камней, спустил брюки и быстро сделал укол в каждую ногу, сначала в
здоровую, а потом в искалеченную. Это уменьшит боль в мускулах до такой
степени, чтобы решиться на продолжительный переход пешком, не ощущая
жгучей усталости. Он понимал, что это не пройдет ему даром, когда восемь
часов спустя действие наркотика ослабеет и вернется мучительная боль от
перенесенного напряжения, но был готов заплатить эту цену.
на высоком склоне Аппалачей, более чем в трехстах метрах над уровнем моря.
Первые шесть лет обитатели лагеря спускались к океану по самоубийственному
маршруту, пролегавшему по скользким глыбам. Барретт предложил вырубить
тропу. На это ушло десять лет напряженного труда, но теперь к
Атлантическому океану спускалась широкая безопасная лестница.
Выдалбливание ступеней в базальтовой породе настолько заняло многих
узников, что они и не вспоминали о своих родных, оставшихся наверху. И уж
само собой разумеется, за эти годы, заполненные тяжелым трудом, никто не
сошел с ума. Барретт глубоко сожалел, что так и не сумел затеять еще
какое-нибудь начинание, чтобы занять томящихся ныне бездельем людей.
воде. Чтобы преодолеть ее, даже здоровому человеку необходимы были
напряженные усилия. Для Барретта в его нынешнем состоянии лестница
казалась подлинной пыткой. Чтобы спуститься, ему потребовалось почти два
часа, хотя год назад у него уходило на это не более получаса.
камень, омываемый волнами, и уронил костыль. Пальцы его левой руки
онемели, а все тело будто пропиталось потом.
объяснить, почему в позднем кембрии мир столь бесцветен, и небо мрачное и
угрюмое. Больше всего ему хотелось хоть краем глаза увидеть сочную зелень
травы и деревьев.
черных морских водорослей. Море, казалось, уходило в бесконечность.
Барретт даже не представлял себе, какая часть Европы, если таковая вообще
уже существует, находится в эту геологическую эпоху над уровнем моря.
Большую часть своей жизни поверхность планеты была бесконечным океаном, и
сейчас прошло всего несколько сот миллионов лет с той поры, как первые
скалы показались над водой. Вероятно, сейчас на Земле есть лишь лоскутки
суши, разбросанные там и тут по первичному океану.
приблизительные очертания суши в северной части Западного полушария в
конце кембрийского периода. Пробелы же в знаниях нелегко заполнить, когда
единственная связь с миром наверху осуществлялась транспортом с
односторонним движением. В лагерь "Хауксбилль" переправляли случайно
отобранную литературу, и было особенно тошно, что нельзя получить даже ту
информацию, которая имелась в любом университетском учебнике по геологии.
трилобита с заостренным хвостом длиной почти в метр, лоснящимся
темно-пурпурным панцирем и полным набором колючих светло-желтых шипов,
покрытых щетиной. Казалось, под панцирем у него множество ног. Он выполз
на берег, на котором не было ни песка, ни гальки - только базальтовые
плиты, и двинулся дальше, пока не оказался почти в трех метрах от воды.
отважился вылезти на сушу и посмотреть, что там. Первопроходец. Пионер".
предком всех обитающих на суше существ в необозримых будущих эпохах. Мысль
эта была биологической чушью, и Барретт понимал это, но его усталое
сознание построило в воображении длинную эволюционную цепь, в которой
рыбы, земноводные, пресмыкающиеся, млекопитающие и, наконец, человек
происходили последовательно и неразрывно от этого нелепого, покрытого
панцирем существа, делавшего неопределенные круги у его ног.
движение... Хруст лопнувшего хитина... Отчаянные конвульсии жалкого
подобия крохотных ножек... И вся цепь жизни оборвется в самом первом
звене".
движением тяжелой ноги мгновенно изменится и все будущее. Больше не будет
ни человеческой расы, ни лагеря "Хауксбилль", ни Джеймса Эдварда Барретта
(1968-????). В один миг он отомстит тем, кто обрек его на жизнь здесь и
освободит себя от вынесенного когда-то приговора.
обследование прибрежных камней и целый и невредимый отполз назад к морю.
составлю тебе компанию?
него екнуло от удивления. Латимер спустился так тихо, что Барретт не
услышал его приближения. Но он быстро оправился, улыбнулся и предложил
Латимеру сесть на соседний камень.
куда? - рассмеялся Латимер. - Брось. Просто хочешь уйти подальше от всего
и, наверное, жалеешь, что я тебя потревожил, но ты слишком вежлив, чтобы
велеть мне убраться. Извини меня. Я уйду, если...
покое?
равно хотел встретиться с тобой. Как у тебя складываются отношения с твоим
новым соседом Ханном?
спустился сюда вниз, когда тебя увидел. - Он наклонился вперед и
испытывающе заглянул в глаза Барретта. - Джим, скажи мне честно, ты
считаешь меня сумасшедшим?
пробить брешь в другую сферу сознания. Я знаю, ты человек твердых
убеждений и скептически относишься ко всему, что нельзя охватить, измерить
и использовать на практике. Ты, вероятно, считаешь, что все это вздор?
нисколечко не верю, что тебе удастся куда-нибудь нас переместить, Дон.
Называй меня материалистом, если угодно, но по мне все это настоящая
черная магия, а я никогда не видел, чтобы она срабатывала. Думаю, это
полнейшая трата времени и энергии с твоей стороны - сидеть часами, пытаясь
воспользоваться своими псионическими способностями. И все же я не считаю
тебя сумасшедшим. Я думаю, что ты имеешь право на одержимость и к тщетной
по существу затее подходишь вполне разумно. Достаточно честно?
сколько-нибудь верил в правильность моих исканий, но я не хочу, чтобы ты
принимал меня за полного идиота из-за того, что я пытаюсь найти
псионическую возможность пробить брешь из этого места. Для меня очень
важно, чтобы ты считал меня нормальным, иначе то, что я хочу тебе
рассказать о Ханне, ты не воспримешь всерьез.
вечер, я все же выработал мнение о Ханне. Такое мнение могло бы
сформироваться у любого параноика. И если ты считаешь, что я чокнутый, то
ты скорее всего не примешь в расчет то, что я о нем скажу. Поэтому я хочу
прежде всего знать, считаешь ли ты меня нормальным.
который, он это знал, разобьет вдребезги хрупкое чувство собственного
достоинства Латимера.
что-то другое. Как можно здесь шпионить? Ведь если бы даже среди нас
завелся шпион, как и кому он передаст свои наблюдения?
различных вопросов: о тебе, о Квесаде, о некоторых больных, вроде
Вальдосто. Он хотел знать буквально все.
узнать, кто его окружает.
заснул. Он сидел два часа, записывая мои ответы в маленькую книжечку.
скользкий. Попробуй-ка выпытать что-нибудь у него!
сказал он мне, но при этом напускал чертовски много тумана. Он, похоже,
вроде бы даже не знает, что представляет собой нынешнее правительство. Я
не сумел обнаружить никаких твердых философских убеждений у Ханна. Ты же
не хуже меня знаешь, что лагерь "Хауксбилль" - это выброшенные на свалку
революционеры, агитаторы, подпольщики и прочая подобная дрянь, но у нас
здесь никогда не было никаких других узников.