влажным. Как прогулка в парилку - и так же приятно...
угрозы.
насыщен всевозможными незнакомыми мне запахами, но я сочла за лучшее
промолчать. Говорят, что на планетах воздух "свежий". Не знаю. Но воздух
Грайнау мне не понравился.
поднимается ветер.
Ральф и Хельга быстро поняли, как глуп был их страх, и скоро, когда они
забывали за собой следить, в их поведении стало проскальзывать пришедшее
на смену страху пренебрежение. Мне потребовалось некоторое время, чтобы
понять, в чем дело: постоянно обмениваясь многозначительными взглядами,
они явно считали дурацким почти все, что я говорила.
времени. И едва я заикнулась, что, по моим понятиям, сейчас еще утро, как
они мигом недоуменно обернулись ко мне. Оказалось, что здесь уже вторая
половина дня, а то, что я завтракала перед самым стартом с Корабля, не
имело никакого значения.
общество, что нет смысла торговать. Если что-нибудь нужно, ты просто
предъявляешь требование, и тебе доставляют эту вещь. Можешь жить скромно,
можешь - роскошно, как тебе нравится, но есть предел тому, сколько вещей
помещается в одну квартиру. Некоторые живут вплотную у этого предела, но в
обществе, где каждый может иметь почти все, что захочет, нет никакого
престижа в обладании бесполезными вещами. Поэтому большинство у нас живет
просто. А можно мне посмотреть магазин?
странно. Назначения некоторых вещей я просто не поняла.
он поинтересовался:
слышен на милю вокруг, сказала Хельга. - У нее нет ничего лучшего.
продолжала рассматривать вешалки с платьем.
Она думала, что мы ходим в таком же барахле, которое на ней.
Он явно хотел меня оскорбить. Зачем? Я не понимала. Неужели дело было
только в том, что я не одевалась в те ужасные вещи, которые он продавал?
"хапуг". Я опять не поняла, а Ральф с Хельгой сделали вид, что ничего не
слышали. Может быть, они и не притворялись, но спрашивать у них я не
стала.
остановилась.
упиралась улица у подножия холма.
Ральф ответил:
чем магазины.
склады. Гавань ограничивалась двумя огромными молами-руками, охватывающими
широкое водное пространство. Из молов, словно пальцы, торчали деревянные
пирсы на сваях, возле которых покачивались на волнах суда всех размеров.
Ближе к нам располагались многомачтовые великаны, настолько большие, что
они несли на себе лодки поменьше, и повсюду болтались привязанные к пирсам
совсем маленькие лодчонки.
хлопала по камням и дереву пристаней. Кругом летали птицы: белые, черные,
серые, коричневые. Некоторые кружились в воздухе, некоторые ныряли в воду.
В воздухе сильно пахло, я думаю, рыбой.
которыми волны в гавани казались пигмеями. Океан тянулся до самого
горизонта, сливаясь где-то там вдали с серым небом.
порту людях, - но спрашивать нужно было осторожно, чтобы не вызвать
обидный смех. К этому времени я поубавила свою непосредственность и уже не
видела в Ральфе и Хельге союзников, как раньше, когда мы убегали от
Джорджа.
Ральф присел на маленький мостик и показал на привязанное суденышко. Оно
было примерно двенадцати футов длиной, с высокой, торчащей над пирсом
мачтой. Суденышко было выкрашено в приятный белый цвет с черными полосами,
а на носу у него красовалось странное название: "Гуакамоль".
Мы часто на нем плаваем. Хочешь поплавать под парусом?
придется остаться с ней, как велел отец.
мне не хотелось плыть...
взглядом.
спустя, пожав плечами, я начала спускаться с пирса по деревянной лестнице.
Пожалуй, в последнее время я видела больше лестниц, чем мне того хотелось.
Дождавшись, когда корму лодки подкинуло в очередной раз, я перепрыгнула
через борт, оступилась, но, чудом удержавшись на ногах, осторожно
пробралась, помогая себе руками, до мачты и плюхнулась там на поперечное
сиденье. Следом в лодку спрыгнула Хельга, а за ней Ральф.
промокнем.
Вода тебя отмоет. Я знаю, вы там, на своем Корабле, воды почти и не
видите.
извращенных представлений о жизни на Корабле, и они ими настойчиво
щеголяли. Особенно Ральф, он был догматиком и действительно верил в то,
что говорил. Например, он считал, что мы ходим голыми всегда и везде. Да,
действительно, некоторые люди ходят голыми в уединении собственной
квартиры, но хотела бы я посмотреть на того, кто решил бы поиграть голым в
футбол. Но суть в другом: хотя Ральф был не прав, он и слышать не хотел об
этом. Он преспокойно высказывал свои бредовые представления и ждал, когда
ты с ним согласишься.
вынуждены жить в переполненных тесных клетушках, - и разве мне не больше
по душе здешний вольный простор? Я попыталась объяснить ему, что
"клетушки" были давно, сейчас теснота забыта, но потом, желая быть до
конца честной, допустила ошибку, упомянув об интернатах. Там-то
действительно тесно. Но так я только запутала вопрос, и в конце концов
Ральф отмахнулся - всем, мол, известно, какая у вас гнусная жизнь, и
нечего оправдываться.
всякую гадость?
На Корабле сохранилась очень ясная память о том, какими грязными были
колонисты и как дурно они пахли. Сам же Ральф явно не замечал неприятных
запахов, наполнявших воздух в порту. Не иначе, у него был какой-то дефект
обоняния. Но больше всего мне не нравился безапелляционный тон, которым он
Маккарти Кормак
Орловский Гай Юлий
Херберт Фрэнк
Никитин Юрий
Браун Дэн
Курылев Олег