Росин.
—

Конечно, поверил, - серьезно кивнул опричник. - Ты три допроса выдержал, как же не поверить? Не имея правды за собой, такую муку никому не вынести. Поверил.

Место Росина заняла пожилая боярыня, с неприятной яростью обличавшая местного воеводу. Следом за ней - боярин, и тоже с жалобой на воеводу, но уже другого, потом еще и еще. Царь слушал, кивал, дьяки принимали ябеды. Оживление вызвала только нижайшая просьба донского казачьего старшины, присланная с усатым безбородым воином, прислать коням сена, потому, как из-за татарского набега своего селяне накосить не успели. К удивлению Нислава, мальчишка отнесся к просьбе со всей серьезностью, тут же приказал построить в Казани четыре струга, нагрузить сеном и овсом, и отправить бедолагам вниз по Волге до Царицыно, откуда посуху перекатить на Дон.

Наконец прием закончился. Царь поднялся и ушел в неприметную дверь за сводчатым проемом меж двух колонн, следом за ним шмыгнул писец и дьяки с жалобами. Чинно двинулись к выходу бояре.

-Ну, все, - расхохотался Толбузин, - ой, придется Зализе шубу для Нислава шить!
—

Почему это? - не понял постовой.
—

Разве ты не слышал? Царь сказал - у этого воеводы шубу заслужишь. Стало быть, как следующий раз приедете, при шубе должон быть. А с Семеновского плеча тебе не подойдет, мала будет. Придется новую шить!
—

Я его в деревне оставлю, - хмуро пообещал опричник. - Или язык вырву.
—

Так ведь спросит государь! - продолжал веселиться боярский сын. - Ты ведь врать не станешь?!

Добрались до кареты, на этот раз радуясь предусмотрительности Толбузина, безрукого Росина посадили первым, сами как придется разместились вокруг. Не спеша, чтобы не растрясти больного, доехали до дома, где хозяин приказал поднести боярину Константину две стопки - чтобы боль отпустила. Потом перенесли в дом и поставили дворовую девку растирать ему плечи и руки настоянной на мяте водкой.

-Интересно, - задумчиво пробормотал Росин, - каким образом царь собирается мне руки вернуть?

* * *

Синие палаты отличались от царских в основном размерами: зал метров двадцать в ширину и полтораста в длину разгораживали резные деревянные колонны, поддерживающие высокий потолок из множества мелких сводов, а вот роспись была все та же - цветы, птицы, сказочные звери. Промеж колонн, поперек зала тянулись длинные столы - простые деревянные столы из плотно подогнанных досок, и без всяких украшений. В воздухе витали запахи восточных пряностей, на столах во множестве стояли медные кубки, чарки, высокие кувшины, блюда с крупно порезанным хлебом, с кусками мяса и целиком запеченными птицами, крупными осетрами и щуками, обложенными обычными и мочеными яблоками. Пирогов почему-то не было: похоже, угощение предполагалось начинать сразу со вторых блюд.

Между слюдяными окнами во множестве стояли подсвечниками с толстыми свечами, огонь которых покамест терялся в ярком дневном свете. Дворня, дс жути похожая на кабацкую прислугу, встретила боярского сына Толбузина у дверей, проводила ко второму от входа столу - близкие к возвышающемуся едва не до середины стены трону, видимо, предназначались родовитым боярам.

Большинство мающихся в ожидании людей были одеты, несмотря на жару, в дорогие шубы, но попадались среди них и гости в странных, непривычных взгляду, иноземных кафтанах и тонких чулках, отчего напоминали цыплят-переростков: кругленькие на тонких ножечках. Не меньше одетых в шубы русичей бродило меж столами, глотая слюнки, раскосых степняков в стеганных цветастых халатах, так же украшенных шелковыми и бархатными вошвами и драгоценными пуговицами. Поскольку на этот раз даже Зализа щеголял в шубе с царского плеча - скромная ряса, выданная в пытошной избе взамен истерзанной одежды, согревала одного только Костю Росина из более чем трехсот гостей.
—

Слава, слава государю! - заревели в дальнем конце зала, и гости, оставшиеся по эту сторону, тотчас подхватили: - Слава, слава! - после чего дружно устремились к столам.
—

Ну как, бояре? - поинтересовался Толбузин, усаживаясь за стол, и тут же подтаскивая к себе блюдо с большим гусем. - Царского угощения давно не пробовали?

