АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
- Чтобы мой род стал многочисленным, моим нукерам потребуется много женщин, - расплылся в улыбке степняк. - Я возьму шатры, лошадей, скот и пленниц, а ты уведешь с собой детей.
- Дети пленниц не смогут стать достойными продолжателями столь великого рода, - замотал головой боярин Умильный. - Я не могу допустить подобного... Хорошо, все как договорились, а пленниц - пополам.
- О, Аллах, как можно! - вскинул руки степняк. - Я получу пустые шатры, без жен и ковров. Кому они будут нужны?! Дом без женщины пуст.
- Дом без детей пуст, - холодно поправил Умильный. - Я готов поделиться ими, если ты поделишься пленницами.
Анвар-бей опустил руки, пошевелил губами. Осушил свою пиалу кумыса. Потом неожиданно раскрыл объятия:
- Ты, брат мой, храбрый боярин, да пребудет с тобой милость Аллаха, да продлит Всемогущий твои счастливые годы. Мои шатры раскрыты для тебя, мои стада - твои стада, мои земли - твои земли. Не станем ссориться из-за такой мелочи. Я дарю тебе всех этих детей.
- Пленниц пополам? - невозмутимо поинтересовался Умильный.
- Э-э-э... - разочарованно потянул степняк, а потом решился: - Поровну.
- Все, - тут же согласился Илья Федотович. - Ты - мой брат!
Под восторженные вопли изрядно нагрузившихся воинов воевода и бей встали на ноги, крепко обнялись, долго хлопали друг друга по спинам. Потом вместе выпили. Нукеры принесли на дастархан поднос с высокой грудой подоспевшей горячей баранины.
- Давай их сюда! - махнул рукой Анвар-бей, самолично зачерпывая кумыс для Умильного. - Делить будем.
- Поровну... - приподнял палец боярин.
Хохочущие нукеры древками копий пригнали на открытое место десятка четыре девиц. Некоторые путались в спущенных до пяток шароварах, некоторые были в рваных платьях, а часть - и вовсе голышом.
- Эй ты, давай вперед! - Анвар-бей указал пальцем на голую девочку лет четырнадцати, со связанными за спиной руками. - И ты...
Второй выбранной девице было не больше пятнадцати. Она сохранила халат, имела длинную черную косу и хлопала черными подведенными глазами.
- Одинаковые? - поинтересовался степняк.
- Угу, - кивнул боярин.
- Одну налево, - распорядился Анвар-бей, - другую направо. Теперь вы две. Одинаковые?
- Не-ет! - возмутился Илья Федотович, прихлебнув кумыса. - У одной грудь так грудь. А вторая плоская, что моя кошка.
- Зато бедра какие! Есть за что взяться! Есть куда руку запустить...
- Так давай еще грудастую и еще широкозадую подберем.
- Ладно, вон ту, без штанов, в пару по грудям, а ту, что за ней, в пару первой.
- Принято.
Девушки разошлись по указанным местам.
В дележ азартно включались остальные воины, громко обсуждая достоинства и недостатки каждой из пленниц, тыкая пальцем, смеясь и даже ударяя об заклад. Общее веселье не разделяли разве что освобожденные полонянки, которые совсем недавно находились примерно в том же положении, что сейчас ногайские девушки. Толпа женщин постепенно таяла, разделяясь на две небольшие группы. Андрей с удивлением заметил, что в его переводе больше никто не нуждается, пьяные мужики и так прекрасно понимают друг друга, а потому полностью посвятил себя истреблению жареного мяса, подсаливая его из мешочка, выложенного на "стол", скорее всего, боярином Умильным. Отвлек его от этого увлекательного процесса всеобщий взрыв хохота. Как оказалось, после сортировки пленниц в поле остались только две: довольно аппетитная пышечка с крупной грудью, широкими бедрами и длинными черными волосами, заплетенными в десятки косичек с разноцветными ленточками, одетая в черную войлочную курточку без рукавов, едва доходящую до нижних ребер и расшитую цветочным узором, свободные шаровары из полупрозрачного шелка и мягкие узкие тапочки, стояла бок о бок с тощей, как Клаудиа Шиффер, кривоглазой и совершенно беззубой теткой непонятного возраста, укутанной в засаленный халат.
