Чтение 16–й страницы книги ~Полуденная буря~

И Глан вскинулся, словно дворовой пес, ужаленный шершнем в ухо.

Кому неймется в чащобе стонать?

Стон повторился, переходя во всхлипывание.

Уж не изюбр ли меня на испуг взять вздумал? А заодно и соперников рогатых постращать? Время сейчас такое - самый гон у оленей. Одна неувязка - они на зорьке ревут, а солнце еще и не думает вставать. И еще... Оленей я слышал. Их рев больше на вздохи похож, а не на стоны и заканчивается утробным низким мычанием, а не рыданиями, какие услыхал я в третий раз.

Пальцы сомкнулись на рукоятке топорика. Тоже мне, вояка! Из тебя, Молчун, боец, как из березового сока - творог.

А невидимый плакальщик заголосил уже из-за ближайших деревьев. Захрапели, затоптались на месте, прижимая уши, кони. На сей раз в крике слышалось нечто довольно близко напоминающее ночные рулады котов в трущобах Соль-Эльрина в разгар березозола.

Рывком села Мак Кехта, заозиралась по сторонам.

Я сделал единственное, что посчитал возможным. Подкинул хвороста в огонь. Языки пламени присели, а потом взвились, пожирая отсыревшее, а потому недовольно шипящее топливо.

Плакальщик взвыл вновь, странным образом смешивая в едином крике и стон, и рыдание, и кошачий ор.

- Мор и глад! - Сотник вцепился в дротик. Странно видеть его если не испуганным, то по крайней мере растерянным.

- Мор и глад! - повторил Сотник. - Держи коней!

Можно и подержать. Правда, особой необходимости я в этом не видел. Спутанные с вечера передние ноги всё равно ускакать с перепугу им не дадут. А существо, пугающее нас из кустов, похоже, нападать не собирается.

- Что это? - обратился я сразу ко всем. Глядишь, кто-то сообразит и ответит.

Пригорянин только плечами пожал. Мол, кто его знает.

А вот Мак Кехта поднялась на ноги с выражением ужаса на лице. Такой я ее не видел ни во время схватки с петельщиками на прииске, ни в момент нападения стуканца.

Побелевшие губы сиды выговорили в голос, но за общей сумятицей я едва расслышал:

- Шкиил э'мар'... Легенда ожила... - О чем-то догадалась?

- Кад ан, феанни? Что такое, госпожа?

Мак Кехта, будто очарованная звуками, прошла мимо меня, шагнула к лесу.

- Киин'э, тарэнг'эр'эхт баас. Плакальщик, предвещающий смерть.

Да неужели? Плакальщик, предвещающий смерть - это же...

Запугивающее меня существо показалось призрачной тенью из тьмы между стволами, тьмы, казавшейся еще более густой и плотной за пределами освещенного костром круга.

Тонкая фигурка - по виду женщина или подросток лет пятнадцати от роду, спутанные серебристые космы до колен, на плечах рваная-драная накидка - не поймешь даже, какой частью платья она была раньше. А из-под грязной, утыканной сосновыми иглами и сухими травинками челки - пронзительно-ясный взгляд. Взгляд, пронзающий до спинного мозга. Безжалостный и злорадный. Руки (или лапы?) с длинными когтями существо держало перед грудью - пальцы скрючены, словно у неведомой хищной птицы.

Кажется, я понял, с кем нас столкнула моя извечная привычка притягивать неудачи. А когда плакальщик, вернее сказать, плакальщица открыла рот, обнажая острые, неестественно длинные клыки, всякие сомнения развеялись окончательно. Бэньши!

Летописи и сборники исторических сказаний утверждают: услышал крик бэньши - кто-то из близких вскорости помрет, увидел бэньши воочию - к своей скорой смерти. И, глядя на когти-крючья и клыки-иглы, я, кажется, догадался почему.