Он вцепился украшенной перстнями рукой в лапу, умело ее открутил и жадно вцепился зубами. Зализа прихватил огромный кусок коричневого мяса, лоснящегося от жирного соуса, положил его на хлеб, поставил перед собой и принялся кусать, удерживая большим и указательным пальцем, оттопырив остальные, прожевывая и откусывая снова, иногда кладя его обратно на хлеб. Нислав, не решаясь последовать их примеру, взялся за кувшин, плеснул себе в кубок вина. Толбузин, косясь жадным глазом, пододвинул ему свой. Патрульный налил, и тут же услышал, как мычит набитым ртом опричник, указывая бородой на свою чарку.

Боярский сын доел лапу, поцыкал зубом, вычищая навязшее мясо, ухватился сальной рукой за кубок и выжидающе вытянул шею, вглядываясь в сторону трона.

-Слава, слава! - неожиданно возникла там новая волна голосов и покатилась по залу.

-Слава государю Ивану Васильевичу! - громогласно заорал Толбузин, поднимая кубок, и клич его мгновенно подхватили сидящие вокруг стола бояре и татары.

Они торопливо осушили свои емкости и снова взялись за еду. Андрей Толбузин, отпихнув гуся, принялся раздирать вытянувшегося с выпученными глазами осетра. Нислав, опять разлив вино по кубкам соседей, покосился вдоль стола: ножами никто не пользовался - как, разумеется, и вилками, и ложками. Сверкать лезвием в одиночку милиционер не рискнул, а потому, махнув на приличия рукой, тоже потянулся за белорыбицей.

-Слава, слава, слава! - покатился новый клич.

Костя, с обвисшими руками, участия в трапезе не принимал, от скуки оглядывая зал. Царь Иван сидел на троне с блюдом на коленях, что-то говорил, о чем-то шутил, смеялся - отсюда не слышно. Иногда делал глотки из украшенного крупными каменьями кубка. У его ног крутились два иностранца - бритые, в тощих кафтанах. Наверняка что-то выпрашивали.

На старания иноземцев прочие гости внимания не обращали - под сводами палаты раздавалось непрерывное громкое чавканье. Росин смотрел на все это, и никак не мог поверить, что перед ним те самые люди, потом и кровью которых, государственной мудростью и беспримерной отвагой была из ничего создана та самая Россия, карту которой они видели в школе на стенах различных кабинетов. Что, приняв из рук предков княжество, немногим превышавшее размеры Московской области, именно они оставили потомкам державу, раскинувшуюся от Балтийского и Северного до Черного и Каспийского морей, от Днепра до Амура, сделав Русь сильнейшей и богатейшей державой мира. Он смотрел на молодых ребят, только-только отпустивших бороды, жрущих рыбу и мясо сальными пальцами, упивающихся вином, громко переговаривающихся и откровенно, от души ухохатывающихся над плоскими шутками соседей. Смотрел - и не верил, одновременно понимая, что других витязей, бояр, служилых людей и воевод у страны нет. И царя другого - тоже. Получается - и вправду они?
—

Слава, слава, слава! - опять поднялись над столами кубки. Гости выпили, и Толбузин успокаивающе замахал над столом руками: - Тихо! Тихо! Царь говорить станет.
—

Так не слышно же ничего, - хмыкнул Росин.
—

Не боись, боярин, услышишь...
—

Милостью своей, и по нижайшей просьбе дьяка Данилы Адашева, прощаю я князя Симеона Ростовского, подметные письма Сигизмунда польского читавшего, и многим боярам про них сказывавшего... - говорил царь и вправду негромко, но слова его тут же подхватывал стоящий рядом глашатай, донося до самого дальнего конца зала. - ...коли князь Симеон на Библии поклянется супротив моей особы крамолы более не умышлять!
—

Милостив государь наш, - высказался невысокий усатый татарин в синем атласном халате. -Слава Ивану Васильевичу!

-Милостью своей, и по нижайшей просьбе князя Василия Серебряного, прощаю я Петра Шуйского, подметные письма короля польского Сигизмунда читавшего...

