привычно и скучно - человек, полжизни проведший, сидя и ожидая.
гроб.
был дубовый, по крайней мере, снаружи. Восемь циферблатов у одного конца
казались похищенными откуда-то и прикрепленными к гробу плотником
сомнительных дарований. Длинноголовый должен был встать, подойти к гробу и
с минуту стоять у циферблатов. В конце концов, что-нибудь могло и
случиться. Тогда он должен был спешно действовать. Но никогда ничего не
случалось и он возвращался на свой стул и ждал дальше.
нее добраться?
этим рискнули, но наркотики все равно не разрешены.
этим дело не кончится. Боль повлияет на адреналиновые железы, а
адреналиновые железы действуют на все. Непрерывная боль может ужасно, даже
необратимо подействовать на тело, необходимое для медицинских запасов. К
тому же пытки неэтичны.
в другой район Плато, а в обмен - все, что вы хотите узнать. Вам бы это
пришлось по нраву, да и банки органов полнехоньки... Но поладить с ней не
удастся. Вы таких повидали. Вы знаете.
меньше, ибо не было ничего, что можно назвать пространством. Ни жара, ни
холода, на давления, ни света, ни темноты, ни голода, ни жажды, ни звука.
потерпела неудачу. Они оказались слишком регулярными. Сознание отвергало
их. То же было и с темнотой за ее закрытыми веками с наложенной сверху
повязкой: темнота была слишком однообразной и Полли переставала ее
ощущать. Она могла напрягать мышцы в стиснувших ее мягких пеленах, но не
чувствовала результата, ибо те подавались лишь на малую долю дюйма. Рот
Полли был полуоткрыт; она не могла ни сильнее открыть, ни закрыть его
благодаря загубнику из пенорезины. Она не могла прикусить язык или хотя бы
почувствовать его. Никаким способом не могла она добиться ощущения боли.
Безмерное спокойствие гробовой обработки окутало ее мягкими складками и
влекло, молчаливо кричащую, в ничто.
прикован к светящимся окнам. Кулак несильно постукивал о колено.
громкоговоритель проревет приказ. И ничего не происходило. Словно о нем
забыли. Мэтт уходил, чувствуя спиной смерть, ожидая парализующего
ультразвукового луча, или укола щадящей пули, или голоса офицера.
погонятся.
мысли все еще лихорадочно бегали. Может быть, они никогда не остановятся.
Он бежал, пока не свалился - здесь, на вершине холма; но гнавший его страх
не был страхом перед банками органов. Он бежал от невозможного, от
вселенной, лишенной логики. Как мог он уйти с этой равнины смерти,
незамеченный ни единым глазом? Это отдавало волшебством, и ему было
страшно.
никогда не слышал ни о чем, способном на это... кроме Пыльных Демонов. А
Пыльные Демоны - это миф. Так ему сказали, когда он достаточно подрос.
Пыльные Демоны - сказка, чтобы пугать детей, как бы Санта-Клаус наоборот.
Старые бабки, поселившие в пыльной дымке за краем мира могучих существ
следовали традиции более старой, чем история, может быть, не менее старой,
чем сам человек. Но никто не верил в Пыльных Демонов. Они были вроде
Надувательской Церкви шахтеров-поясовиков, у которых пророком был Мэрфи.
Шутка с горьким привкусом. Слово, пригодное для чертыханья.
Госпиталь мог подпустить колонистское отродье к самым своим стенам, а
потом отпустить его?
где держать пленников, пока место не освободится.
дело! Человеческая фигура на Плато Альфа - само собой, они решили, что он
из команды. Но что с того? Конечно, кто-нибудь бы явился тогда расспросить
его.
удаляясь. Голова кружилась. Он пошел на верную смерть и очутился на воле,
был освобожден. Кем? Чем? И что ему теперь делать? Вернуться и дать им еще
один шанс? Пойти к мосту Альфа-Бета в надежде прокрасться незамеченным?
Спорхнуть с обрыва, размахивая руками?
Волшебство, волшебство. Худ говорил про волшебство.
волшебство ни при чем. Он говорил о... силах психики. А Мэтт был так
поглощен разглядыванием Полли, что не мог сейчас припомнить ничего,
сказанного Худом.
предположить, что обладает пси-способностями, хотя понятия не имеет, что
это значит. По крайней мере, теперь у него есть название происшедшему.
тишине необыкновенно убедительно.
Мэтт этого не помнил. Но мысль спорхнуть с обрыва Альфа-Бета он вполне мог
бросить. Чем бы ни оказалась правда о неисследованных силах человеческой
психики, а в них должна быть своя последовательность. Мэтт помнил чувство,
что его не заметят, если он не захочет, но он ни разу не воспарял, даже не
летал во сне.
подарок два брелка. Это были модели автомобилей, как раз такого размера,
чтобы подвесить их на браслет, и они светились в темноте. Мэтт и Джинни
полюбили их с первого взгляда и навсегда.
думая, что те засияют ярче, когда "привыкнут к темноте". Когда Джинни
открыла шкафчик, брелки полностью потеряли свечение.
лишает брелки их свойства...
сияли, как маленькие синие фонарики.
направлениях гасли городские огни - все, кроме огней Госпиталя. Плато
засыпало в полной тишине.
встал в сиянии прожекторов, его не увидели. "Почему" - оставалось столь же
чудесным, как и раньше, но он начинал понимать, "как".
остановили, пока было еще не поздно. Но было поздно, и Мэтт чувствовал,
что это он знает наверняка.
оранжевым свитером, переливчатые зеленые штаны, малиновую шапку с буквой
"с" в желтом треугольнике. И... очки в оправе? Со школьных деньков прошло
немало времени. Неважно, придется ему пойти, как есть.
шагал по темным улицам. Дома стояли странные и завораживающие. Мэтту
приятно было бы посмотреть на них при дневном свете. Что за люди в них
живут? Яркие, праздничные, счастливые, вечно здоровые и юные. Ему приятно
было бы быть одним из них.
разнородны по форме, окраске, стилю, материалу, все они несли один общий
признак. Все стояли фасадами от Госпиталя.
вот и доставочная дорога, освещенная двумя рядами фонарей ярко, как днем.
Посередине проведена прерывистая белая линия.