Вот как нелепо заканчивается наше путешествие. А ведь вознамерился мир спасти, положить конец тысячелетней межрасовой вражде. Человек предполагает, а Сущий Вовне располагает... Гелку жалко. Ей бы жить да жить.

Плакальщица заголосила вновь, запрокидывая голову к выглянувшей из-за тучи луне. Откуда они такие берутся, интересно знать? С хищниками и так всё понятно, загадку тролля мы совсем недавно разгадали. А бэньши?

Тьфу ты! Спасаться надо, что-то делать надо, а я рассуждаю, как книгочей ученый в музее. Будто по гравюрам нежить изучаю, а не нос к носу в ночном лесу столкнулся!

Сотник сгорбился и пошел вперед. Уж он-то свою жизнь задешево не отдаст. Дротик в правой, опущенной ниже колена руке, наконечник в землю. Походка чудная. Такая вихляющая, что и не знаешь, в какую сторону следующий раз шагнет.

Попытаться Силу собрать? Жаль, артефакт далеко лежит - в сумке в головах моего одеяла. Без него надежда на успех у меня ой какая слабая. А сбегать бэньши не даст.

Мак Кехта опередила нас всех. Три стремительных шага - и она стоит перед незваной гостьей. Лица мне не видно. Только напряженно выпрямленная спина. Безоружные ладони простерты вперед и развернуты в сторону нежити. Бешеная сидка - и вдруг пытается дело миром уладить?

- Фан! Фан, бохт д'эр'эфююр м'э! - звонко выкрикнула Мак Кехта. И я не поверил своим ушам. - Стой! Стой, несчастная сестра моя!

Или я перестал понимать старшую речь? Да нет, слова все понятные, тем более что сида продолжала:

- С'киил' шо салэх, д'эр'эфююр м'э! Отпусти этих людей, сестра моя! Сэа ни науд. Они не враги.

Ну, спасибо и на том, что я не враг. И Сотник, и Гелка.

Бэньши разжала тонкие бескровные губы, заклокотала луженой глоткой. Опять кричать вознамерилась?

- Гэ д'охар тьеп нил эр ме, - скороговоркой выговорила Мак Кехта. - Пусть беда падет лишь на меня. Мах ме, д'эр'эфююр м'э! Прости меня, сестра моя! - И гордая сида поклонилась лесному чудовищу. Не в пояс, конечно, не как крестьянин барону, но всё равно вполне смиренным поклоном.

Затаив дыхание, я - да и не я один - ждал ответа плакальщицы.

И он последовал. Горло твари забулькало, зашипело и исторгло несколько звуков.

Загрызи меня стрыгай, если это не слова на старшей речи! Вот только смысл их ускользнул от меня. Уж очень непривычно слышать осмысленные фразы от существа, которое привык считать ночным кошмаром. Так же необычно, как и принимать спасение от того, кого привык считать бессердечной убийцей. Но каков бы ни был смысл произнесенного, бэньши ответила кивком головы на поклон Мак Кехты и скрылась во тьме, просто шагнув назад.

Я смахнул со лба обильные капельки пота - жарко стало, несмотря на прохладную довольно-таки ночь. И не успел заметить начала движения Сотника, подхватившего на руки обмякшую сиду.

- Что с ней?

- Я ж откуда знаю? - Глан осторожно уложил феанни возле костра.

Гелка, пришедшая в себя после пережитого ужаса, на четвереньках подползла к нам. Взяла Мак Кехту за руку:

- Горячая какая! Ровно печь-каменка.

Я прикоснулся ко лбу феанни. В самом деле, она просто пылала. Как в горячке.

- Ты ж колдуешь малость. - Сотник тронул меня за рукав. - Что за беда случилась?

- Да когда б знал... Бэньши не могла?

- Кто?

- Бэньши. Мы так называем ночную плакальщицу. Говорят, она предвещает смерть.

Судя по бесчувственному телу Мак Кехты, рассказчики, пугавшие честной народ встречей с бэньши, не врали.

