приказал он стражам. И тут же обратился к К.: - Не верь им, они от страха
перед поркой малость свихнулись. Ну что он, - тут он кивнул на Виллема, -
что он тут болтал о своей карьере? Ведь это просто смех. Взгляни, какой он
жирный, этот жир сразу и розгой не пробьешь, а знаешь, почему он так
разжирел? У него привычка съедать завтраки всех арестованных. Наверно, он
и твой завтрак съел? Ну вот, что я говорил! Разве с таким брюхом можно
стать экзекутором? Никогда в жизни.
расстегивавший брючный пояс.
вздрогнул. - И вообще, не вмешивайся, а раздевайся поскорее.
на экзекутора - такие дела лучше вершить, опустив глаза, - вынул свои
бумажник.
Нет, нет!
сейчас не пытался их выкупить. Я мог бы просто захлопнуть дверь, ничего не
видеть и не слышать и спокойно уйти домой. Но ведь я этого не делаю,
наоборот, я всерьез стараюсь их освободить. Если бы я только подозревал,
что их накажут, даже если б им только грозило наказание, я бы никогда не
назвал их имена. Да я их и не считаю виновными, виновата вся организация,
виноваты высшие чиновники.
спинам.
розгу, уже готовую опуститься вновь, - я бы никак не стал мешать побоям,
напротив, я дал бы тебе денег, чтобы ты подкрепился для доброго дела.
подкупить себя я не позволю. Раз я приставлен для порки, значит, надо
пороть.
благоприятного исхода от вмешательства К., в одних брюках подошел к двери
и, упав на колени, вцепился в рукав К., шепча:
освободить хотя бы меня. Виллем старше, он во всех отношениях не такой
чувствительный, да к тому же его уже пороли года два назад, правда не
сильно, но меня еще ни разу не бесчестили, да и виноват во всем Виллем,
это он меня подбил, он меня учит и хорошему и плохому. А внизу у входа в
банк ждет моя невеста, мне так стыдно, так ужасно стыдно! - Он вытер
залитое слезами лицо о пиджак К.
обеими руками и стал хлестать Франца, а Виллем забился в угол и
подсматривал исподтишка, не смея обернуться.
человек кричал, а терзали какой-то музыкальный инструмент. Весь коридор
наполнился этими звуками, их, наверно, было слышно во всем здании.
в коридор, откуда могли прибежать курьеры, толкнул Франца, не сильно, но
все же так, что тот как подкошенный упал на пол, судорожно шаря руками по
земле; но экзекутор не зевал, розга нашла Франца и на полу и стала
равномерно нахлестывать извивающееся тело. А в конце коридора уже
показался курьер, за ним шагах в двух, второй. К. быстро захлопнул дверь,
подошел к окну, выходившему во двор, и распахнул его настежь. Крики
совершенно прекратились. Чтобы не дать курьерам подойти слишком близко, он
крикнул:
неладное?
курьеры не двинулись с места, и он добавил: - Можете идти работать!
Когда он через несколько минут обернулся, те уже ушли. Но К. так и остался
стоять у окна; в кладовую он зайти не осмеливался, домой идти тоже не
хотелось. Двор был небольшой, квадратный, и, глядя вниз, К. видел вокруг
служебные помещения с темными окнами; только в самых верхних стеклах
отражался лунный свет. К. напряженно вглядывался в дальний угол двора, где
сгрудились какие-то тачки. Его мучило, что он не смог предотвратить порку,
но он был не виноват в этой неудаче: если бы Франц не закричал - конечно,
ему наверняка было очень больно, но в решающую минуту надо уметь владеть
собой, - если бы он не закричал, то К., по всей видимости, нашел бы способ
уговорить экзекутора. Раз все низшие служащие такая сволочь, почему же
этот экзекутор, выполняющий самые бесчеловечные обязанности, должен быть
исключением? И к тому же К. хорошо видел, как у него при виде ассигнации
заблестели глаза; наверно, он и порол так старательно, чтобы нагнать цену.
