Чтение 16–й страницы книги ~Только обгон~

"Я рассчитываю не только на это", сказал он, надевая мне на голову вязаную
лыжную шапочку и натягивая ее на самые уши, "еще я рассчитываю что ты
будешь продолжать помешивать эти яйца, как я тебе сказал". Он замешал
омлет из шести яиц с четвертью фунта масла, сыром и приправами, поставил
его на медленный огонь и дал мне помешивать ложкой, а сам стал специальной
давилкой разминать картошку с маслом, для картофельного пюре на ужин. Это
было очень вкусно. Он показал мне несколько мельчайших (с песчинку)
фигурок слонов, из слоновой кости (из Индии), и рассказал какие они
хрупкие и как какой-то шутник выбил их у него из рук в баре на Новый Год.
А еще он раздобыл бутылку ликера бенедиктин, которую мы распивали всю
ночь. Он хотел, чтобы я познакомил его с обеими Рут. Но я знал что толку
из этого не будет. Дени старомодный французский raconteur и bon vivant22,
которому нужна французская жена, и которому не стоило бы болтаться по
Виллидж пытаясь подцепить одну из тамошних одиноких бесчувственных девиц.
Но, как всегда, он взял меня за руку и стал мне рассказывать все свои
последние байки, которые повторил потом еще раз этим же вечером, когда я
пригласил его выпить к Жюльену и Нессе. По этому поводу он послал
телеграмму своей очередной безразличной девице, написав что мы приглашены
на коктейль в дом к "le grande journaliste, Жюльену Лову", но она так и не
появилась. И когда он рассказал все свои анекдоты, Несса принялась за
свои, и он до того ухохотался что обмочил себе трусы, пошел в ванную (он
убьет меня за это), постирал их, повесил там, а потом вернулся назад
продолжая хохотать и совершенно о них забыв, и когда на следующее утро мы
с Нессой и Жюльеном проснулись несчастные, с затуманенными глазами, мы
рассмеялись увидев его широченные всемирные трусы висящими в их душе -
"Кто это у нас такой немаленький?"
На самом деле Дени вовсе не был неряхой.

36

Надев громадное пальто Дени и натянув на уши вязаную шапочку, я пошел с
Ирвином и Саймоном, которые привели меня в Русскую чайную встречаться с
Сальвадором Дали.
Он сидел за столиком Cafe, опустив подбородок на изразцовый набалдашник
своей изящной трости, синего и белого цветов, рядом со своей женой. У него
были маленькие подвощенные усики, и был он худощав. Когда официант спросил
его что он желает, он ответил "Один грейпфрут... фьють!" и у него были
большие синие глаза, настоящий испанец, oro23. Он сказал нам что художник
ничего не стоит, если он не умеет делать деньги. Возможно, он говорил об
Учелло, Гьянондри, Франка? А мы на самом деле не знали что это за штука
такая деньги, и что делать с ними. Дали уже прочитал статью о "мятежных"
"битниках", и заинтересовался нами. Когда Ирвин сказал ему (по-испански)
что мы хотели бы повстречаться с Марлоном Брандо (который обедал в Русской
чайной) он сказал, помахивая тремя пальцами в мою сторону, "Он прекраснее
Марлона Брандо"
Я удивился почему он так сказал, видимо у него была какая-то стычка со
стариной Марлом. Но он имел в виду мои глаза, синие, как у него, и мои
волосы, черные, как у него, и когда я посмотрел ему в глаза, и когда он
посмотрел в мои глаза, мы не смогли выдержать всей этой тоски. То есть,
когда мы с Дали смотримся в зеркало, нам не вынести всей этой тоски. И для
Дали тоска прекрасна. "В том что касается политики, я монархист - я хотел
бы чтобы испанская Корона возродилась, а Франко и всех остальных к черту -
Прошлой ночью я закончил свой последний рисунок и сделал последние мазки
лобковыми волосками"
"Правда, что ли?"
Его жена никак не отреагировала на это сообщение, как будто это было
совершенно нормальным, так собственно говоря оно и было. Раз уж ты замужем
за Дали, таскающим за собой эту фаллическую трость, ah Quoi24? На самом
деле мы подружились с его женой, пока сам Дали разговаривал на ломаном
французско-англо-испанском наречии с безумным Ирвином, делающим вид
(впрочем, наверное так оно и было) что понимает его.
"Pero, qu`est ce que vous penser de Franco?"
"C`est nes pas`d mon affaire, mon homme, entiendes?"25
Между тем, на следующий день старина Дени, хоть и не сам Дали, но это
вовсе не хуже, пригласил меня заработать 4 доллара затащив газовую плиту
на шесть этажей вверх - Мы сплели наши пальцы, напрягли запястья, подняли
плиту и пронесли ее на шесть этажей вверх, на квартиру двух педиков, один
из которых, увидев мое ободранное запястье, любезно наложил на него
меркурохром.

