нарушить одно из них, не всегда понимая, в чем именно твой проступок, было
несложно. Впрочем, для старшеклассников допускались определенные вольности
в одежде и поведении.
постоянно. Со временем он понял, в чем дело. Даже самые тяжелые
обязанности школьники здесь выполняли с гордостью, никогда не теряя
собственного достоинства. В интернате, где единственной целью было сломать
воспитанников и добиться от них беспрекословного послушания, те же
обязанности превращались в бессмысленный, изнурительный труд. Здесь ни на
минуту не оставляло чувство, что тебя не просто учат, а готовят к некоему
высокому положению в будущем. Это было видно даже во время еды. В столовой
мальчики сидели на жестких деревянных скамьях. Пища была вкусная,
обильная, хотя и очень простая, однако, на стол подавалась непременно
служанками из специальной группы.
приходилось учиться самому. Очень выручила выработанная за время жизни у
Гиффордов наблюдательность, умение предугадать слова или поступки людей.
Он быстро ухватил верную тактику поведения и старался следовать ей во
всем. Довольно скоро он освоился в новой школе и почувствовал, что
признан. Вначале кое-кто из ребят расспрашивал его о Непале, но Роб без
труда отвечал на самые каверзные вопросы. У него появились новые друзья,
кроме Майка (они были в разных классах).
как в Урбансе. Мяч был не круглый, а овальный, и его разрешалось брать в
руки, да и сама игра казалась жестче, грубее и часто заканчивалась
синяками и ссадинами. Роб освоил новую игру довольно быстро, и уже через
несколько недель их с Майком отобрали в команду к первому юниорскому
матчу. Майка - нападающим, Роба - трехчетвертным. Игра была трудной, но их
команда выиграла. Когда они шли к раздевалке через глинистое поле, Роб
восторженно тараторил, вспоминая подробности матча, Майк отвечал рассеянно
и невпопад.
футбол?
Сейчас это территория Урбанса. В то время мы тоже играли в футбол. В
других частных школах играли в регби, а у нас - нет.
традиции. И все-таки нарушили. Почему? Потому что футбол - игра Урбанса, а
мы не должны напоминать их ни в чем, даже в такой малости?
странного уныния, и Роб уже знал: лучше обращать на это как можно меньше
внимания. Угрюмость Майка вовсе не относилась к Робу, напротив, после
того, первого откровенного разговора в день состязания лучников, в их
отношениях появилась настоящая близость.
нескладный, с некрасивым, но очень выразительным лицом. Когда-то он делал
большие успехи в спорте, но бросил заниматься. Пенфолд был одним из
немногих, кто получал оксфордскую стипендию.
Разговаривают, спорят. Не хочешь заглянуть после ужина?
неблагонадежным, как считали учителя. В школе не одобрялось общение
старшеклассников с мальчиками из младших классов. Не то чтобы они нарушили
какое-то незыблемое правило, просто это означало пойти против традиции. Но
Роб не мог отказать Майку, видя, что тому очень хочется пойти.
стул. Собралось десять человек: одни сидели на кровати, кто-то примостился
на полу, прислонясь к стене. Пенфолд уселся на подоконник и оттуда
наблюдал за всеми. Говорил он стремительно, слегка задиристым тоном:
управляемом и регулируемом обществе, когда-либо известном миру. Мы
занимаем обособленное положение - это вдалбливают в нас с пеленок. В
Графстве слуг учат презирать урбитов, а те презирают их в ответ. Они
никогда не встречались, едва ли знают что-нибудь друг о друге, но все-таки
презирают. А мы - привилегированная горстка на вершине пирамиды.
привилегированная кучка и непривилегированная масса, и всегда находились
люди, готовые встать на позицию слуг и считать себя везунчиками. Но сейчас
мы видим абсолютное разделение: джентри и и слуги - с одной стороны,
урбиты - с другой. Сезонники считают себя джентри и ждут не дождутся
пенсии, чтобы осесть в Графстве и никогда больше не возвращаться в
Урбансы. Два мира, разделенные границей. Может, эта граница не такая
прочная, но в человеческом разуме она несокрушима.
себе задачка!
угнетаемый, доведенный до отчаяния народ поднимает восстание. Но этот путь
не годится. Урбиты не умирают от голода и болезней. Они получают хлеб и
зрелища, как когда-то римляне. Тем более, что на хлебе вдобавок масло и
джем, а зрелищами можно наслаждаться, не выходя из дома. Знай себе смотри
головизор, сидя в удобном кресле. Урбиты никогда не начнут революцию.
усмиряет смутьянов. Все очень ловко придумано. Как и наша жизнь здесь, в
Графстве. У нас нет головидения. Это вульгарное развлечение для низших
классов, которые не знают, как занять свободное время. А может, потому,
что у нас не должно быть с ними ничего общего? Уж коли мы остановили
стрелки часов как раз перед тем, как зашло солнце над Британской империей.
И мы так и будем греться в лучах этого солнца - с лошадьми и экипажами,
дюжинами слуг, шелковыми туалетами дам, послеобеденными сигарами и
портвейном, - он говорил с едкой насмешкой.
Роуландс.
появляются люди, которые понимают, что система прогнила насквозь. Они
собираются вместе и что-нибудь делают.
насилие.
что здесь вообще кто-нибудь воспринимает Пенфолда всерьез.
Школьники-революционеры. Это было действительно смешно.
Есть и другие, кто думает также. Старше нас.
почитателей навсегда. По крайней мере, большинства. Он заметил, что Майк
не смеялся.
больше, вполне довольны своей жизнью. Урбиты - счастливы, наша прислуга -
счастлива, да и большинство из нас не жалуется. А ты хочешь, чтобы мы
вышли на баррикады и разрушили все это? Зачем? Чтобы мы смогли войти в
Урбансы? Поднимите руки, кто любит толчею, уличные беспорядки и вообще
жизнь среди огромной массы народа? Ну? Что же ты, Пенфолд? Тогда, может,
для того, чтобы урбиты смогли сюда переехать? Без головидения? Да они
свихнутся от скуки через пару дней. Допустим, ты прав, что мы разделены
принудительно. Мы не можем ездить к ним, а они к нам. Но ведь ни мы, ни
они не хотим этого. Значит, ты собираешься начать революцию для того,
чтобы заставить нас делать то, что мы не хотим?
когда веселье стихло. - А мы несвободны, вот что я пытаюсь сказать.