(ныне Польша), где немцы в 1914 г. разгромили русскую армию] послужили
предпосылкой к еще большему разору, начавшемуся в 1939-м. И что же - вновь
настает та же всепроникающая тревога - швы истории лопаются, связи
распадаются (Гегель), вековые оковы рушатся. И если ты не сам себе голова,
у тебя голова пойдет кругом, ну а если ты все же сохранишь голову на
плечах, тогда - неровен час - я достигнешь чего-то вроде свободы. Хаос,
если он тебя не убьет, дает определенные возможности. Никому невдомек:
когда я бодрствую по ночам у себя в квартире - гробе Господнем, а не
квартире (обстановка которой так озадачила Юнис, когда она зашла ко мне.
"И ковры и лампы - все восточное, а книг-то сколько", - сказала она), -
никому невдомек, что я сосредоточенно обдумываю стратегические ходы,
которые помогли бы мне сделать пламенный рывок к свободе, предоставляемой
нам распадом. Сотни книг, но из них всего полполки существенных. Умножая
познания, не умножаешь доброту. Одного из авторов, к которым я часто
обращаюсь, занимают исключительно страсти. Он призывает задуматься над
любовью и ненавистью. Он отрицает, что ненависть слепа. Напротив,
ненависть очень прозорлива. Если не уничтожить ненависть в зародыше, она
прорастет и поглотит все твое существо, будет способствовать работе мысли.
Ненависть не ослепляет, она обостряет ясность ума; заставляет людей
пробиваться друг к другу, нацеливает их на то, чтобы постичь себя. У
любви, у нее тоже зоркий взгляд - она не слепа. Истинная любовь не
обманывается. Как и ненависть, это первоисточник. Но где ее найти, любовь.
Вот ненависти - той с лихвой. И ты явно подвергнешь себя опасности, если
будешь дожидаться страсти, что посещает нас куда реже. А раз так, доверься
ненависти - ведь ее хоть отбавляй, и, если стремишься достичь
мало-мальской ясности, прими ненависть с дорогой душой.
не способна их обсудить. Она оседлала своего конька - мою слабость к
родственникам.
полудурками родственниками и им подобными, мы бы никогда не развелись.
не потому ли она пришла разрумяненная, как заря, и разодетая в пух и прах?
Я был весьма польщен.
Вашингтона] и улетел на "конкорде". Международный валютный фонд выжидал,
когда бразильский парламент примет наконец решение. Я набросал кое-какие
заметки для доклада и теперь мог без помех думать о другом. Я прикинул: уж
не подбивает ли меня Соболь сделать ей предложение. Ее слова о том, что я
кладу свой запал в кубышку, мне понравились. По мнению Соболь, и
родственники, и Верджи помогают мне удовлетворять свою склонность к не
столь обременительным привязанностям. Я несовременный, во мне нет
настоящей жесткости. Возможно, Соболь верит, что я потрафляю своим
художественным запросам, какие они ни на есть, посещая старинные галереи,
бродя по прекрасным музеям, тешусь приятностями родства, довольствуюсь
повапленными мощами - и закалки у меня нет той, чтобы безраздельно
отдаться восторгам, и сквозь очистительное горнило нигилизма я не прошел.
связаны неприятные соображения, бежать от которых нельзя. Что мне делать в
Вашингтоне? Что делать Соболь, если она переселится в Чикаго? Да нет.
Соболь ни за что не переедет. Мы будем летать туда-сюда, от Чикаго к
Вашингтону и наоборот. Проясню, что хочу сказать, пункт за пунктом: Соболь
теперь формирует общественное мнение. Общественное мнение - это власть.
Она принадлежит к команде, обладающей огромной властью. Мне такого рода
власть не по душе. И хотя ребята из ее команды не большее дрянцо, чем их
противники консерваторы, тем не менее они дрянцо. И в сфере, в которой
подвизается Изобел, они многочисленнее и влиятельны до отвращения.
приятной гостиницы, обнаружив в чемодане черных тараканов, которые
перелетели вместе со мной Атлантический океан и выползли, полные решимости
покорить Чикаго.
Сене. Просто чудо, до чего благотворно воздействуют эти столицы, где
памятник на памятнике, на американца и по сю пору. Чтобы озарять
Сент-Шапель [церковь, построенная в 1242-1248 гг.; шедевр готической
архитектуры], Консьержери [замок XIV в., в нем во время Французской
революции содержались приговоренные к смерти Мария Антуанетта, Дантон и
т.д.], Пон-Неф [один из старейших мостов Парижа, построен в 1578-1606 гг.]
и прочие средневековые достопримечательности, и само солнце должно
превратиться в памятник - во что-то вроде ацтекского каменного календаря в
Мехико-Сити, - вот какое ощущение я чуть было не испытал.
мисс Родинсон из Чикаго: "Экштайновский фонд предоставляет пособие в
10.000 долларов мистеру Стейвису".