- Что она ей говорила? - вмешалась Гелка и тут же прибавила: - Может, ей тряпку мокрую на лоб?

- А вода есть еще?

- Да было в котелке на донышке.

- Тогда давай.

Девчонка кинулась к мешкам в поисках лоскутка почище. А Сотник вперил в меня единственный глаз:

- Так что она ей говорила?

- Просила не трогать нас. Просила, чтоб беда пала только на нее...

- Бона как. Так, может?..

Не высказанный им вопрос и у меня в голове крутился. Не ударила ли бэньши на прощание по нашей спутнице каким черным колдовством?

- Эх, если бы я знал.

- А поглядеть можешь? Как там у вас, чародеев, заведено.

Горе мне, горе. И этот туда же!

- Пшик из меня, а не колдун, Глан. Недоучка я. Если б мог, поглядел бы.

- Ясно...

- И еще, - скорее для собственного оправдания добавил я. - Перворожденные - не люди. Их лечить по-другому надо. Я не уверен, что справился бы, даже если бы Сила далась.

Вернулась Гелка, наложила феанни на лоб смоченный водой и отжатый лоскут. Котелок поставила рядом.

- Значит, от нас беду отвела, - пробормотал себе под нос Сотник.

Больше ни он, ни я не проронили ни слова. Да уж, говорливыми мы и на Красной Лошади не были. А тут что попусту языком молоть?

Так в молчании просидели до рассвета. Гелка то и дело меняла компресс на голове сиды.

Жар у феанни не уменьшился, но и не рос, хвала Сущему, как бывает при простуженных легких или сильном отравлении. Да и обморочное состояние пошло вроде как на убыль. Она даже пошевелилась, когда я нащупал жилку на ее горле - проверить сердцебиение. Живчик бился часто. Но кто знает, может, для сидов это обычно?

- Малины бы собрать. На простуду похоже...

- Была малина. В мешочке, - немедленно отозвалась Гелка. - Я заварю?

- Завари... Или нет, погоди, белочка! - Неужто я нашел причину недомогания?!

- Гляди, - показал я на округлое бледно-розовое пятнышко на щеке сиды. Рядом было еще одно, и еще... Казалось, пятна появляются буквально на глазах.

- Что это? - испуганно прошептала Гелка. Я позволил себе улыбнуться:

- Помнишь детишек на фактории, чистотелом мазанных?

- Помню...

- Думаешь, зачем они мазались?

- Так это... Ветрянка?

- Мор и глад! - воскликнул Сотник. - Ветрянка!

- Она. Ветряная хворь. Мы-то все наверняка в детстве переболели. А сиды в замках живут. У них наших, звериных, болезней нет. А на фактории заразилась. Тут многого не надо - ветром надуло, и всего делов.

- Что ж она так мучается, - недоверчиво протянула девочка. - Мы с сестрами, когда болели, даже по харчевне убираться не бросали.

- Вы в детстве болели, - строго сказал Глан. - Взрослых ветряная хворь не в пример злее крутит.

- Так что, она и помереть может? - опять дрожащим голосом проговорила Гелка.

- Может. Может... Но мы еще поборемся.

Стоит ли говорить, что задерживаться на месте из-за внезапной болезни Мак Кехты мы не стали? Не хватало еще какое-нибудь чудище приманить запахом костра, голосами... А то и того хуже - людей лихих.

Сотник научил меня делать конные носилки. Подобно тем, на каких, по его словам, частенько перевозят раненых воинов. Две тонкие березки связали ремнями, потом закрепили на седлах двух лошадей - Гелкиной и той, на которой ехала прежде сида. Meжду жердинками плащ натянули. Мак Кехту уложили поверх плаща и для верности ремнем через пояс прихватили. Так и в путь тронулись, двигаясь скоро и споро.

Глава 7

Ард'э'Клуэн, Фан-Белл, яблочник, день тридцатый, перед обедом

Высокий худой мужчина с заметной сединой на висках, одетый в светло-коричневый жреческий балахон, энергично потряс пальцами, потер ладонь о ладонь и вздохнул:

- Что ж, во имя милости Сущего Вовне, приступим.

