свидетельствовал о здоровье и веселье. - Когда пришли налетчики, - ревел
Эттук, - кто как не Тувек отважился преследовать их? Пытаться скрестить
оружие с городами означает смерть, но он все равно пошел. Я запретил ему
ради его безопасности, но он не послушался. Он пошел спасать своих
братьев, солдат. Он умер за них. Кто не будет плакать по Тувеку, моему
лучшему из сыновей, господину всех воинов?
вороньих рукавах.
Пощади, Смерть, пощади. Верни нам наших мужчин, верни нам сына нашего
вождя. - Потом, возвысив голос, он стал кидаться на все четыре стороны
света, север, юг, восток и запад, с любой из которых мог прийти ответ,
именно поэтому они ждут четыре ночи, по темноте на каждую, прежде чем
найти ответ. - Тувек, - визжал Сил, - возвращайся к своему народу,
возвращайся из черной палатки, возвращайся из рощи теней к теплому очагу.
Может, Смерть подарит тебе лошадей и собак, но у тебя есть лошади и собаки
в стране жизни. Смерть может подарить тебе женщин, но они не приносят
плодов, а у тебя есть женщины из плоти и крови, которые принесут. Все, что
может предложить Смерть, у тебя уже есть. Тувек, возвращайся к своему
народу.
- Я здесь.
него нет обычно головы или еще чего-нибудь. На живой земле никто не
приходит; мольбы и увещевания - просто часть погребального песнопения.
Хотя они лают, они не ждут кости.
ползли по мне, как мухи. Потом какая-то женщина упала в обморок - хотя
даже женщины много пьют перед бдением по мертвым, и я думаю, ее доконало
пиво, а не призрак. Тут Сил изменил свой мотив. Прыгнув вверх, как будто
его подштанники наполнились воздухом, он вихрем налетел на меня, колотя
руками и кудахча:
фантомом, но это настолько противоречило его прежним напевам, что я
прислонился к дереву и рассмеялся.
огненного порошка и бросил между нами. Он заклинал меня исчезнуть, а я
упрямо не исчезал, просто стоял и смеялся над ним, пока у меня не заболели
бока.
махал оттуда руками в мою сторону.
вообразить. Здоровый жизнерадостный цвет лица, с которым он скорбел о моей
гибели, сменился испуганной серовато-синей бледностью. Он сразу понял, что
я живой, его бич вернулся к нему. Он открыл распухшие губы, чтобы издать
какое-нибудь изысканно идиотское изречение, но внезапно поднялся такой
крик, что он был избавлен от хлопот.
руками и вцепилась так, как будто тонула. Нож какого-то горожанина порвал
рубашку на моем правом боку, и она впилась в меня в этом месте и сосала
мою кожу, как будто могла насытиться. Я попытался оторвать ее, но она
прицепилась, как пиявка.
маленьких медвежонка не бросились за ней. Они сбились вместе, все еще
плача в тревоге при виде их призрака-отца, поднятого из ада. - Присмотри
за своим выводком, - сказал я Чуле и, наконец, оттолкнул от себя.
триумф и желание. Потом они скользнули мимо меня и остановились на
очертаниях женщины и коня позади меня. Я сказал:
передышку.
перед подданными. Кроме того, достаточно мужчин знали, как он хвалил меня
перед тем, как я отправился с весеннего собрания, поскольку такой разговор
разносится на быстрых ногах.
достоин сохранения жизни. Он спросил, где воины дагкта, они наверняка
вернулись в крарл со мной? Он надеялся, что я хвастаюсь, и воины в
конечном итоге пропали. Но ему не повезло, так как даже те, кто умер в
рабской яме, были не из нашего крарла.
их рядом с собой, но мне не было нужды беспокоиться. Они просто ждали с
театральным интересом, равным моему, как раз такой суфлерской подсказки,
какой явился вопрос Эттука. Сдерживаемая радость и гордость от своего
возвращения ударили им в голову, так как все пятеро были так же молоды,
как и я. Они галопом ворвались на траурную площадь, гикая и подстегивая
мощный ход украденных лошадей, разметав женщин и костер, вызвав истошный
крик младенцев.
бросали отсвет на их ухмылки, на руки, полные трофейных ножей, на попоны
городских коней.
свете восстановленного костра.
налетчиков. Мы зарезали их всех до единого и сохранили только одну
пленницу, эту женщину, которая является частью моей добычи.
положение героя; может, это было к счастью.
настолько она не обращала внимания на происходящее. Мне хотелось видеть ее
лицо, чтобы узнать ее мысли.
женщины. Я показал им, что ты принадлежишь мне, так что ты в безопасности.
приклеены к ней, как жуки к бревну, я сказал:
в горшок с кашей и съедят.
ключиц. Мне хотелось поднять ее и унести с собой, пробежав через огонь к
какому-нибудь тайному месту. Но вместо этого я приказал ей идти позади
меня. Она повиновалась, как любая рабыня, но потребность увидеть ее лицо
была невыносимой, как зуд, когда нельзя почесаться.
только приказав Чуле позаботиться о моих лошадях в сосняке и принести мне
поесть.
меня трупом; это я сделал правильно. На самом деле, я склонялся найти
Котту, чтобы она принесла новости, но ее палатка, когда я подошел, была
наполнена стонами и причитаниями какой-то больной женщины, которой она
занималась, и она отказалась оставить ее ради меня. Так что мне надо было
справляться самому.
Демиздор подле нее, наказав ей не отходить, иначе воины могут посчитать ее
прекрасной добычей. Мне начинала не нравиться ее покорность, и, кроме
того, меня тревожила задача, стоявшая передо мной.
не нашел Тафру, потом увидел, где она сидела, в тени высокого эшкирского
станка. На станке было полотно, черное с белым, полотно, в которое женщина
племени заворачивает тело покойного, но она не ткала, полотно было только
начато.
скрытое под шайрином. Но ее состояние было столь же очевидным, насколько
спрятанным было ее лицо. Глаза ее были закрыты. Она не плакала, но
казалась убитой и высохшей, как ветка, обгоревшая в огне. Ее громкий плач
был внутри. Какова бы ни была моя победа, я сделал с ней это, и это не
принесло мне счастья.
посторонний, стараясь понемногу приблизиться к ней. Она не шевельнулась. -
Жена Эттука, есть лучшая история, чем та, что ты слышала.
не рассказывай мне сейчас, потому что я всего лишь глупая женщина и в
своем горе не способна ничего понять.
закрепил полог палатки, чтобы впустить свет снаружи, так как небо
очистилось, и ярко светила взошедшая луна.
повернулся, чтобы дать луне осветить меня постепенно.
что я испугался.
меня, чтобы убедиться.