сообщить Шолему, и так как завтра он прибудет в Собор Дома инвалидов на
это их организационное совещание - разумеется, если он жив и добрался до
Парижа, - когда мы встретимся столько десятилетий спустя, я смогу
предложить ему не одно только свое сочувствие. Менди предназначал пособие
на то, чтобы определить, действительно ли Шолемова опирающаяся на науку
чистая философия такой уж шаг вперед по сравнению с "Критикой чистого
разума". Я с ходу принялся изыскивать способы обойти Менди. Подыскать
Шолему рецензентов я могу и сам. Предложу им скромный гонорар - щедрого
они и не заслуживают, эти академические недоумки. (Злился на них: США
докатились до такого разложения, уж они-то могли бы как-то этому помешать;
винил их: кто, как не они, ускорил наш упадок.) Пять специалистов, по две
сотни долларов в зубы каждому - им я заплачу из своих средств, - это
позволит мне отдать десять кусков Шолему. Нажав, где нужно, в Вашингтоне,
я выторгую у восточных немцев разрешение похоронить Шолема тысчонки за
две-три, включая взятки. Оставшихся денег хватит на перевоз тела и
похороны. Раз уж в Шолеме живет провидческое убеждение, что его погребение
в Торгау умалит невероятно разросшееся мировое безумие до размеров
крохотного комочка, что ж, наверное, стоит попробовать. Если же его
похоронить в чикагском Вальдхайме, по соседству с Гарлем-авеню, где день и
ночь грохочут грузовики, никакого действия это уж точно не возымеет.
раскладывать пасьянс, колоду я взял с собой большую, очки не пришлось
надевать, и это так на меня подействовало, что я лег спать - иначе мне, с
моим запалом, не угомониться бы. Когда я спокоен, не взбудоражен, я вполне
способен понять, что со мной происходит. За пасьянсом, гоняя мысли
взад-вперед, я понял, почему Соболь пеняла, что я погубил наш брак,
отказываясь подпитать его своим запалом. Говоря о моем пристрастии к
родственникам, она обиняками намекала, что быть евреем - само по себе
тайна. У Соболь красивый еврейский нос, хотя он бы мог быть и поменьше. И
еще она явно выставляла ноги напоказ, зная мою к ним слабость. У нее
точеная грудь, гладкая шея, стройные бедра, а ноги могут - еще ой как! -
поработать в спальне; я, бывало, называл ее ноги скакалочками. Ну так вот,
пронесла ли Соболь через три своих брака мысль обо мне как о своем
единственном муже или решила в последний раз помериться силами со своей
соперницей из Александрии (египетской)? Ни в чем не повинная Верджи была
постоянным предметом ее пламенной ненависти, а что сообщает прозорливость,
как не ненависть, коли нет любви. Хайдеггер одобрил бы меня. Идеи
Хайдеггера при всем при том действовали на меня заразительно. Меня
одолевали те же самые страсти, которые сообщают прозорливость. Любовь
встречается так редко; ненависть же вездесуща, все равно как азот или
углекислый газ. А что, если ненависть неотъемлема от самой материи и
поэтому проникла в нашу плоть; а вдруг и кровь наша загорается от нее же?
Нравственной холодности арктических масштабов я подыскал образное
уподобление - та область Сибири, где живут коряки и чукчи, пустынная
Субарктика, где жгучие, как огонь, морозы, - лучше края для трудовых
исправительных лагерей не найти. Сложите все вместе, и вы поневоле придете
к выводу, что идиллический образ Верджи Милетас - не что иное, как
малодушное бегство от воцарившейся холодности.
[любовь (фр.)] стольких лет ей не победить. Ведь в конце-то концов сильна
как смерть любовь к той женщине, которая не стала твоей.
в плен и обуздать его. Иначе ты вечно будешь пребывать в тревоге. И от его
власти тебя не освободит и новое явление духа.
со срочной почтой конверт. Мне не захотелось его вскрывать; в нем - как
знать - может содержаться сообщение о деловом мероприятии, а мне оно
сейчас ни к чему. Я держал путь на Собор Дома инвалидов, чтобы встретиться
с Шолемом, если ему удалось дотуда добраться. Организационный слет
таксистов всего мира, на который приедут, как я вычитал в "Монд", что-то
около двухсот делегатов из пятидесяти стран, откроется в одиннадцать
часов. Я сунул конверт мисс Родинсон вкупе с бумажником и паспортом в
карман.
церковной архитектуры, который начал возводить Брюан в XVII веке, а
закончил Ардуэн Мансар в XVIII. Но его величие потрясало меня с перебоями.
Случались перерывы, когда купол впечатлял меня не больше, чем рюмка для
яиц, - до того я был взбудоражен, буквально свихнулся. Под мышками у меня
пятнами расплылся пот. Горло пересохло - столько жидкости я потерял. Я
пошел справиться, где марнские такси, и мне показали, в каком углу они
стоят. Водители еще не начали собираться. Значит, мне теперь болтаться
Посняков Андрей
Семенова Мария
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Березин Федор
Лукин Евгений