- Сайфи, отпусти эту несчастную, да пребудет с ней милость Аллаха, - разрешил Анвар-бей. - Я дарую ей свободу.
Нукер, распределявший невольниц с помощью древка копья, развернул тетку и дал ей пинка, отправляя в степь. Руки несчастной никто связывать не думал, а потому и развязывать не пришлось.
- А ты, - подманил к себе последнюю из пленниц степняк. - Ты... тебя я дарую нашему другу и покровителю, явившему себя в этом сражении. Отныне ты принадлежишь Нинутре!
По толпе воинов пробежала волна одобрительного шепота, а потому боярин Умильный, набравший было в грудь воздуха, решил промолчать.
- Да пребудет с нами милость древних богов, Нинутра. Не оставь нас своей силой и милостью.
- Да пребудет с вами милость всех богов, Анвар-бей, - спокойно кивнул Матях. - И да не оскудеет рука дающего.
- Прохор! - громко рыкнул Илья Федотович. - Забери подарок щедрого друга и брата нашего Анвар-бея и проследи, чтобы он не потерялся в дороге! Слава отважному бею!
- Ура-а-а! - подхватили клич довольные воины и поспешили к кострам за своими чашами.
Сержант тоже пил кумыс, закусывая приторными финиками, и вскоре почувствовал, как голова окончательно "поплыла".
"Кажется, в кефире всего полпроцента алкоголя, - попытался вспомнить он. - Это сколько же я выпил? Надо закусить".
Однако почему-то вышло так, что он без закуски выпил еще две пиалы кумыса, после чего вытянулся во весь рост и с удовольствием заснул.
Проснулся Андрей от холода - после захода солнца спать полуголым оказалось не очень удобно. Поэтому он спустился к общему лагерю, взял чей-то халат, завернулся в него и заснул снова. На этот раз - до утра.
* * *
- Мы нападем на них, уважаемый Аримхан? Мы сейчас пойдем и разгоним их всех, да?
Проскакав по широкой дуге, Аримхан Исанбет все же смог собрать часть своих нукеров, не попавших под стрелы и сабли преследователей, не затерявшихся в травяных просторах. Три десятка мужчин. Всего три десятка из гордого и богатого рода. Все молчали, осознавая горечь произошедшего, и только один, мальчишка лет четырнадцати, имени которого хан не помнил вовсе, продолжал задавать глупые вопросы, то ли надеясь избавиться от ужаса, прогнавшего его с поля боя, то ли и вправду надеясь вернуть вчерашний счастливый день.
- Нет, - покачал головой Аримхан, - мы не станем их трогать. Я знаю, что все вы храбрые воины и готовы сложить свои головы, чтобы уничтожить прирученного русскими ифрита. Но я не для того стал ханом рода Исанбетов, чтобы он оборвался на моих глазах. Нет, я сохраню вас всех, чтобы вы смогли уронить свое семя в лоно женщины, чтобы оставили детей, храбрых воинов. И когда под юртами рода Исанбетов опять зазвучат детские голоса, вот тогда мы и вернемся со своей местью.
Ногаец отвернулся от горящих десятков костров, возле которых сейчас делили его добро и его женщин, и неспешным шагом поехал в темноту, уводя последних нукеров рода, только что переживших самую страшную в своей жизни битву.