Сидевший по другую сторону низкого ложа воин нахмурился и лишь покрепче стиснул зубы. На гладко выбритых щеках заиграли тугие узлы желваков. Его вороненую, двойного плетения кольчугу прикрывал сверху бело-зеленый табард: грудь и спина могли поспорить цветом со свежей весенней листвой, рукава - белые. С жилистой шеи свешивалась витая посеребренная цепочка с бляхой, рисунок на которой изображал распластавшегося в прыжке изюбра. Герб Ард'э'Клуэна. Вкупе с протянувшимся через грудь воина тройным позолоченным шнуром он означал немалое звание владельца, а именно - капитан конных егерей короля Экхарда.

Жрец аккуратно развернул мягкую тряпицу, извлекая амулет, выполненный в виде человеческой фигурки. Не маленький амулет - ладони три в длину. На розовато-коричневой поверхности камня - весьма дорогого орлеца, добываемого на южных отрогах Восходного кряжа, - с великим тщанием изображался рисунок внутренних органов человека - сердце, печень, желудок, легкие, главные кровеносные сосуды. Однако жрецы изрядно преуспели в деле изучения анатомии человека. Не меньше, чем вальонские мудрецы. И почему только Священный Синклит терпит этот вертеп вольнодумства в пределах Озерной империи?

- Во имя Сущего... - едва слышно прошептал воин.

- Молись, молись, Брицелл, - мягко проговорил жрец. - Молись Сущему Вовне в сердце своем. Ибо только молитва от чистого сердца достигнет горнего престола и склонит божественный слух к нашей скорбной суете.

Капитан конных егерей молитвенно сложил руки перед грудью и опустил глаза долу.

Священнослужитель простер руки с амулетом над вытянувшимся на меховом покрывале ребенком. Потом нахмурил кустистые брови, сосредоточась на тяжелой задаче, и застыл.

Брицелл, конечно же, не видел тугие петли и узлы чистой Силы, исходящие из пальцев Терциела (а никакого иного жреца имперского Храма в Ард'э'Клуэне не было, да и быть не могло). Но он ощущал их присутствие тем чувством, которое предупреждает бывалого воина о занесенном сзади над головой вражьем клинке. Сила преломлялась в амулете и вливалась в худенькое тело мальчика восьми-девяти весен от роду.

Чародей повел руками над грудиной ребенка, описал круг в месте, где срастались ребра, опустил амулет чуть ниже, прочертил второй - в области пупка, а оттуда начал осторожное движение вдоль ног, тонких и безжизненных.

Капитан егерей, не уставая взывать с мольбой к Сущему Вовне, всё же бросал тяжелые взгляды исподлобья на служителя Храма. И если бы этому суровому и безжалостному бойцу показалось, что жизни и здоровью его единственного сына угрожает хотя бы призрачная опасность, мгновения земного существования Терциела были бы сочтены. И для расправы не понадобился бы даже аккуратно прислоненный к изголовью кровати поясной меч в ножнах с начищенными бронзовыми бляхами. Голыми руками Брицелл управился бы с Терциелом едва ли не быстрее, чем сталью. Потому что малыш Эльвий был единственной связью между внешним миром и той толикой добра и света, что еще теплилась в душе Брицелла.

