строители с утра толкутся, полосу укрепляем для приема тяжелых машин,
новый багажный транспортер монтируем... Заходите, вам же только его
резолюция нужна.
продолжая заниматься своими делами. Левин приблизился к столу, протянул
отношение. Тут зазвонил телефон, начальник аэропорта, прижав плечом к уху
трубку, стал разговаривать. Разговор, видно, был какой-то важный, потому,
что бумагу, поданную Левиным, он пробежал быстрым взглядом, что-то написал
в углу, кивнул Левину, мол, готово...
техники. Резолюция адресовалась начальнику штаба, в ведении которого был
архив. Но того не оказалось на месте. Левин прождал его около часа, после
чего последовало указание сотруднице, вызванной в кабинет. Та с бумагой
Левина куда-то ушла, не появлялась очень долго. Левин понимал, как она его
проклинает, разыскивая документы четырехмесячной давности. Наконец
принесла искомое. Почти полдня убил он на эту затею, и лишь минута
потребовалась, чтобы выяснить, что на рейс, вылетавший из Старорецка в
Алма-Ату 17 апреля, пассажир Тюнен не регистрировался...
входной двери, нетерпеливо поглядывая на часы: десять, а Михальченко все
не было. Левин прошел до угла, откуда, как он полагал, должен появиться
Иван, затем вернулся и с удивлением обнаружил, что дверь открыта.
Михальченко сидел у себя, с серьезным видом листал какие-то бумаги,
демонстрируя свою занятость: мол, здесь давно уже, сижу и работаю.
час под дверью.
не спал. Ездил на вокзал в линейный отдел. Это последний пункт вашего
задания. Могу доложить.
не останавливался. Не числится он ни в одном из больничных стационаров. Та
же картина в морге. Трупов много, нашего, слава богу, нет. Не проходит он
и по милицейской регистрации ни в городе, ни на железной дороге. По
справочной фамилия Тюнен в Старорецке не числится.
останавливался такой.
Плохо, что я не узнал у сына, болел ли его отец чем-нибудь.
улице или в общественном месте, люди подобрали бы.
задумчивости, побарабанив пальцами по столу, он невесело констатировал,
как необязательны стали люди - слова и обещания раздаются с легкостью, как
бы с заранее готовой установкой: пообещать, что угодно, лишь бы отвязаться
от просителя. Об этом он подумал в связи с тем, что прошло уже много
недель, как начальник следственного отдела управления безопасности Гарник
Гукасян пообещал навести справки о ком-нибудь из медиков, кто в конце
сороковых работал в санчасти лагеря, где находился оберст Кизе. Конечно,
медика разыскать лучше всего. Чтобы ни случилось с человеком, медики
обычно осведомлены лучше всех, тем более в таком небольшом и закрытом
пространстве, как лагерь для военнопленных. Управление делами
военнопленных и интернированных, находившееся тогда в системе НКВД, было
ликвидировано. И с созданием министерства внутренних дел и управления
спецлагерей при нем военнопленные оказались под юрисдикцией МВД. Но
медики, очевидно, остались в прежнем своем ведомстве - в системе службы
безопасности. Это немного утешало, если иметь в виду обещание Гукасяна. Но
он молчит. Забыл Левина, что ли? И он решил позвонить. - Слушаю, Зарубина,
- отозвался женский голос.
лжи.
не узнает. Выходит, зря он грешил, попрекая Гукасяна в забывчивости и
необязательности...
его веселую физиономию.
и помахал над головой узким белым конвертом. - Из Мюнхена! От Анерта!
Танцуйте гопак!
Жумекена Каназова с пришпиленным к ней обрывком конверта. Приложив его к
только что полученному, убедился, что бумага одна и та же, как и марка с
прямоугольным штемпелем. "Что ж это, - подумал, - Анерт из Мюнхена
переписывается с Тюненом из Казахстана или наоборот: Тюнен с Анертом? А
почему бы и нет? А почему не быть тут совпадению: таких конвертов и марок
миллионы, любой мюнхенец мог купить, отправить письмо в Энбекталды и не
обязательно Тюнену. Но разгадывать, что здесь так, а что не так придется
тебе, Левин, за четыреста рублей в месяц - вроде много, но на них ни хрена
не купишь".
тонкой, слегка шершавой бумаге, по-русски. Последнее Левин расценил не как
деликатность, а как деловитость человека, не очень уверенного, что в
каком-то там Старорецке найдется переводчик с немецкого, к тому же
хороший. Что ни говори, в Мюнхене это сделать оказалось, очевидно, проще,
да еще владельцу издательства или издательств, которому очень важно точно
донести до адресата смысл своего послания...
своей стороны я сделаю все, чтобы оказать Вам содействие. Поскольку это
дело лично мое, любая Ваша просьба, если она будет касаться моей семьи, не
будет мною воспринята как праздное любопытство или бестактность с Вашей
стороны. Порывшись в бумагах дяди, я обнаружил его дневники из плена,
адресованные его жене. Не знаю, официально ли они были отправлены из
России или с какой-нибудь немыслимой оказией. Из писем понять этого
нельзя.
специалисту, виднее. Перевод с немецкого выполнен квалифицированным
переводчиком.
пойдем дальше", - он отложил письмо и взялся за ксерокопии.
дома, а я в плену. Но все равно в эти дни оба мы были с Богом, радуясь
Воскресению Христа. Прости, что пишу тебе на такой плохой бумаге, иной тут
нет. У меня некоторые приятные перемены: многих из нас расконвоировали, и
в город на работы мы ходим втроем. Один - сапожник из Ганновера, а двое
портных, австриец из Зальцбурга и пожилой человек из какой-то деревни в
Пруссии. Работают они в мастерской "Военторга". Я же в конторе прораба на
авторемонтном заводе, который восстанавливают из руин. Ходить по городу -
до места работы и обратно - мы можем сами, но иногда нас сопровождает
молоденький симпатичный русский сержант, зовут его Юра. Как я понимаю, он
охраняет нас от какого-нибудь недоброжелательного поступка со стороны
населения. Но на нас, пожалуй, никто не обращает внимания, люди заняты
своими заботами..."
дата: "21 мая 1947 года". Из этого послания Левин выудил для себя сущую
мелочь, которую записал на листе бумаги: "сержант Юра", "прораб" и
"авторемонтный завод". Речь шла, видимо, а Старорецком авторемонтном,
который находится в старой части города.