* * *
Новый день означал расставание. Башкиры, разбившись на отряды по семь-восемь человек, уходили в степь собирать имущество, которое отныне принадлежало им, увозили новые юрты к своему кочевью, складывали найденные окрест камни в пирамиду. Здесь они встретились с богом войны, и память об этом должна сохраниться для многих и многих последующих поколений. Русские же ратники, собрав свое имущество в чересседельные сумки, вешали их на спины заводных коней, которые будут идти вслед за обозом, везущим раненых, павших и добычу. За повозками на тех же веревках, на которых всего день назад шел русский полон, теперь бежали дочери и жены тех, кто этот самый полон захватывал.
Боярину Андрею никто из холопов или бояр советов и указаний давать не посмел, но сержант и сам сообразил, что делать. Заводных коней - в общий табун, бердыш - за спину, чалого коня оседлать, и вместе с основным отрядом - вперед, в полной боеготовности на случай засады.
Умом он, конечно понимал, что выглядит так же глупо, как Рэмбо в Афганистане: голый по пояс, плечистый, весь в шрамах и увешан оружием, хотя воевать совершенно не с кем. Но что поделаешь, если тегиляй и рубаха безнадежно испорчены, а оружие в походе положено всегда иметь под рукой.
Матях нагнал Умильного, пристроился рядом, благо степь позволяла - хоть всю армию в ряд выстраивай. Покосился на своего начальника, пару раз кашлянул и, не дождавшись ответа, спросил:
- Вроде победили, Илья Федотович. Полон вернули, добычу взяли. О чем грустить?
- Взяли, взяли, - кивнул боярин. - Да только не всех освободили. Сказывают, племянницу мою, Алевтину Куликову, в Богородицком ногайцы в полон увели. Нынешний полон аккурат из Богородицкого получается. А Алевтины средь них нет. Видать, бею Низибу досталась. Можно поискать, купцам челом бить, выкуп заплатить, да надо ли? Чую, позора она хлебнула полной мерой, как все девки сии.
- Может, и хлебнула, - пожал плечами Андрей, - только своя кровь все-таки. Пусть лучше дома сидит, а не у "чехов" каких-нибудь на цепи.
- Ее теперь и замуж никто не возьмет. Порчена девка.
- Я не про "замуж", - покачал головой сержант. - Я про нее говорю. Пусть в старых девах останется, да только мук лишних терпеть не станет.
- Добрый ты, однако, служивый, - неожиданно улыбнулся боярин. - И не поверил бы, что секирой своей направо и налево басурман, аки траву, косил.
- Есть время для сенокоса, а есть время для собирания цветов, - переиначил Библию сержант. - Не надо грустить. Нужно вытаскивать девицу, коли возможность есть.
- Гнать можно было дальше, - вздохнул Умильный. - Поймали бы купца какого али татарина из ногайцев. Узнали, где Низиб кочует. Да токмо у меня один холоп в сече зарезан да двое раненых. У Лебтона двое мертвых, у Дорошаты пятеро раненых. Хробыстин Сергей Александрович двух холопов холстиной укрыл да еще двоих увечными везет. Полон освобожденный... Куда мне с таким хомутом в погоню уходить?
- Можно, значит, татар в степи ловить?
- А чего же сложного? - пожал плечами Умильный. - Степняк, он ведь существо беззащитное. Овцы завсегда при нем, табуны, жены, дети, юрты. И ползет он со своими стадами от колодца к колодцу по полверсты в день. А мы с тобой жен, детей, добро дома за крепкими стенами оставили, на коней сели да заводных прихватили. И не травой скакунов потчуем, а овсом отборным, и не всякого с собой берем, а самого быстрого. И куда этот бек от нас денется, куда убежать сможет?
- Что же они тогда деревни наши грабят?
- А потому и грабят, что, как крысы, тайком подкрадываются да убегают в дальние края, али за стены крепостей, навроде Казани бывшей, прячутся. Но уж коли мы этих крыс в своих пределах ловим - травим всех до последней, пощады в сем деле не бывает.
- Это здорово, - кивнул Андрей. - А коли так, то почему бы нам не сходить на Волгу, да и не поймать там хана Кубачбека? Помню я о своем прошлом мало, но засело у меня в башке это имя. Чую, именно он людей моих побил, да и меня едва жизни не лишил...