Похоже, начиналась официальная часть торжественного обеда, когда царь во всеуслышанье казнит или милует, утверждая свою высшую волю. Гости перестали есть, ограничиваясь время от времени глотками вина и, не в пример собраниям времен росинской комсомольской юности, слушали внимательно.
—

Милостью своей дарую князю Дмитрию Вишневецкому и потомкам его в поместье город Белев, за честную службу.
—

Вишневецкий? Литовский князь? - непонимающе закрутил головой усатый татарин.
—

Он самый, Владимира Святого праправнук, - не без гордости подтвердил Толбузин, - Под московскую руку перешел, земле русской честно служить желает.
—

Милостью своей дарую воеводе Юрию Пронскому-Шемякину земли сурские в поместье и повелеваю ноне же, войско московское взяв, идти на хана Ямгурчерея, клятвы свои преступившего и посла нашего в поруб посадившего.

Из-за одного из средних столов поднялся довольно молодой боярин, низко поклонился на все четыре стороны и начал пробираться к выходу.

-Милостью своей дарую боярину Варламу Батову, земли корочаевские по правому берегу Донеца в поместье, боярину Григорию Батову земли корочаевские по левому берегу Оскола в поместье, боярину...
—

Да это же... - дернулся Зализа. - Да это же Батовы! Братья Батовы, с Оредежа!
—

Они самые, - кивнул Андрей Толбузин, поднимая кубок. - Ты же сам царю ябедничал, что повзрослели они, что у отца засиделись и руки к делу ратному чешутся. Вот и поместья и получили. Богатые, да только на самом Изюмовском шляхе. Там сабля в ножнах долго не залежится. Давай Семен, за милость и мудрость государя нашего выпьем.
—

Милостью своей приказываю с сего дня всех иноземцев, с западных земель прибывающих, в порубежных ямах удерживать месяц, и далее пропускать, поежели за месяц этот болезней никаких у оных иноземцев не окажется...
—

Есть! - кивнул Зализа. - Ну, Константин Андреевич, услышал тебя государь, и крамоле, тобой замеченной, на земли святые дороги более нет.
—

А так же повелеваю, с сего дня меха любые за рубежи земли нашей более не продавать! - здесь царь, а следом за ним и глашатай, ненадолго смокли. - Купцам русским повелеваю меха, на рубежи привезенные, торговать в казну, а купцам иноземным, купить оные желающим, в казне меха любые по выбору покупать. А буде нарушит кто запрет этот - торговать в землях русских и вблизи рубежей наших, запретить накрепко, а товары в казну изъять.

-Милостив к тебе государь, Константин Андреевич, - кивнул Толбузин. - Поежели еще и рать на земли лифлянские пошлет...

-А также дошло до меня, - продолжил Иван Васильевич, на почтительном расстоянии, в шубе и на троне выглядевший достаточно солидно, - что немцы, Лифляндскую волость мою заселяющие, тягла исправно не платят, за пятьдесят лет недоимки накопили и погашать не желают. А посему повелеваю хану черемисскому Шах-Али немедля выступить в оные земли и подданных моих непонятливых вразумить!

Сидящий рядом с Толбузиным татарин внезапно подскочил, принялся торопливо сгребать со стола все, до чего успевал дотянуться, запихивая в рот и глотая, не жуя рыхлые ломти рыбы, куски гусячьей тушки, давясь остывшим мясом, поверх всего этого выхлебал оставшееся в кубке вино и вскочил. В разных концах зала вскакивали другие черемисы, которых Росин поначалу так же принял за татар и, поклонившись в сторону трона, торопились к выходу вслед за своим ханом. Зал заметно опустел.

-Кажется, все, - кивнул боярский сын. - Нислав, наливай. Сейчас опять здравицы зазвучат.

И вправду, спустя несколько мгновений, после того, как все поняли, что царь перестал отдавать приказы и раздавать милости, сразу несколько голосов закричало: "Слава!".

Гости выпили, вернулись к трапезе, заставив желудок Росина обиженно зарычать. Костя сделал попытку протянуть руку к столу, но рукав рясы лишь слегка дернулся, а оба плеча немедленно заныли со страшной силой.