Девять лет назад трибун Брицелл, нобиль из захудалого рода с юга Империи, командующий манипулой принципов в двенадцатом Волчьем легионе, потерял горячо любимую жену. Затяжные роды. Неправильное положение плода. Малоопытная повивальная бабка. Этим, в общем-то, сказано всё. Люцилла не выдержала родовых мук - что-то оборвалось в сердце. Повитуха извлекла Эльвия - едва дышащего, с головой, покрытой огромными гематомами. На первый взгляд, не жилец. Но род Постумов, из которого происходил Брицелл, не зря гордился силой духа и крепостью тела своих мужчин. Недаром считанные единицы из Постумов посвящали жизнь жреческой карьере. Львиная доля нобилей уходила на военную службу. В разные годы они прославились в рядах семнадцатого Серебряного легиона, долгое время сдерживавшего натиск кочевых племен восточной степи, четвертого Северного, нашедшего гибель в заснеженных лесах Трегетрена, третьего Лазурного, увенчавшего свои штандарты немеркнущей славой в пригорянских войнах. Выходили из Постумов и неплохие моряки, капитаны дромонов. Только воинская слава мало ценилась среди нобилей Приозерной империи. Не имеющий достаточного влияния в среде жречества род неминуемо обречен на прозябание в провинции и бедность. Даже если его мужчины сильны, отважны и честолюбивы.

Эльвий, родившийся истерзанный телом, вскоре оправился и ничем не отличался от ровесников. Рано начал ходить и говорить. Его отец, еще грустивший о смерти жены, не мог нарадоваться наследником. До четырех лет. А потом Эльвий начал проявлять осторожность в ходьбе. Особенно если предстояло подниматься или спускаться по ступенькам. Избегал сидеть на корточках, а когда, расшалившись, забывал об опасениях, падал и долго не мог подняться. Дипломированный выпускник лекарского факультета Вальонской Академии осмотрел малыша и долго молчал, не решаясь сказать правду трибуну Брицеллу. Правду, которая скоро стала видна всем окружающим. Малыш обречен обезножеть. Сказалась родовая травма. Паралич нижних конечностей, мудрено выразился лекарь. А за свою излишнюю ученость вместо платы получил по зубам.

На первый раз суд трибуна оправдал. Пожалели обезумевшего от горя отца. Брицелл отделался штрафом в пять серебряных империалов. Лекарь от души простил его и даже не настаивал на возмещении убытков от вынужденного безделья во время лечения вывихнутой челюсти.

Но с тех пор жизнь показалась Брицеллу горше полыни и хинной настойки. Едва ли не всё жалованье уходило на оплату услуг как знахарей и шарлатанов, так и истинных врачей. Эльвий, оставаясь смышленым мальчонкой, наделенным живым и острым умом, стал прикованным к постели калекой. Его вид вызывал у отца вначале щемящую жалость, потом тупую злобу. Всех лекарей прогнали взашей. Трибун начал пить.

Много неразбавленного вина никому еще не шло на пользу. Однажды, возвращаясь из погребка, хозяин которого пока еще верил ему в долг, Брицелл встретил повивальную бабку, некогда принимавшую роды у Люциллы. А может, и не ее. Пьяному легионеру все старухи на одно лицо. Так или иначе, но труп повитухи собирали по всей улице, чтобы предать погребальному костру по обычаю жителей Империи.

Такого проступка ни светский, ни жреческий суды простить уже не могли. Брицелла с позором изгнали из легиона, лишили привилегий нобилитета.

К тому времени Эльвию исполнилось шесть лет.

Оставленный без средств к существованию, Брицелл Постум отправился на дальний Север. В Фан-Белл, ко двору короля Экхарда. Правители Ард'э'Клуэна всегда нуждались в пришлых бойцах. Землевладельцы-талуны самого северного из варварских королевств были еще достаточно сильны, чтобы поодиночке или объединившись представлять угрозу трону.

Это в Трегетрене баронские роды обеднели настолько, что отпрыски знатных родов искали королевской службы. В армии, в гвардии или при дворе. Это в Повесье король считался первым среди равных и мог быть без всяких обид и междоусобиц смещен советом вождей. Причем такое положение устраивало как отстраненного от власти, так и претендентов на правление. Именно так взошел на трон Мечелюб, отец ныне правящего веселинами Властомира.