- Месть - дело славное и нужное, служивый, - вздохнул боярин Умильный, - да только плод, на коий ты замахнулся, больно крупный и высоко растет.
- Это как? - не понял Андрей.
- Земли богатые и далекие. Ащиозек, Узень, Урал там же. Нукеров супротив тебя тамошние кочевья выставить могут не сотни - тысячи. Малыми силами по степи рыскать - это токмо погибель себе искать. Далеко идти, много ворогов. Тут не соседскими силами и даже не вятским ополчением двигать потребно. Тут надобно государевой ратью идти. Со стрельцами, гуляй-городом, пищалями полевыми. Супротив государевой воли ногайцы не устоят.
- Ясно, - облизнул пересохшие губы Матях, пытаясь избавиться от мысли, которая глодала его с самого рассвета, и перескочил на другую тему: - А как с деньгами быть, Илья Федотович?
- С коими? - не понял боярин.
- Да вот давеча купец мне серебра дал, вчера башкиры кое-что насыпали. Я ведь, помнится, пятьдесят три рубля должен?
- Тридцать пять, - поправил боярин. - Лук ты у купца на саблю взял, стало быть, покупать его не нужно. Оставь пока, служивый. Как сможешь, отдашь.
- Ну, так я и хочу...
- Чем отдавать? - усмехнулся Умильный. - Купец тебе, я видел, по весу гривны две передал. Два рубля то есть. Башкорты еще пару пожертвовали. Так пусть у тебя будут. Нехорошо, когда у сына боярского ни единой монеты в кошеле нет. Как прибыток хороший появится, так и отдашь.
Боярин, заканчивая разговор, дал шпоры коню и ускакал вперед, а Андрей остался наедине со своими мыслями. Правда, думал он совсем не о том, как поскорее вернуть долги. Думал он о том, что уродливые человечки из будущего были готовы на немалые затраты и старания, чтобы вернуть свой дурацкий "кастинг". А это устройство до сих пор лежит в одном из сундуков хана Кубачбека. Если заловить и обтрусить хана, как вчера обтрусили Аримхана, то устройство хранения памяти вполне реально получить в свои руки. Затем его достаточно "засветить", показав кому-нибудь из летописцев, а лучше сразу нескольким, чтобы подстраховаться от пожаров или безалаберности библиотекарей, и дело сделано. Где-нибудь в будущем летописи прочтут, сделают правильные выводы и пришлют экспедицию. И тогда уже он, имея в руках весомый и крайне важный для кукол Барби аргумент, сможет диктовать свою волю. Пожалуй, в такой ситуации речь пойдет уже не об острове в океане с избушкой и муляжом телевизора, а о возвращении в свое, родное время. Или кастинг - тю-тю. Случайно упадет на большую наковальню...
Настроение сержанта мгновенно улучшилось. Он привстал на стременах, шумно вдохнул пряный степной воздух, а потом огрел коня ладонью по крупу, пуская его в карьер, и зажмурился, подставляя лицо свежему ветру.
Глава 13
ЛИСИЙ ХВОСТ
Обратный путь занял почти две недели. У Ильи Федотовича рука не поднималась подгонять и без того измученных невольников, освобожденных из рук татар. Похоронив павших на высоком берегу реки Белой, в красивом сухом месте, длинный обоз переправился через реку и пошел на север по тянущейся вдоль полноводной Камы, утонувшей в лесах дороге. Через восемь дней обоз получил приют в многолюдном городе Чердыне, издавна оберегавшем восточные границы Святой Руси и охранявшем главную сибирскую дорогу. Отслужив благодарственную службу в Спас-Юрьевском храме, отпев и упокоив на освященной земле умершего от антонова огня лебтоновского холопа, наскоро продав взятое с ногайцев оружие и броню, прикупив ячмень и овес для коней, красное вино и мед - людям, новую рубашку - Матяху, весь путь ехавшему в тегиляе на голое тело, боярин Умильный повернул на Анареченскую дорогу и по нахоженному тракту к началу сентября привел обоз к воротам своей усадьбы.