Разумеется, К. не скупился бы, ему действительно хотелось освободить
стражей: если он уж начал борьбу с разложением в судебных органах, то
естественно, что он вмешивается и тут. Но как только Франц поднял крик,
все сорвалось. Не мог же К. допустить, чтобы курьеры, а может быть, и
другие люди сбежались сюда и застали его в кладовой за переговорами с этим
сбродом. Такой жертвы от К. никто, разумеется, требовать не мог. Если бы
он на это решился, то уж проще было бы ему самому раздеться вместо этих
стражей и подставить свою спину под удары экзекутора. Впрочем, тот
наверняка не принял бы такую замену, потому что он, ничего не выиграв,
тяжко нарушил бы свой долг, и нарушил бы его еще вдвойне, потому что К.,
находясь под следствием, наверно, считался неприкосновенным для всех
служителей правосудия. Конечно, тут могли существовать и всякие другие
определения. Словом, К. ничего другого сделать не мог, как только
захлопнуть дверь, хотя этим он вовсе не устранил грозящую опасность. Жаль,
конечно, что он напоследок толкнул Франца, но это можно объяснить его
возбужденным состоянием.
закрыл окно и пошел к парадной лестнице. Проходя мимо кладовой, он
остановился и прислушался. Было совсем тихо. Может быть, этот малый
запорол стражей насмерть - ведь они были всецело в его власти. К.
потянулся было к двери, но тут же отдернул руку. Помочь он все равно
никому не поможет, а сейчас могут подойти курьеры. Но он тут же дал себе
слово вывести это дело на чистую воду и, насколько у него хватит сил,
добиться наказания для истинных виновников - высших чинов суда, которые
так и не осмелились до сих пор показаться ему на глаза. Спускаясь по
внешней лестнице банка, он пристально разглядывал всех прохожих, но даже
поодаль не было девушки, которая ждала бы кого-нибудь. Значит, слова
Франца о невесте, якобы ожидавшей его, оказались ложью - правда,
простительной, но имеющей лишь одну цель: возбудить еще большую жалость.
рассеянно, и, чтобы справиться со всеми делами, ему пришлось просидеть в
своем кабинете еще дольше, чем вчера. По дороге домой он прошел мимо
кладовки и приоткрыл дверь, уже как бы по привычке. Но то, что он увидел
вместо ожидаемой темноты, совершенно ошеломило его. Ничего не изменилось,
он увидел то же самое, что и вчера. За порогом - груды проспектов, бутыли
из-под чернил, дальше экзекутор с розгой, еще совершенно раздетые стражи,
свеча на полке - и снова стражи застонали, закричали: "Сударь!" Но К. тут
же захлопнул дверь, да еще пристукнул ее кулаками, словно она от этого
закроется крепче. Чуть не плача, бросился он к курьерам, спокойно
работавшим у копировальных машин, и те остановили работу, с удивлением
глядя на К.
грязи!
сейчас было уже очень поздно, и он не мог заставить их работать сейчас,
как предположил сначала. Он присел, чтобы хоть немного побыть около людей,
перелистал несколько копий, желая показать, будто он их проверяет, и,
поняв, что курьеры не решатся уйти одновременно с ним, устало и бездумно
побрел домой.
в кабинет, оттеснив двух курьеров, принесших бумаги, проник его дядюшка
Альберт, небогатый землевладелец. Увидев дядю, К. испугался меньше, чем
пугался раньше, при одной мысли о его приезде. Приезд дяди был неизбежен -
об этом К. знал еще месяц назад. Уже тогда он мысленно видел, как, слегка
сутулясь, с мятой шляпой-панамой под левой рукой, дядя спешит к нему и,
уже издали протягивая правую руку, торопливо и бесцеремонно сует ее для
рукопожатия через стол, опрокидывая все, что стоит на пути. Дядя вечно
спешил: он был одержим навязчивой мыслью, будто за свое однодневное
пребывание в столице ему нужно не только успеть сделать все, что он себе
наметил, но, кроме того, не упустить ни одного интересного разговора, дела
или развлечения, какие ему предоставит случай. И К., многим обязанный
своему бывшему опекуну, должен был помогать ему, чем только можно, и в
довершение ко всему пригласить к себе переночевать. "Призрак из провинции"
- так называл его К. про себя.
некогда, - дядя попросил К. остаться с ним наедине.
спокойствия это необходимо.
впускать.