В Ард'э'Клуэн дело обстояло иначе. Каждый талун побогаче и посильнее спал и видел себя в "оленьей" короне. Королям приходилось прикладывать все силы, чтобы не дать грезам соперников воплотиться в явь. Вот и тратилась весьма значительная часть доходов в казну на содержание наемной гвардии. Конных егерей. Ни народ, ни знать егерей не любили. Ставшие по той или иной причине изгоями в родной стране, они не приживались и здесь, на чужбине. Да королям это только играло на руку. Случись переворот, каждый гвардеец будет сражаться за своего хозяина насмерть, как преданный пес, зная, что в случае проигрыша и смены власти обречен.

Благодаря немалому военному опыту Брицелл быстро продвинулся от командира десятка до полусотенника и, минуя должность сотника, выскочил сразу в помощники капитана гвардии. До березозола нынешнего года им был пригорянин Эван - несравненный мечник, пугавший холодной, расчетливой жестокостью даже товарищей по оружию. После смерти Эвана, пропавшего без вести во время последней войны, капитаном стал Брицелл. Других претендентов не было. А если б нашлись столь неразумные, то у них появились бы серьезные причины опасаться за собственное здоровье. И это в лучшем случае. Безжалостностью бывший трибун-озерник ни в чем не уступал своему предшественнику пригорянину.

Появление в Ард'э'Клуэне миссионера-жреца, да еще пребывавшего в немалом ранге, вдруг пробудило в капитане конных егерей желание излечить немощного сына. Мальчика привезли в Фан-Белл полтора года назад, и с тех пор он находился под бдительным присмотром няньки в небольшом домике неподалеку от королевского дворца. Чародей, в свою очередь, обрадовался, повстречав земляка, и двумя руками ухватился за возможность оказать услугу не последнему в королевстве человеку. Вот уже в течение трех месяцев еженедельное лечение Эльвия посредством магии вошло в привычку.

Терциел сосредоточился, напрягая волю, настолько, что на висках его выступили мелкие бисеринки пота. Сила проникала сквозь кожу ребенку и вливалась в помертвелые мышцы и сухожилия, стремясь вернуть им прежние тепло и гибкость. Тонкие, не больше конского волоса, струйки огня разогревали неподвижную кровь, ленточки воздуха кололи, раздражали, заставляли мускулы сокращаться. Как всегда, через какое-то время после начала сеанса ноги Эльвия начали подергиваться, пятки засучили по меховому покрывалу.

- Держи его! - воскликнул Терциел, не отпуская Силу.

Спина мальчика выгнулась. Из горла вырвался хрип.

Брицелл, в мгновение ока забыв о молитвах и смирении, вцепился сыну в плечи, прижимая к одру. Эльвий бился в судорогах, как при падучей, закатывая невидящие глаза.

- Милостью Сущего, действует! - прошипел сквозь сжатые зубы Терциел. - Держи крепче!

Капитан лишь бросил на него взгляд, способный свалить коня, и продолжал бороться с вырывающимся из крепких пальцев детским телом.

Еще чуть-чуть - и сил опытного воина недостанет...

- Всё! - резко выдохнул чародей, опуская талисман. На него было страшно смотреть. Мантия взмокла на груди и под мышками. Со лба на слипшиеся брови стекали струйки пота, под глазами набрякли тяжелые мешки. Жрец применял жестокий способ лечения, но и себя не щадил. - Воды...

Брицелл разжал пальцы, позволив телу Эльвия безжизненно растянуться на ложе. Выпрямился, расправляя затекшую спину. Позвал:

- Игния!

Вышитая занавесь на дверном проходе тотчас распахнулась, впуская невысокую пухлую женщину, одетую на арданский манер. Клетчатая шерстяная юбка, льняная блуза и вязаная цветастая безрукавка. Но с непокрытой головой. Истинная арданка повязала бы обязательный беленый платок, а тут светло-русые волосы были скручены в узел на затылке, как принято скорее в северных областях Озерной империи. Вот уже третий год Игния неотлучно находилась при Эльвии, ухаживая за ним. А заодно стирала, штопала, готовила и для капитана конных егерей. Мужчина без женской руки довольно быстро приобретает вид заброшенного огорода. Злые языки поговаривали и про услуги более сокровенного плана, которые домохозяйка - так по моде имперских нобильских домов называли тихую и работящую прислугу - оказывала Брицеллу. Но кто вправе судить двух совершеннолетних людей? Да и вряд ли капитан егерей, до сих пор не оставивший воспоминаний о покойной супруге, польстился бы на уютную и домашнюю, но не блещущую особой красотой Игнию.