Поле возле стен моментально наполнилось людьми, повозками, лошадьми. Как ни велик был двор наследного дома Умильных, но вместить всех пришедших он не мог. Разумеется, обширные погреба и амбары боярина накопили достаточно припасов, чтобы кормить не только такую толпу, но и в десять раз большую. Правда, кормить недолго - но ведь гостевать у Ильи Федотовича больше одного вечера никто и не собирался.
Подворники укладывали на уже начавшую подвядать траву грубую дерюгу, поверх стелили скатерти с вышитыми краями, а то и с бахромой из множества кисточек. Ставили на стол хлебное вино, свежеиспеченные караваи, копченую рыбу - лещей, окуней, судаков, плотву из полноводной, но скупой Лобани, котлы с кулешом, обильно сдобренным салом, и пшенной кашей с убоиной, миски с мочеными яблоками, солеными грибами, кисловатой вишней. Здесь было и чем насытиться, и чем полакомиться, и от чего захмелеть, радуясь возвращению на родную землю.
Бояре разместились в трапезной, и уж на этот раз, не желая ударить в грязь лицом, Илья Федотович развернулся вовсю. На столах, сменяя друг друга, появлялись темноглазые полупудовые щуки на пару, оскалившиеся зубастыми пастями, спинки белужьи, полотки утиные сушеные, языки лосиные, зайчатина в лапше, студни рыбные с шафраном, потроха лебяжьи, запеченных уток, тетеревов, рябчиков, почки заячьи на вертеле, куры соленые, поросята запеченные и еще тьма всего самого разного, попробовать чего у Андрея не хватило размеров желудка. Вино бургунское, мальвазия, аликанте, петерсемена и даже сам хозяин, вопреки обычаю, не стал пить любимого хмельного меда, предпочтя ему романею.
Однако же если простой люд, объевшись кашей со свининой и дармовой рыбой и упившись вином, начал петь песни и танцевать в три притопа или водить хороводы, то в трапезной до позднего вечера шел долгий обстоятельный разговор.
Бояре дружно решили, что всех детей отдадут Лебтону, который отправит их на запад, в неметчину, к своим знакомым и родичам, и продаст по сходной цене. Доход потом поделят все бояре в равной доле. Поначалу была затронута интересная для Андрея тема: Дорошата спросил, вправду ли в немецких землях все люди, кроме служивых, рабами числятся - даже смерды, на земле сидящие, и дети их во власти кавалеров остаются. Но Лебтон толком ответить не успел: боярин Хробыстин запросил всех прочих девок себе и предложил долю свою в добыче из этого желания исходя определить. Возник горячий спор, едва не перешедший в драку, в результате которого Сергею Владиславовичу досталось всего пятнадцать душ, а еще пять отошли к Дорошате, вместе с одной повозкой - по жребию. Затем стали считать свои доли прочие участники похода. Бояре Лютов и Юшин выторговали себе право выбрать любые возы, но токмо по одному. Лебтон и Умильный делили все прочее в равных долях, но уже со жребием. И так далее, и тому подобное. Матях заскучал очень быстро, но свалить к обычным ратникам не мог, чтобы не уронить в глазах родовитых бояр свою честь и достоинство. Приходилось смотреть на сотоварищей с умным видом, обжираться с тоски рыбой и заячьими почками и наливаться кислым немецким вином.
Чем все кончилось, Андрей помнил слабо. Но досидел он на пиру до победного конца, после чего обнялся с новыми друзьями, поклялся им в любви до гроба и благополучно сбежал в свой терем, где и уткнулся головой в подушку, едва скинув одежду и завернувшись в одеяло.
