что скафандр для нее припасен?
я пошла ее искать. Держи,- и она кинула мне консервную банку.
С детства ведь приучают, что женщину бить нельзя, как бы сильно она
этого ни заслуживала. Поэтому, пока я разрывался между здравым смыслом
и воспитанием, возможность действовать и вместе с нею Крошка выплыли
за дверь. Я просто застонал от беспомощности.
ведь сунула мне в руки банку с консервами. То есть, вернее сказать с
вареной подметкой в сером соусе, но запах!
шнура я с удовольствием прицепил рядом с баллонами; у Оскара на поясе
висело, правда, пятьдесят футов веревки, но запас карман не оторвет.
сгодятся и для нашлемных фар, и для много чего другого.
"Предварительные данные по селенологии", проспекта урановых рудников и
просроченных водительских прав, выданных штатом Юта на имя Тимоти
Джонсона. Я узнал на фотографии лицо Тощего. Брошюрки интересные, но
сейчас не до лишнего багажа.
очертанию человеческого тела и толсто обитых. Отсюда вывод, что Тощему
и Толстяку доводилось путешествовать на этом корабле при изрядных
ускорениях.
не жалея воды, потому что мне было без разницы, помрет эта парочка от
жажды, или нет, собрал свою добычу и пошел туда, где лежали скафандры.
руках.
остановилась перед дверной панелью чуть дальше того места по коридору,
куда меня завел мой вандализм.
паза. И всего-то дел.
было сказать, его я видел на пастбище вчера вечером или нет. Плохое
освещение, иная обстановка. Но Крошка никаких сомнений не испытывала.
С радостным воплем она рванулась вперед, и обе покатились по полу,
сцепившись, как два играющих котенка.
Материня... Я бы не удивился, заговори она по-английски тоже (говорил
же Черволицый, да и Крошка упоминала о своих беседах с ней), но тут
было совсем другое.
весело и шумно обращается к Творцу. Пожалуй, бесконечно меняющиеся
трели пересмешника ближе всего к речи Материни.
представить - мой дорогой друг Кип.
Причем это вовсе не был полушутливый саморозыгрыш, как, скажем, мои
беседы с Оскаром или разговор Крошки с мадам Помпадур; ведь, беседуя с
Оскаром, я составляю обе части диалога; просто мое сознание беседует с
моим подсознанием, или что-то в этом роде. Но здесь все обстояло
иначе. Материня пела мне, а я понимал то, что она пела. Я испытывал
удивление, но отнюдь не недоверие. И вообще, при виде радуги не
думаешь ведь о законах оптики. Просто вот она, радуга, перед тобой,
висит в небе.
Материня говорила именно со мной, потому я ее и понял, и понимал
каждый раз, потому что когда она обращалась только к Крошке, мне ее
речь казалась каким-то чириканием.
Дьюка под этим подразумевают кое-что другое. Я ее мыслей читать не
мог, да и не думаю, чтобы она могла читать мои. Мы просто беседовали.
Чувствовал я себя так, как будто мама представляет меня одной из своих
старых подруг. Поэтому я поклонился и сказал:
объяснений поняв, что именно заставило Крошку рискнуть даже новым
планом, но не отказываться искать ее - она была "Материня", и все тут!
прозвищами, причем не все они, надо сказать, приходились мне по вкусу.
Но по поводу "Материни" я и минутного сомнения не испытывал. Материня
- это Материня! Подле нее было хорошо, спокойно и уютно. Вроде как
знаешь, что если разобьешь коленку и с ревом прибежишь домой, она ее
поцелует, смажет йодом и заклеит пластырем, и все будет хорошо. Таким
свойством обладают многие няни и учителя... и, к сожалению, его лишены
многие матери.
Черволицем перестала беспокоить меня. Она с нами, и теперь все пойдет
хорошо. Рассуждая логично, я вполне отдавал себе отчет, что она
уязвима не менее нашего - я же видел, как ее свалили. Она и меньше, и
слабее меня, она не могла сама пилотировать корабль - за нее это
делала Крошка. И все это не имело значения.
коленок у нее нет вообще, я бы с удовольствием положил ее на колени
себе.
мама для меня значит меньше - просто тут другое. Отец активен, мама
пассивна. Отец вещает, а мама нет. Но умри она, и отец станет похож на
дерево, вывороченное с корнями из земли. На ней держится весь наш мир.
действовало присутствие мамы. Только с мамой это было привычно, в
порядке вещей. А тут вдруг все случилось совершенно неожиданно, вдали
от дома и в самый нужный для меня момент.
выпалила Крошка. Материня пропела:
добрые глаза. Чудесные глаза и мягкий, беззащитный рот, из которого
лилась музыка. Но выражение, Промелькнувшее в ее глазах, сменило
чувством тревоги то счастье, которое я только что испытывал. И ответ
ее напомнил мне, что она не чудотворец.
их толком не помню).
болван, и слушал, и мой живот медленно леденел. То, что раньше было
всего лишь вопросом применения силы для убеждения Крошки, превратилось
сейчас в неразрешимую дилемму. Теперь я ни за что не ушел бы без
Материни, как ни за что не ушел бы и без Крошки...
земной скафандр сгодился бы ей не больше, чем змее роликовые коньки.
поединок. Очень странный поединок - между мягкой, деликатной, любящей,
разумной и непреклонной Материней, с одной стороны, и Крошкой,
развернувшейся на все сто в роли вопящей капризной ужасной девчонки, с
другой стороны. Я же просто стоял рядом жалким зрителем, не имея
возможности выступить даже в роли арбитра.
Поскольку идти ей было не в чем, да и вряд ли она сумела бы уйти так
далеко даже в своем скафандре, единственным выходом было ей остаться
здесь, а нам немедленно уходить. Если мы дойдем, то, возможно, сумеем
убедить своих, что опасность со стороны Черволицего и К+ действительно
существует, а в таком случае ее, может быть, удастся спасти... что
было бы мило, но вряд ли станет основной задачей операции.
план, предусматривающий расставание с Материней. Если Материня
остается, то остается и она.
Каменистый Артем
Афанасьев Роман
Ильин Андрей
Доценко Виктор
Акунин Борис
Афанасьев Роман