Возможно, ему было бы легче, знай он, что порубежный карантин простоит на страже Руси почти полтора века, до самого воцарения Петра, не пропустив из Европы ни одной эпидемии и сохранив жизни миллионам представителей всех сословий, что введенную Иваном Грозным государственную монополию на внешнюю торговлю пушниной, за полтысячелетия буквально озолотившую русскую казну, отменит только первый президент России Борис Ельцин, что главным упреком дикости русичей, который станет звучать в устах западных гостей, станет то, что царь после встречи с иноземцами всегда моет руки, что Шах-Али через полгода вернется в Москву с ошеломляющим известием: ливонцы не желают сражаться, сдаваясь целыми городами, и он не знает, как поступить со столь неожиданной и совершенно неподъемной добычей - но все это будет потом. А сейчас ему хотелось просто есть, просто выпить густого красного вина - а вместо этого он получал только тупую бесконечную боль.

-Сыт ли ты, Семен Прокофьевич?

-Благодарствую, государь, - моментально вскочил со своего места Зализа, и низко поклонился. - Вкусен стол, хорошо вино, не оторваться.

Андрей Толбузин, как и все прочие гости, сидящие за этим столом, также поднялись и поклонились подошедшему юному царю.

-Рад, рад, что угодил, гость дорогой, - усмехнулся правитель. - Когда назад, в Северную Пустошь собираешься?
—

Завтра, с рассветом, государь. Потому как с крамолой дело разрешилось, и у боярина Савельева спроса на меня более нет.
—

Поезжай, - кивнул царь. - Знаю я, черемисы мои воины хотя и преданные, но уж шаловливы сильно, и опасаюсь, как бы буянство не учинили вблизи рубежей, тобою охраняемых. На наших землях.

Зализа низко поклонился, развернулся и принялся расталкивать гостей.
—

Да нет же, Семен Прокофьевич, - со смехом остановил его правитель. - Завтра поезжай. А сегодня пей вино за здравие, угощение мое пробуй. Гостем будь. Как соберешься, в Казенный приказ заедь, ввозные грамоты на бояр Батовых возьми. С твоих ведь земель братья, из Северной Пустоши? Будут через Москву проезжать... Слышишь, Андрей? Как Москву проезжать станут, пусть ко мне зайдут, посмотреть хочу на витязей лихих. А ты, Константин Андреевич? Доволен ли ты указами моими, все ли обещания я выполнить успел?
—

Вроде все, - попытался пожать плечами Росин и тут же сморщился от боли.
—

Ох, опять лукавишь боярин, - покачал головой царь. - Про самое последнее желание не говоришь... Никак обидеть боишься? Ну, да ладно, все равно будь по-твоему, с Богом, - и, обращаясь сразу ко всем, закончил: - Вы пируйте, гости дорогие, пируйте. В моем доме добрым людям всегда рады.

Милостиво кивнув головой в ответ на глубокий поклон подданных, правитель ушел, а возле стола осталась стоять молодая женщина лет двадцати, в низком кокошнике и одетом поверх скромной полотняной рубахи сарафане, шитом бисером и мелкими жемчугами. Она скромно потупила голубые глаза, отчего небольшой курносый носик показался еще курносее. Плотные румяна, намазанные поверх толстого слоя белил, не могли скрыть гладкости юной кожи щек, а чуть пухловатые губы придавали лицу выражение недоумения и обиженности.
—

А это еще кто? - развел руками боярский сын Толбузин. - Уж не меня ли ищешь, красавица?
—

Боярина Росина ищу, - признала гостья.
—

Меня, что ли? - удивился Росин
—

Анастасья я, вдова боярина Салтыкова, - поклонилась ему, едва не коснувшись пола рукой, женщина. - Повелел мне государь, руками твоими быть, боярин, пока свои силу не наберут. Поить, кормить, постель стелить, помогать во всем, коли еще что понадобится...

Даже сквозь румяна стало видно, как она покраснела.

-Ай да государь у нас! - радостно-восхищенно воскликнул Толбузин, хватаясь за кубок. - Разгадал-таки загадку Константин Андреевича! Слава Ивану Васильевичу! И боярину Росину налейте, отныне у него руки есть!