37

Подоспело Рождество, дедуля Рут Хипер обеспокоил ее своим подарком,
переносным телевизором, а я поехал на юг повидаться опять с матерью - Рут
поцеловала меня и занялась со мной любовью на прощанье. По дороге я решил
заехать к Рафаэлю, живущему в доме Варнума Рэндома, поэтического
консультанта Библиотеки Конгресса - Ну и заваруху же мы устроили! Но как
это было смешно! Даже Варнум, должно быть, вспоминает это с веселым
ужасом. Такси, взятое на вокзале, везет меня в пригороды Вашингтона.
Я вижу шикарный дом с ночными неярко светящимися окнами и звоню в звонок.
Мне отвечает Рафаэль, говоря: "Тебя здесь быть не должно, но здесь есть я,
который рассказал тебе что здесь есть я, и вот ты теперь тоже здесь"
"А что, Рэндом против?"
"Нет, конечно нет - но сейчас он спит со своей женой"
"А выпивка тут есть?"
"Тут есть две очаровательные взрослые дочки, ты их увидишь завтра - Здесь
полный ништяк, и это не для тебя. Завтра мы поедем в зоопарк на его
мерседесе - "
"У тебя пыхнуть найдется?"
"Осталось еще немного с Мексики"
Так что мы забиваем косяк в большой и пустой гостиной с пианино, и Рафаэль
засыпает на раскладной тахте, поэтому я могу спуститься на нижний этаж и
спать там на маленькой кровати за занавеской, оборудованной Рэндомами для
Рафаэля.
Спустившись вниз укуренный я вижу тюбики краски, и альбомы с бумагой для
рисования, и перед сном рисую две картинки... "Ангел" и "Кот"...

Утром я понимаю весь ужас происходящего, фактически я просто добавил к
этому ужасу свое воистину назойливое присутствие (но я хотел увидеть
Рафаэля). Сейчас я помню только что невероятный Рафаэль и невероятный я
прямо таки свалились на голову этой тихой и кроткой семье, глава которой,
Варнум, бородатый добрый иезуит (так мне показалось), переносил все это с
истинно аристократическим бестрепетным изяществом, как быть может и мне
придется позднее? Но Варнум знал что Рафаэль действительно великий поэт, и
повез его днем на вечеринку в Иголку Клеопатры, пока я ошивался у него в
гостиной пиша стихи и разговаривая с младшей дочкой 14-ти лет, и со
старшей, 18-ти, и размышляя где у них в доме может быть припрятана
бутылочка виски Джек Дениэлс - до которой я добрался попозже -
Вот он, Варнум Рэндом, великий американский поэт, смотрящий по телеку
Кубок Мэда поверх своего Лондонского Литературного Обозрения, похоже все
иезуиты любят футбол - Он показал мне свои стихи, которые были
по-мертоновски прекрасны и по-лоуэлловски формальны - Литературные стили
ограничивают людей, даже меня. И будь хоть капля мрака в летящих на войну
безгрешных самолетах, я добавил бы им последний темный мазок. И если бы
каждый в этом мире, увидевший во сне петуха, умирал бы, как пророчил Си
Ань, все были бы мертвы на рассвете в Мексике, Бирме и всем мире... (и в
Индиане тоже). Но не случается таких вещей в мире реальном, даже на
Монмартре, где Апполинер карабкается на холм по груде кирпичей, чтобы
попасть в комнатушку пьянства своего, под дуновение февральских ветров.
Будь же благословен путь.

38

И вот полоумный Рафаэль, вооружившись огромным молотком и огромным
гвоздем, колошматит по изящно украшенной стенке чтобы повесить свою
написанную маслом по деревянной доске картину микеланджелова Давида - я
вижу как морщится хозяйка - Рафаэль несомненно полагает что эта картина
будет вечно и почтительно храниться здесь на стене, подле болдуиновского
пианино и ковра династии Тянь - Более того, он требует потом завтрак - Мне
начинает казаться, что мне лучше уйти - Но Варнум Рэндом, как ни
удивительно, просит меня остаться еще на один день, так что я провожу
целый день в гостиной, закинувшись бенькой и пиша стихи, названные мною
Вашингтонский Блюз - Рэндом и Урсо спорят со мной по поводу моей теории
полной спонтанности - На кухне Рэндом достает бутылку Джека Дениэлса и
говорит, "Как же ты можешь выразить достаточно отточенные и хорошо
выношенные мысли в этом, как ты его называешь, спонтанном потоке? Это все
может закончиться только невнятной тарабарщиной". И это он искренне, без
гарвардских штучек. Но я говорю:
"Если получается тарабарщина, значит это тарабарщина. На самом деле ты
ведь все равно управляешь этим потоком, как человек рассказывающий в баре
какую-нибудь байку, без перерыва и даже без заминки".
"Может, это и станет новомодной диковинкой, но я предпочитаю рассматривать
поэзию как искусство"
"Искусство, оно искусство и есть "
"Да? В каком это смысле?"
"Искусственное оно. Душа же штука хитрая, ее ремеслом не выразить"26
Рафаэль встал на сторону Рэндома и заорал: "Когда Шелли писал "Ласточку",
ему было наплевать на теории. Дулуоз, у тебя башка набита теориями как у
старого университетского перфессора, ты думаешь что знаешь все" ("Думаешь,
только ты знаешь все", добавил он про себя). И торжественно свалил в