мне насчет Стила. Стоит ли мне заполнять форму, пока не решен этот вопрос?
обстоятельно об этом поговорим... по-дружески, знаете, в неофициальной
обстановке... А в данный момент я не буду считать ваше решение
окончательным. Загляните ко мне хоть завтра...
мнению, что институт действительно в нем заинтересован и собирается ему
много платить. Со Стилом он уточнит как-нибудь попозже, а пока изучит
форму.
Вашей карьеры так лучше. Когда институт переберется сюда, мы с Вами будем
часто видеться. Если Вы еще не послали прошение об отставке, время терпит.
Напишете его к концу следующего семестра, а мы на первом же заседании
подберем человека. Кого бы Вы сами предложили? Вчера мы с Джеймсом и Диком
толковали про Дэвида Лэрда (Представляете, Джеймс о нем и не слышал!). Вы,
конечно, знаете его работы. Не напишете ли Вы мне о них, о нем самом? Я
его увижу на той неделе в Кембридже, на банкете. Будет премьер, газетчики.
Конечно, вы слышали, что у нас тут творилось. Институтская полиция нервная
какая-то, начали стрелять в толпу. Разбили окно Марии Генриетты, камни
попадали в залу. Глоссоп сорвался, полез было объясняться, но я его
урезонил. Конечно, все это между нами. Многие были бы рады придраться и
поднять крик, зачем мы продали лес. Однако, я спешу, надо распорядиться
насчет похорон (Ящер).
успокоить. Надо немедленно объяснить, что это недоразумение, и все будет в
порядке. Нельзя же выгнать человека из-за какого-то частного разговора! Он
вспомнил, что именно в таких случаях избранные говорили: "дела, знаете,
делаются не в кабинетах", "мы не бюрократы" и тому подобное; но он и это
постарался отогнать. Тут появилось еще одно воспоминание: так потерял
работу бедняга Кеннингтон; однако, ведь то был чужак, а он - избранный из
избранных, почище Кэрри. А вдруг нет? Если в Беллбэри он чужак, не значит
ли это, что Фиверстоун больше его не поддерживает? Если он вернется в
Брэктон, останется ли он в прежнем кругу? Может ли он вообще вернуться?
Ну, как же! Надо написать сейчас письмо, объяснить, что он уходить не
собирается, и вакансии у них не будет. Марк сел за стол и взял перо. Тут
новая мысль пронзила его: Кэрри покажет письмо Фиверстоуну, тот скажет об
этом Уизеру, и Уизер решит, что Марк не собирается работать в ГНИИЛИ...
Эх, будь, что будет!.. В конце концов, он откажется от фантазий и снова
станет работать там, у себя. А если это уже невозможно? Тогда у них с
Джейн не будет ни гроша. Фиверстоун, с его влиянием, перекроет ему все
дороги. А где, кстати, Фиверстоун?
Дома он с утра не пил, да и днем пил пиво. Но сейчас его познабливало.
Недоставало еще простудиться!..
вернешься - поймут, что его не взяли в Беллбэри. Но и слишком туманно - не
годится. А ну его к черту! Двести фунтов за клуб, этот счет, - Джейн
придется объяснять... Да и отсюда не уйдешь. В конце концов, виски и
многочисленные сигареты помогли ему написать так:
сущности, я склоняюсь к тому, чтобы не брать в ГНИИЛИ полной нагрузки, так
что в колледж вернусь дня через два. Меня беспокоит здоровье жены, и я не
хотел бы с ней разлучаться. Кроме того, хотя здесь все исключительно ко
мне расположены и упрашивают остаться, сама работа - не столько научная,
сколько организационная и даже газетная. Словом, если Вам скажут, что я
ухожу, не верьте. Желаю Вам хорошо провести время в Кембридже. Однако, и в
сферах же Вы вращаетесь, не угонишься!
статью, да и ту люди знающие всерьез не принимают. Писать он не умеет
вообще. А умеет только одно: хвалить заведомую дрянь."
задумался, как ему дотянуть день. Сперва он пошел к себе, но там вовсю
работал пылесос: по-видимому, в такой час никто у себя не сидел. Внизу, в
холле, тоже шла уборка. В библиотеке было почти пусто, но двое ученых,
склонившихся друг к другу, замолчали и недружелюбно взглянули на него. Он
взял какую-то книгу и ушел. В другом холле, у доски объявлений, стоял Стил
и какой-то человек с остроконечной бородкой. Никто не обернулся, но оба
замолчали. Марк пересек холл и посмотрел на барометр. Повсюду хлопали
двери, стучали шаги, звонили телефоны - институт работал вовсю, а ему
места не было. Наконец он выглянул в сад и увидел плотный, мокрый,
холодный туман.
время. День тянулся так долго, что вы не вынесли бы его описания. Иногда
Марк шел к себе (уборка кончилась), иногда выходил в туман, иногда бродил
по холлам. Там, где народу было много, он старался, чтоб никто не заметил,
как он растерян и подавлен; но его вообще не замечали.
со вчерашнего утра, но сейчас, взглянув на него, понял, что не ему одному
здесь плохо. Вид у Стоуна был такой, как у новеньких в школе или у "чужих"
в Брэктоне - словом, тот самый, который воплощал для Марка худшие страхи.
Инстинкт советовал с ним не заговаривать, он знал по опыту, как опасно
дружить или даже беседовать с тем, кто идет ко дну: ты ему не поможешь, а
он тебя утопит. Но сейчас ему самому было так одиноко, что он болезненно
улыбнулся и сказал: "Привет".
вроде бы, но я еще не все понял. Пойдемте ко мне?
вам сказал, что я так думаю?..
он понял, что тот бродит по всему институту. Нельзя было сказать, что он
подсматривает - о приближении его оповещал скрип ботинок, а часто и
мычание. Иногда его видели издалека, ведь он был высок, а если бы не
сутулился, был бы даже очень высоким; и нередко лицо его, обращенное прямо
к вам, возникало над толпой. На сей раз Марк впервые заметил эту
вездесущность и подумал, что худшего времени ИО выбрать не мог. Он шел к
ним медленно, глядя на них, но нельзя было понять, видит он их или нет.
Говорить они больше не могли.
знал, что в его положении нельзя навязываться, но ему было уже совсем
худо.
И облегченно перевел дух, увидев, что тот улыбается в ответ. - Стил меня,
прямо скажем, принял плохо. Но ИО и слышать не хочет об уходе. А Фея
просит писать в газету статьи. Что же мне делать?
спросить старика...
вы еще где-то числились, будете числиться. Не захочет - не будете. Вот
так.
Им до этого дела нет. Я не хочу оказаться между двумя стульями.
все портите. Сегодня он уже не тот. Расшевелите его. И, между нами, не
связывайтесь вы с Феей. Наверху ее не жалуют.
проступок.