Глава 6

Клушта

Юля драла лыко. Как-то так получалось, что стадо кауштинское потихоньку все увеличивалось и увеличивалось в размерах, став уже не просто "стадом", а "стадами". Потихоньку расползалась вырубка, освобождая новые места для пастбищ, следом за ними раздвигались загородки для скотины, ставились новые навесы и скотные дворы. За пахоту питерские горожане пока не брались, но косить сено уже насобачились неплохо, и всякую брюкву, свеклу, лук в грядки руками и лопатами посадить смогли. К тому же, вокруг постоянно крутился зализовский смерд, посаженный опричником на другой край огромного луга, и уж он по случаю с готовностью приводил кобылку и, с помощью выкованного Симоненко острого плуга, вспарывал целину, облегчая дальнейшую работу.

Однако разводить скотину людям двадцатого века показалось куда легче, нежели растить хлеб - а когда в хозяйство влились руки больше чем трех десятков полонянок, привычных к уходу за опоросами, да к дойке, одноклубники стали не только обеспечивать себя мясом, но и норовили продать кое-что на приходящие за мануфактурным товаром ладьи купца Баженова. В отличие от прочих хозяйств, кауштинцы не спускали всякое дерьмо в реку. Андрей Чохин недаром носил звание инженера - придумал выкопать две большие ямы, выложив понизу толстым слоем глины, и сваливать нечистоты туда. Он клятвенно обещал, что с каждой заполненной до краев и заваленной сверху глиной ямы поселок сможет по три года получать настоящий биогаз, как с очень большого газового баллона, а потом в ямах останется чистейшее удобрение.

Все это было бы хорошо, коли не один пустяк: гвозди по цене оказались столь кусачими, словно ковали их если не из золота, то по крайней мере из серебра. В результате доски, которыми плотно обшивали сараи по обе стороны опорных столбов, для тепла забивая пространство между ними все тем же сеном, одноклубники приспособились сажать на косые деревянные шипы, всякого рода стойки и поперечины привязывать ивовым лыком - содранной с заготовленных жердей корой, - а длинные кованные гвозди квадратного сечения вколачивать только туда, где более дешевыми путями не обойтись, где соединение особо важное и должно быть заведомо прочным. Или просто там, куда с шипами, долотами и лыком не подобраться.

Поэтому Юля сидела на крыльце возле выделенной ей в единоличное пользование избы и драла лыко, обдумывая - а стоит ли новый куриный приплод, для которого предполагалась небольшая отдельная загородка, таких мук? Может, стоило дать пинка курице, да и сварить все яйца на хороший, сытный завтрак?

Хотя нет, наседку сварить надо, как цыплят высидит, -чтобы дурь такая в голову больше не приходила. Всадник, промчавшийся мимо двора с часовней - поверит ли кто, что все их селение начиналось всего лишь с этих двух изб и одного сарая? - направился прямо к ней. Конь, жалобно заржав, остановился, и одетый в расстегнутую на груди простенькую косоворотку, потемневшую от пота, коричневые шаровары и низкие серые сапоги боярин спрыгнул на землю.
—

Здрава будь, боярыня! - поклонился он, тяжело дыша.
—

Здравствуй, Варлам, - кивнула Юля, откладывая нож. - Коня-то вконец загнал, парень! Ты чего?

Она подошла к буланому жеребцу, ласково погладила его по морде:

-Ну-ну, хороший, успокойся.

Тот всхрапнул, опустил голову, подставляя ласке -даром что скотина, а женскую руку чует, милуется!

-Радость у меня, боярыня...

Юля с удивлением подняла голову. Вид у гостя был отнюдь не радостный. Скорее, наоборот - словно любимую собачку схоронил.
—

Загонишь так коня, - девушка погладила скакуну лоб между глаз. - Вконец загонишь.
—

Поместье мне государь жалует. Втрое большее, нежели у отца, с пятью деревнями.
—

Ну, так поздравляю, Варлам, - кивнула Юля, продолжая задумчиво водить рукой по белому пятну.

-Богатеешь на глазах. Скоро в князи выбьешься.
—

Поместье новое под Осколом. По ту сторону княжества Московского, на южных рубежах.
—

Далеко, - кивнула Юля. - Зато юг, тепло. Тюльпаны по весне дикие цветут: вся степь, как ковром красным выстелена. Арбузы, дыни. Хорошо.
—

Откель знаешь, боярыня? - удивился Варлам.
—

На соревнованиях бывала... Ты хоть подпругу отпусти, хозяин!

