Чтение 16–й страницы книги ~Фарс, или долой одиночество!~

моей медицинской практики явился маленький томик, который я бережно
замыкал в сейф каждый вечер, прежде чем отойти ко сну. Было это
руководство по выращиванию детей, которое сотворили мы с Элизой во время
знаменательной оргии на Бикон Хилл.

По сей день ума не приложу, как нам удалось втиснуть все необходимое в
такую маленькую книжицу!

А годы шли своим чередом.

Где-то в водовороте лет затерялась моя женитьба. Жену я выбрал себе под
стать. Она была очень богата и доводилась мне троюродной сестрой. В
девичестве ее звали Роза Олдрич Форд. Жена была со мной несчастна, потому
что я ее не любил и никуда вместе с ней не ходил. С любовью у меня всегда
дело обстояло туго. У нас родился сын. Его назвали Картер Пэлей Свеин.
Сына я тоже не любил. Картер был мальчиком во всех отношениях нормальным и
был мне абсолютно безразличен. Он был чем-то вроде весенней поросли на
виноградной лозе - бледной и водянистой, но постоянно увеличивающейся в
размерах.

После развода мать и сын удалились туда же, куда и Элиза: в Мачу Пикчу,
в Перу. Я не получил от них ни весточки, даже когда стал президентом
Соединенных Штатов.

А время шло своим чередом.

В одно прекрасное утро я проснулся и обнаружил, что мне уже пятьдесят!
Мама окончательно переселилась ко мне в Вермонт и свой дом в Заливе
черепах продала. Она одряхлела и боялась всего на свете.

Она любила мне рассказывать про рай, каким она его себе представляла. В
те дни я еще ничего о рае не знал. Я верил, что если человек умер, то
навсегда.

"Я чувствую, твой папа ждет не дождется меня, - говорила мама. - И мои
мамочка и папочка тоже ждут меня с распростертыми объятиями".

Позже я узнал, что мама не ошиблась. Ожидать новых и новых прибывающих
- вот и все занятие тех, кто попал в рай.

29

До последнего дня мама не уставала повторять, как противно ей все
ненатуральное: синтетические запахи, волокна, пластик и т.п. Любила она
шелк, хлопок, лен, шерсть, кожу и глину, стекло и камень. Еще она любила
лошадей и парусные корабли.

При моем госпитале было двадцать лошадей, а к ним - вагончики, тележки,
повозки и сани. Была у меня и собственная лошадь - мощная кобыла
клайдесдальской породы. Золотая грива свешивалась до самых ее копыт. Я дал
ей кличку Бадвайзер.

Воображение мое стало куда богаче, стоило только заглохнуть технике и
прекратиться общению с внешним миром.

Поэтому я ни капельки не удивился, когда однажды поздним вечером, по
обыкновению укутав маму покрепче в одеяло, я со свечой в руках вошел в
свою спальню и увидел мирно сидящего на каминной доске китайца. Ростом
китаец был не больше моего указательного пальца. На нем была синяя
стеганая куртка, шаровары и кепка.

Позднее я узнал, что это первый за долгие двадцать пять лет посланник
Китайской Народной Республики в Соединенных Штатах Америки.

Мне доподлинно известно, что ни один иностранец, который попадал в
Китай на протяжении этих лет, оттуда не возвращался. А выражение
"отправиться в Китай" стало своего рода эвфемизмом и означало: покончить
жизнь самоубийством.

Так-то вот.

Миниатюрный гость велел мне приблизиться, чтобы ему не пришлось
повышать голос. Я любезно предоставил в его распоряжение собственное ухо.
Думаю, что зрелище, которое открылось его взору, было не из приятных:
поросший волосами туннель с завалами ушного воска.

Незнакомец отрекомендовался как странствующий посол. Его назначили на
эту должность, потому что он был хоть как-то различим для постороннего
глаза. И добавил, что ростом он гораздо выше среднего китайца. "А я-то
думал, ребята, что вы давно потеряли к нам всякий интерес", - сказал я.