Домохозяйка плеснула воды из запотевшего кувшина в кубок - знала, вина служитель Сущего Вовне пить не станет ни за что - и подбежала к Эльвию.

- Живой, живой. Даст Сущий, поправится вскорости, - ответил на немой вопрос в ее взгляде Брицелл. Сделал шаг к Терциелу: - Дай-ка и мне глоточек, твое святейшество.

Жрец молча протянул кувшин капитану. Сам жадно глотал холодную воду - так, что струйки сбегали с подбородка, пятная разводами тонкую шерстяную материю мантии.

Брицелл тоже хлебнул. Сейчас он предпочел бы густого, темно-красного, почти до черноты, вина десятилетней выдержки, но охладить пылающее нутро сгодится и вода, а вино никуда не убежит. Хотя какое у арданов вино?! Сивушное пойло, с ног сшибающее похлеще оглобли. Но этим его достоинства и исчерпываются.

- Похоже, сегодня удалось, - сказал жрец.

- Я заметил, - хмыкнул гвардеец.

- Жизнь в конечностях есть, - проигнорировал горькую иронию Брицелла чародей. - Если двигаются, то рано или поздно мне удастся их расшевелить. Будем продолжать. И молиться Сущему Вовне, чтобы он ниспослал исцеление рабу своему Эльвию.

- Будем.

- А сейчас мне пора, сын мой.

- А как же вознаграждение, твое святейшество?

- Я тружусь не корысти ради, а чтобы вернуть Империи полноценного гражданина.

- Я лишен прав нобилитета. - Желваки вновь заиграли на щеках егеря. - Мой сын может унаследовать лишь мой меч.

- Не стоит делать поспешных выводов, сын мой. - Чародей отечески улыбнулся. - Кто знает, быть может, твои заслуги пред императорским престолом и Священным Синклитом здесь, на краю миpa, в Ард'э'Клуэне, окажутся столь высоки, что перевесят на весах правосудия твои старые грехи?

Брицелл отвернулся, сделав вид, что наблюдает, как Игния укутывает пушистым одеялом обессилевшего за сеанс лечения мальчика.

- Нужно лишь выполнять заветы Сущего Вовне и руководствоваться доводами в пользу родной державы, - вкрадчиво проговорил жрец.

- Я подумаю над твоими словами, твое святейшество, - бросил Брицелл, не поворачивая головы.

- Хорошо. Я не настаиваю на скором ответе. А сейчас я, пожалуй, удалюсь. Устал. Да пребудет Сущий в сердцах ваших, дети мои.

Сопровождаемый безмолвной Игнией, Терциел скрылся за колышущейся занавесью.

Брицелл присел на край кровати, рядом с уснувшим сыном, и задумался.

Лесогорье, лагерь рудознатцев, златолист, день второй, сумерки

Хорошо сидеть у костра. Оранжевые язычки пламени весело пляшут по черным огаркам сучьев, изредка вспыхивают слезы смолы, выбрасывая фонтанчики искр, легонько тянет дымком - уютный, домашний запах. Красноватые, неяркие отблески ложатся на лица сидящих рядом людей. И пусть погода испортилась давно, всерьез и надолго, мелкий дождь противно моросит, напитывая влагой одежду, оседая на усах и бороде, пусть свихнувшийся у себя в Северной пустоши ветер прорывается изредка сквозь стылую промозглость воздуха жарким вихрем - к этому всему можно приноровиться и не обращать внимания. Пусть его...