удивительная мягкость Жана. Этот застенчивый мальчик был на редкость нежен
и ласков. Проявление дружбы, проявление самой платонической привязанности
носили у него такой характер, что легко могли быть приняты привыкшей к
поклонению барышней за чувства совершенно иного порядка...
недавнего прошлого. Я беспощадно подвергал это прошлое исследованию, как
судебный следователь. И я припомнил тысячи красноречивых фактов...
Фанни и, к стыду своему, должен сознаться, что следил и за ней самой...
двоякий смысл. Его смерть одновременно даст мне возможность постичь тайну
Прозопа и жениться на Фанни. Судьба заранее словно готовила мне утешение у
смертного одра моего друга Жана Лебри.
открытие, я удесятерил свои усилия продлить его жизнь до последней
возможности. Слава богу, я ни в чем не могу себя упрекнуть. Если сейчас у
меня есть какие-либо угрызения совести, то во всяком случае не потому, что
я не исполнил своего священного долга.
искушения разъединить их - его и ее.
Несмотря на то, что Фанни украдкой расточала мне доказательства самой
нежной любви, я терзался муками ревности. Я боялся нежной прозрачной
красоты Жана, его трогательной юности, пленительной мягкости его общения,
отражавшей всю чуткость его души. Меня пугала мысль о том, что чувство
жалости к нему может в конце концов у Фанни незаметно перейти в любовь;
мне казалось, что сила его любви сама по себе способна зародить в ней
такое же ответное чувство; мне было страшно, что она поддастся обаянию
того нервного подъема, того оживления, которое постоянно скользило у юноши
и которое является характерной особенностью всех чахоточных. Я буквально
не находил себе покоя, когда знал, что они вместе; но, с другой стороны, я
упорно уклонялся от участия в их прогулках, в их разговорах. Когда они шли
рука об руку, или сидели рядом друг с другом, уже один вид их казался мне
жестокой насмешкой надо мною, и, несмотря на то, что обычно я вполне
владею собой и выражение моего лица в нужный момент повинуется мне, я
опасался, что мне не удастся скрыть своего настроения от Жана Лебри: я
знал, что он увидел бы отражение моих волнений на всей моей нервной сети
точно так же, как другие видят их на лице. Кроме того, я никак не мог
примириться с мыслью, что и моя невеста находится под нескромным,
пронизывающим взором его "научных" глаз.
случая остаться с глазу на глаз с Фанни и, кроме того, усиленно подвергал
Жана Лебри целому ряду всевозможных опытов, ради которых ему приходилось
проводить значительное количество времени у меня в доме. Наука, благодаря
этому, обогатилась многими наблюдениями касательно переменных токов,
индукции и расположения интеллектуальных центров. Кстати сказать, Жан
Лебри с большой неохотой предавался этим научным занятиям, которые так
часто лишали его общества Фанни. Но, когда он начинал протестовать
особенно энергично, я взывал к его альтруизму и старался доказать ему, что
все наши достижения являются бесконечно ценными для всего человечества. Он
постепенно сдавался и нехотя соглашался приступить к работе, но занятия
наши становились все менее продолжительными. Им мешало ухудшение состояния
больного.
делать все большие и большие перерывы между нашими опытами, тем более, что
они сами по себе становились утомительными, так как тонкость и острота
приобретенного Жаном шестого чувства непрестанно возрастали. С другой
стороны, еще раз тщательно осмотрев и выслушав его, я пришел к заключению,
что необходимо подвергнуть Жана радиографическому исследованию.
увещевания. Он был глубоко убежден, что я настаиваю на этом исключительно
ради того, чтобы иметь возможность исследовать его глаза-электроскопы. "Я
прекрасно понимаю, к чему вы клоните! - говаривал он мне. - Но все ваши
хитрости шиты белыми нитками. Разве вы забыли, что вы мне обещали? Если я
хоть один раз дамся вам в руки, вы после первого сеанса будете настаивать
на втором, и я опять превращусь в лабораторное животное".
нравственного права останавливаться перед капризами больного и что ему
придется подвергнуться радиографическому исследованию. Иначе, при
дальнейшем откладывании, могут возникнуть самые серьезные последствия. Но
я дал ему честное слово, что в своих доводах и уговариваниях я руковожусь
исключительно лишь его личными интересами, но отнюдь не желанием
удовлетворить мою научную любознательность. Я обещал исполнить все его
требования, как бы мелочны и неосновательны они ни были. Я, наконец,
поклялся ему, что ограничусь одним лишь исследованием легких, если только
сам он не выразит желания, чтобы я осмотрел его глаза, и что буду
настаивать на повторении сеанса только в случае действительной
необходимости.
думайте, пожалуйста, что жизнь мне настолько в тягость, что я отношусь
безразлично к вопросу о ее продлении. Жизнь очень хороша, и она никогда не
казалась мне так прекрасна, как сейчас.
нервами.
имею права мешать людям и стоять на их пути. Сейчас я позволю себе
безумную роскошь - надеюсь, что мне это простят - но это не должно
тянуться слишком долго... Дайте мне умереть, Бар, тогда, когда мне
положено умереть! Стараться отдалить от себя этот час было бы с моей
стороны большой неделикатностью и злоупотреблением, я бы даже сказал -
почти преступлением.
кто бы искренно, страстно не желал вашего выздоровления. И я, я умоляю вас
от имени всех тех, кто вам дорог, позволить себя радиографировать.
оказаться достаточно сильным, чтобы парализовать его упорство. В тот же
день я встретился с Фанни Грив на теннисе у Бриссо и сообщил ей о
положении вещей.
вашей помощи, чтобы повлиять на него. Но сейчас самое главное - заставить
его во что бы то ни стало согласиться, потому что, по-моему, он очень
плох.
отказ, конечно, умолчав о том, что касалось его глаз-электроскопов.
поговорить. Мы гуляли взад и вперед по тенистой аллее парка, скрытые от
посторонних взглядов.
ревностью.
своими серыми, лучистыми глазами. Грустная, слегка насмешливая улыбка
скользнула по ее лицу и озарила его мягким светом. Но я прочел в ее глазах
выражение снисходительной жалости и легкого упрека.
руки умоляюще протянулись к ней...
нашего первого поцелуя. Вот он лежит сейчас передо мной на столе, еще
зеленый, но уже высохший.
приступлю к его осмотру при помощи рентгеновских лучей. Во время войны
городская больница в Бельвю была обращена в военный лазарет, и ее
оборудование было пополнено множеством различных аппаратов и
приспособлений. Некоторые из них потом так и остались в руках у
гражданского больничного персонала. Между прочим, при больнице в отдельном
павильоне был устроен и прекрасный рентгеновский кабинет, отвечавший
последним требованиям науки и техники. Этим кабинетом у нас пользовались
очень редко и всегда под моим руководством.
убедиться, исправно ли он работает. Все шло отлично. Я предупредил своего
помощника, что на завтрашнем сеансе я не нуждаюсь в его услугах, но прошу
его особенно тщательно все приготовить. Кроме того, я попросил заготовить
несколько очень чувствительных пластинок. Я все еще таил надежду на то,
что Жан Лебри разрешит мне сделать снимок внутреннего состояния его
электроскопов. В глубине души я, признаться, рассчитывал на то, что мне
удастся, может быть, это сделать без его ведома.
голове у меня проносился целый вихрь мыслей. Завтра - стоит только
захотеть - на этом экране появятся очертания скелета Жана Лебри. Он
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Гюго Виктор
Шилова Юлия
Браун Дэн
Конан-Дойль Артур