Гость послушно выполнил указание, и конь тут же потянулся к лежащей возле крыльца копенке.
—

Когда во владения вступать поедешь, Варлам?
—

Летом надобно, - пожал плечами тот. - К зиме дом поставить, сена запасти, дров. Может, скотиной обзавестись, двор обнести. Осенью урожай снимать станут, амбар загрузить. Первый год в любом разе тяжело, а там посмотрим.
—

Да, на пустом месте тяжело, - согласилась Юля.
—

Мы с братьями мыслим, неделю на сборы взять, да и отправляться. Государь нам всем, младшим пятерым, поместья бок о бок отписал.
—

Через неделю, значит, - задумчиво кивнула девушка.
—

Через неделю, - повторил гость. - Ты откуп-то мне придумала, боярыня?
—

Да нет еще, - пожала плечами Юля. - Ничего в голову не приходит.
—

Что же делать? Уезжаю я...
—

Не знаю. Не с тобой же ехать?
—

А ты замуж за меня выходи! - встрепенулся Варлам. - Люба ты мне, боярыня. Всегда люба была. Верным мужем стану, выходи.
—

Десять детей рожать? - усмехнулась, припоминая давние слова, Юля.
—

А как же без детей, боярыня? - не стал отпираться Варлам. - Без них семьи нет.
—

Десять детей... - задумчиво покачало головой Юля, прошла вдоль коня, погладив его по шее, положила руку на седло, резко повернулась к гостю, оказавшись с ним глаза в глаза. - Да только если уедешь ты, кто же желания мои исполнять станет?
—

Так пойдешь за меня, боярыня? - лицо девушки обожгло жарким дыханием.
—

Пойду, - она зажмурилась, и потянулась навстречу его губам...

Потом открыла глаза - Варлам уже успел затянуть подпругу и заскочить в седло, да так вдарил пятками под ребра коню, что выбил воздух из его легких, заставив скакнуть с места вперед метров на семь.

-Ты чего, глухой? - растерянно пробормотала Юля. - Согласная... Согласна! Варлам!!!

Но шапка боярина уже мелькала далеко у леса, перед поворотом на ведущую к Оредежу тропу.

-Варлам! Стой! Идиот, козел, мудак безмозглый, скотина, тварь подколодная! - она со злостью пнула лежащие возле крыльца жерди, схватила нож и метнула в стену - тот вошел рядом с дверью едва не на половину лезвия и мелко задрожал. Юля еще раз пнула жердины, потом рванулась в дом и вскоре выскочила оттуда в своих старых, потертых джинсах и джинсовой куртке поверх чистой поневы. В руках она сжимала лук, из-за спины торчало оперение десятка стрел.

Девушка стремительно пересекла поселок, едва не сбив по дороге сосредоточенно волокущего охапку высохших свиных шкур маленького Архина.
—

Ты чего с цепи сорвалась? - рявкнул тот, пытаясь удержать закачавшуюся кипу.
—

Заткнись, застрелю!
—

Э-эй, - Миша решительно скинул шкуры на землю, нагнал девушку, схватил ее за плечо. - Юля, что случилось?
—

Отвяжись! На охоту иду.
—

Да нет, правда, что ты в самом деле? Скажи, может разберемся вместе?
—

Отстань!
—

Юлька! Перестань. Мы тут все вместе, заодно. Так что нечего дурочку позаброшенную изображать! Давай, говори, что случилось.
—

Варлам, сука, - лучница неожиданно всхлипнула. - Приехал предложение делать...
—

Ну так что? Отказала, а теперь жалеешь?
—

Согласилась! - отчаянно рявкнула спортсменка. - А он, ублюдок, как услышал: сразу на коня, и такого стрекача задал, что чуть часовню не снес.
—

Сбежал? - прыснул в кулак Архин. - Так ч-чесанул?

Юля рванула из-за спины стрелу, и Миша, подавившись хохотом вскинул перед собой руки:

-Нет, Юленька! Я хотел сказать... Мне очень жаль... Он, наверно, чего-то не понял... Все будет хорошо, все разрешится...
—

Уйди, убью к лепеням абачьим! - Юля опустила лук и быстрым шагом направилась к лесу.
—

Да... Не хотел бы я оказаться медведем, что окажется на ее пути, - тихонько захихикал Миша, и принялся собирать шкуры.