Еще ни разу не вызванный на допрос, Сергей второй день раскладывал по
порядку эти вещи. Пехотинские, артиллерийские, саперные,
нарком-внутдельские, летные фуражки и пилотки; сапоги, ботинки, краги,
обмотки, брюки, гимнастерки, шинели, венгерки - должны были быть сложены в
одну сторону чердака. Пальто, шапки, сорочки, шляпы, плащи, жакеты, юбки,
платья, сарафаны, бюстгальтеры, трико, ночные женские рубашки - в другую.
Начальник вещевого склада тюрьмы, уходя, закрывал на замок Сергея. Но через
час-другой он возвращался и, ссутулившись на стуле, неподвижно глядел
куда-то в угол. Путаясь в бюстгальтерах, Сергей тогда почувствовал, что
нервы его расшатаны и натянуты до крайности. Вот-вот лопнут они, как тогда
там, в лесу, когда он звал парашютистов... Не проходя, в горле, у самого
кадыка, застрял комок чего-то горького, щекочущего нос и щиплющего глаза. И
не выдержал:
фуражки, задрожал он. - Не дают мертвецы спать? Жить? И не-да-дим! Вот! И
детям вашим... тоже!.. Никогда! Каких людей... стихи на стене... Подлюги...
вашу в Христа мать!.. На, на! Мерзавец! Снимай мои штаны! Я вам...
изо рта, забарахтался в ворохе фуражек, колотя по ним пятками босых ног...
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
штанов по одному и по два сырых бурака. Узбек Муса ухитрился как-то печь
бураки на заводе и, разрезав их на ломтики, раскладывал по всем дырам
халата. Вечером угощали Сергея.
ощущение бананов другое. Бураки способствуют организму обретать нечто
лошадиное...
в камере, вынести в уборную парашу, получить "ужин", съесть его и к десяти
часам выстроиться по ранжиру у стены. Поверяющий надзиратель, с чувством
достоинства и превосходства, тыкал пальцем в грудь каждого и, отметив
наличие заключенных, гордо покидал камеру. И тогда наступали роковые
пятнадцать минут ожидания свистка отбоя. Это были самые жуткие минуты!
Затаив дыхание, все смотрят на дверь. Вот-вот отворится она - и назовутся
несколько фамилий. Сдав вещи, те люди переводились в камеру смертников, а в
четыре часа пятнадцать минут утра за ними приезжали из гестапо...
только раздавались начальные всхлипки свистка, напряженные до крайности тела
невольно расслаблялись, люди глубоко и устало дышали:
коридора лампочка, и в наступившей темноте слышались глубокие, вызванные
мучительным раздумьем вздохи.
затылком к себе...
глядеть в глаза...
коленях... или...
в темноте трещать сырыми бураками...
загремел замок тридцать девятой камеры.
кому можно было сказать теперь? Пошатываясь, первым вышел из строя Петренко.
продлить время, Сергей лениво волочил деревяшки по мостовой. В трех шагах
сзади шел с автоматом немец. От угла парка улица уходила вниз, к мосту, и,
перебежав его, круто поднималась в гору. Мимо Сергея тряслись, ежеминутно
понукаемые, извозчичьи клячи. Заламывая поля шляп, удивленно пялились на
Сергея выдергивавшиеся из пролеток седоки.
дверей до его задних колес расхаживал часовой с неимоверно длинной
винтовкой. Конвоир ввел Сергея на второй этаж.
нерешительно щелкнув пальцами в дверь, скрылся за нею. Но через минуту он
вернулся и все тем же бесстрастным тоном, не глядя на Сергея, приказал:
Комната выходила окнами на северную сторону дома и располагалась в самом
конце коридора. Сергей не заметил, как вышел его конвоир и он остался с
двумя сидящими, видимо, в ожидании его, офицерами. Две фуражки лежали на
столе, обращенные к Сергею кокардами, изображающими череп с зияющими
отверстиями глазниц и скрещенными костями под ним. Офицеры дымили
сигаретами, не обратив ни малейшего внимания на вошедшего. Сергей равнодушно
оглядывал комнату, засунув руки в карманы длиннополого халата. Идя сюда, он
был уверен, что увидит какие-нибудь приспособления для пыток. На самом деле
в комнате ничего подобного не было. В середине самого интересного разговора,
как это казалось Сергею по интонациям, один из гестаповцев быстро повернул
голову к Сергею и сказал:
гортанных непонятных звуков продолжавших разговаривать немцев.
А сколько времени?
Зато второй не спускал с него белесых навыкате глаз, которые "говорили", что
он ни слова не понимает по-русски. Он сторожил мимику лица Сергея.
проведенных в лесу, такая борода не вырастет у двадцатитрехлетнего..."
осторожно поставил его вертикально на столе. Наблюдающий, качнув себя
вправо, поднялся со стула и, заложив руки в карманы, шагнул к выходу.
монотонный звон. Перед глазами патефонной пластинкой заходил огромный
радужный круг, и, уцепившись за него, Сергей завертелся на нем, потом,
оторвавшись, тихо и плавно полетел в темноту...
падали на пол. Теперь голова допрашивающего была вровень с глазами Сергея.
Но гестаповец сидел на прежнем месте, не меняя позы.
она заполнила всю комнату, выпятилась в окно, вобрала в себя шкафы, стулья и
стол, на котором стоял теперь кувшин с водой и лежала рядом резиновая