Утро удивило тишиной. Поле за приоткрытыми ставнями опустело совершенно - словно и не было тут вчера полутора сотен людей, десятков телег, множества лошадей. Расставание прошло незаметно: до Богородицкого оставалось всего десяток верст по безопасной российской дороге, а потому освобожденные пленники ушли туда сами. Бояре, прихватив свое добро, с первыми петухами отправились по поместьям - они тоже успели соскучиться по своим домам и женам.
- Черт! - сплюнул Андрей. - Я тоже домой хочу. Что-то затянулась моя служба...
Увы, его путь домой лежал через далекие приволжские степи, куда так просто, с приятелями-соседями, Умильный идти не хотел. Утешало только одно - теперь Матях знал, что этот путь существует и он достаточно реален. Кастинг - летопись - ультиматум посланцам из будущего - и он сможет наконец-то обнять свою мать.
Сержант отвернулся от окна и вздрогнул от неожиданности: тряпичный комок в углу комнаты внимательно смотрел на него узкими серыми глазами.
- А ты еще кто?
Комок не ответил. Однако черные косички, шелковые штаны и короткая курточка быстро напомнили, кого отправили ему в терем.
- Ах, да, - кивнул Андрей. - Подарок Анвар-бея. Что же мне с тобой делать... Давно сидишь? - перешел он на "тюркский" язык, которым его наградили добрые потомки. Невольница не ответила, и он спросил: - Ты есть хочешь? На этот раз девушка кивнула.
- Зовут-то тебя как? - Андрей спохватился, что все еще шастает голым, и стал торопливо одеваться.
- Алсу, - тихо выдохнула пленница.
Матях рассмеялся, услышав знакомое слово, покачал головой:
- Сказать кому, что Алсу окажется у меня в рабынях... Хотя и сказать-то некому. Ладно. - Он опоясался своим широким ремнем. - Пошли, пока не померла с голодухи.
Во дворе тоже особой суеты не наблюдалось. Пара смердов переносила в сарай содержимое высокой одноосной арбы, упирающейся оглоблями в землю, ярыга Тит таскал от колодца в хлев кадушки с водой, на скамеечке у дома жмурился на холодное осеннее солнце Касьян, в серой выцветшей косоворотке и таких же штанах.
Невольницу сержант подвел к кухне с черного хода, завел внутрь, кивнул стряпухе:
- Дайте татарке чего-нибудь на зуб, чтобы не загнулась. - Сам пошел дальше, спросив Касьяна: - Как дела, вояка?
- А как они у однорукого быть могут? - огрызнулся холоп. - Ни сдохнуть, ни жить нормально. Только тявкать могу, ако пес цепной.
- А чего с рукой? - удивленно замедлил шаг Матях. Из обоих рукавов старого воина выглядывали вполне нормальные пятерни.
- Вотяки мясо сострогали, - дернул головой холоп. - Нет руки, видимость одна. Болтается, что плеть на заборе.
Он качнул плечом - левая рука соскользнула с колена, закачавшись наподобие тряпки. Касьян поймал ее за большой палец, вернул на место.
- И боярин не отпускает, - вздохнул он. - Хотел в монастырь Богородицкий уйти - запретил. В хозяйстве пользы от меня тоже никакой. Вот, сижу, греюсь, как хряк в луже.
- Так, может, заживет?
- Нет, служивый, - покачал головой старый воин. - Там и связки порезаны, и мяса половины нет, кость наружу торчит. Такое не зарастает.
- Плохо, - кивнул Андрей. - Кстати, а Прасковьи ты не видел?
- В людской она. За ранеными смотрит. Ныне год такой выдался: токмо один с ложа поднимется, а боярин уже двух новых увечных везет. Скоро ни единого холопа непорезанного не останется.