Китаец улыбнулся. "Это было не очень умно с нашей стороны, доктор
Свеин. Мы приносим свои извинения".

"Значит ли это, что нам известно нечто такое, что вам еще не известно?"
- поинтересовался я.

"Не совсем так, - сказал он. - Вы раньше знали то, чего мы не знаем
сейчас".

"Даже представить трудно, что бы это могло быть такое".

"Конечно, - сказал он. - Я помогу вам, доктор Свеин. Я уполномочен
передать вам наилучшие пожелания от вашей сестры, которая живет в Мачу
Пикчу. Я хочу видеть бумаги, которые много лет тому назад вы с сестрой
спрятали в погребальной урне в мавзолее профессора Илии Рузвельта Свеина".

Оказывается, китайцы посылали экспедицию в Мачу Пикчу. Целью экспедиции
было по мере возможности "откопать" секреты, которые древние инки унесли с
собой в могилу. Члены экспедиции так же, как и мой гость, ростом
превосходили средних китайцев.

Да, вот Элиза и сделала им предложение. Она сказала, что знает, где
спрятано нечто почище всех секретов инков вместе взятых.

"Если подтвердится, что я говорю правду, - сказала она им, - в виде
вознаграждения обещайте мне поездку на Марс, в ваше поселение".

Китаец сказал, что его зовут Фу Манчу.

Я спросил, каким образом он оказался на каминной доске в моей спальне.

"Таким же образом, как мы добираемся до Марса", - ответил он.

30

Я охотно согласился сопровождать Фу Манчу в мавзолей. Я посадил его в
нагрудный карман своего пиджака.

Я не мог не чувствовать его превосходства. Несмотря на маленький рост,
он, несомненно, крепко держал в руках невидимые нити моей жизни и смерти.
И знал он куда больше моего не только в медицине. Рядом с ним я чувствовал
себя отвратительным аморальным типом. Что за недопустимый эгоизм быть
таким огромным! Одного моего ужина хватило бы на тысячу китайцев.

Входные двери в мавзолей были наглухо забиты. Поэтому нам с Фу Манчу
пришлось нырнуть в тайные переходы альтернативной вселенной моего детства.
Вышли мы через отверстие в полу мавзолея. Когда мы пробирались сквозь
заросли паутины, я поинтересовался, используют ли китайцы по-прежнему
древние гонги для лечения рака.

"Мы ушли далеко вперед", - сказал он.

"Может быть, эту методу можно было бы перенять нашей стране?" - спросил
я.

"Извините, но ваша так называемая цивилизация слишком примитивна. Вам
не дано понять", - сказал он из кармана моего пиджака.

Я извлек Фу Манчу из кармана и по его же просьбе усадил на Оцинкованную
крышку гроба профессора Илии Рузвельта Свеина. Помещение освещал неровный
свет одной единственной свечи. Фу Манчу достал из дипломата маленькую
коробочку. Мавзолей залил яркий свет, точь-в-точь такой же, как при нашей
с Элизой встрече в Бостоне. Он велел мне вынуть бумаги из урны. Я послушно
выполнил приказание. Бумаги хорошо сохранились.

Китаец ходил взад-вперед по бумагам прямо в своих крошечных черно-белых
кедах. Кое-где он останавливался, чтобы запечатлеть на пленку какой-либо
абзац. По-видимому, его особенно заинтересовало наше эссе по гравитации. А
может, это мне только кажется, когда я воспроизвожу происшедшее в
ретроспекции.

"Как же нам еще в детстве удалось узнать то, чего по сей день не знают
китайцы?" - спросил я.

"Везение", - сказал он.

31

Недели через три, было это как раз в день моего пятидесятилетия, решил
я прогуляться верхом на Бадвайзере в деревушку за почтой.