Людская располагалась на противоположной от кухни стороне дома. Наверное, чтобы дворня меньше к кастрюлям шастала и меньше вкусные ароматы нюхала, а больше работала, на прочее не отвлекаясь. Здесь имелось множество широких лавок, на которых и укладывались на ночлег ярыги и холопы - так что отведенное сержанту помещение считалось местом достаточно комфортным. Сюда же уложили и раненого воина - второй "порезанный", Ефрем, уже оклемался от потери крови, и о случившейся беде ему напоминал только длинный шрам на ноге. Тюмоня же, получивший удар поперек лба и перелом ключицы, по сей день лежал пластом и даже ложки поднять не мог. Скромно одетая, с завязанным на волосах ситцевым платком, Прасковья как раз кормила его с ложки густым грибным бульоном, один наваристый запах, которого мог заменить бутерброд с твердокопченой колбасой.
- Здравствуй, красавица, - кивнул Андрей, входя в комнату.
Девушка подняла на него глаза, снова опустила на раненого и тихо спросила:
- Тебя у заутрени не было, боярин. Прихворнул никак?
- Ерунда, - отмахнулся Матях. - Здоров как бык. А ты как?
- Благодарствую, хорошо все, милостью Божьей.
- Это замечательно, - кивнул сержант, прикидывая, что делать дальше. Будь он в своем времени, то пригласил бы девицу в кино или в кафе. Может, заманил бы в клуб потанцевать. А здесь-то как ухаживают? Не на кухню же ее звать, сбитня попробовать! Может, подарок сделать? Тогда, глядишь, у нее и у самой какая идея может возникнуть. Пусть хотя бы намекнет, как поступать следует...
- Подожди, я сейчас, - вскинул руки Андрей, выскочил на двор, быстрым шагом дошел до терема, открыл принесенную сюда холопами чересседельную сумку, нашел среди башкирских подношений жемчужную сетку, направился назад. Однако во дворе его перехватил одетый в ярко-синие бархатные шаровары и многоцветную атласную рубаху, слегка кривенький Умильный. Похоже, боярин от души отрывался после вынужденного походного аскетизма.
- Ты почто заутреню пропустил, служивый?
- Проспал, Илья Федотович, - пожал плечами Матях.
- Ну ладно, заутреню проспать, - расхохотался боярин. - Но как ты завтрак-то упустил?!
- Зато хорошо выспался, - парировал сержант и, пользуясь случаем, поинтересовался: - Скажи, Илья Федотович, а как можно разузнать точно, где кочевье хана Кубачбека?
- Экий ты настырный, боярин Андрей, - широко ухмыльнулся хозяин усадьбы, - и зело злопамятный. Не хотел бы я оказаться среди твоих врагов, служивый.
- И я этого не хочу, Илья Федотович, - кивнул Матях. - Так как, есть такие каналы?
- Это дело несложное, -отмахнулся боярин. - Любого купца русского, что по Поволжью торг ведет, залови, купи что-нибудь дорогое, да и порасспроси. Все тебе расскажет. И где твой Кубачбек кочует, и в каком месяце у какого колодца стоит, и когда кочевья меняет, сколько гонит скота, сколько у него нукеров в роду, сколько людишек стада-табуны пасут. Торговые гости народ такой: никогда не знаешь, то ли радоваться их приезду, то ли вешать на осине немедля.
- А чего же не вешаете? - поинтересовался сержант.
- Дык десятину платят, - пожал плечами Умильный. - Опять же, мы повесим, они повесят, и что будет? Мы про них не знаем, они про нас не знают, у нас шелка не купить, у них стали нет. Разве лепо сие? Вот перед походом всех купцов в поруб посадить - то дело благое. А так - пусть гуляют.
- Понятно, - кивнул Матях и нацелился было бежать дальше, но боярин указал на одну из взятых в татарском обозе телег:
- Ты вон ту повозку видишь, служивый?
- Да, а что?
- Эта и та, что за ней, - твоя доля, - небрежно махнул рукой хозяин усадьбы.
- Доля?.. - удивленно уставился на повозки сержант, еще не понимая, в чем дело.
- А ты как думал? - вроде как обиделся Умильный.- Да мне тридцать две повозки достались! Но я в походе воеводой был, опять же, двадцать ратников выставил. А ты сам-перст явился. Лыков и Юшин, вспомни, только по одному получили, пусть даже и на выбор. Хотя пришли сам-двое. А тебе я две телеги добра отдаю. Знаю, дом у тебя новый, пустой. Обживаться нужно.
- А холопам? - негромко поинтересовался сержант, кивнув в сторону людской.
- Холопам? - приподнял брови Илья Федотович и покачал головой: - А ты за них, служивый, не горюй. Они свое взяли. Карманы золотом али добром, что нашли, набили, с девками побаловались, и хватит. Им больше ничего не надобно; вина в кабаке купить, обнову справить, повеселиться всласть. Посему из добычи монеты и веселье холопам принадлежат, а невольники, обозы, казна, земля - то уже боярское. Дабы мы с тобой, служивый, могли всех этих бездельников кормить цельный год, для похода снарядить, обуть-одеть, коли сами платье купить поленились. Ничего, холопов заведешь, узнаешь...
- Наверное, - кивнул Матях и зачесал в затылке: - Две повозки. А я один. Человечка бы мне надо.
- Так у тебя эта, узкоглазая, есть.
- Одна, - кивнул сержант. - А повозок две. Я ведь верхом поскачу, не потащусь на облучке, как крестьянин какой-то.
- А чего? - не понял Умильный. - Коней можно к повозке привязать, дабы не отстали.
- А можно, я Касьяна с собой возьму? - пропустил ответ мимо ушей Матях. - Все одно без дела шляется. А с вожжами и одной рукой управиться сможет.
- Испортился Касьян, - нахмурился боярин. - Гликерья сказывала, поручений не справляет, вино где-то таскает, пьян кажинный день.
- Разберемся, - махнул рукой Андрей. - Лишь бы до Пореза спокойно доехал.
- И то верно, - кивнул хозяин. - Забирай.
- Скажи, Илья Федотович, - осторожно поинтересовался сержант, - а где бы мне встретить такого купца, которого про Кубачбека расспросить можно?
- Ой, служивый, все у тебя одно на уме! - шутливо погрозил пальцем боярин. - Купец - это не сложно. Те, что с Хлынова на Анареченскую дорогу али к Вятским полянам идут, тоже поволжских ханов знать могут. Да вот только похода тебе с ними не сладить. Поход может государь дозволить али воеводы его ближние. А сие токмо в Москве решаемо... - Илья Федотович запнулся, зачесал в затылке. - Ты это... через неделю приезжай. В Москву станем сбираться. Товар, урожай сбудем, жалованье за ратную службу получим, пива сварим, знакомцев твоих поищем.
- Понял, приеду, - согласился Андрей, хотя испытывал стойкое подозрение, что узнать его в столице не сможет ни один человек. - А урожай для продажи мне тоже брать?
- Не нужно. Порез - место проезжее. Как весна настанет, лед тронется, реки непроезжими станут, ты быстро все припасы расторгуешь, да по цене не в пример нынешней. Купцы посуху поедут, а им всем кушать ведь хочется, иначе не умеют. Это мне есть резон барыш считать. Все одно ехать, так заодно и хлеб скину. В первопрестольной серебра несчитано, там его не жалеют. Хотя нет, служивый. Мед ты весь с собой возьми, его вместо пирогов не продашь.
- Понял, не дурак, - кивнул сержант.
- Да вижу, - почему-то погладил живот хозяин усадьбы. - Ладно, забирай моего однорукого, телеги, девку свою да поезжай.
- Угу. - Андрей развернулся, нашел глазами холопа: - Эй, Касьян! Вели повозки запрягать, вон ту и эту. Проследи, чтобы нормально сделали, сам со мной поедешь. Понял?
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 [ 16 ] 17 18 19 20 21 22 23 24 25
|
|