Мориса, я любила Генри, а теперь, когда я "хорошая", я не люблю никого. А
Тебя -- меньше всех.
дворцом и Казармами конной гвардии, у освещенной воды, было совсем тихо.
Никто не пел, не кричал, никто не напился. Все сидели парами на траве,
держась за руки. Наверное, они очень радовались, что теперь мир и нет
бомбежек. Я сказала Генри:
это важно.
министерство внутренних дел?
королевская семья вышла на балкон, и все негромко запели. Это были не вожди,
вроде Гитлера, Сталина, Черчилля, Рузвельта, а просто семья, которая никому
ничего плохого не сделала. Я хотела, чтобы рядом со мной был Морис. Я хотела
все начать сызнова. Я хотела, чтобы у меня была семья.
спокойно спать.-- Словно мы хоть что-нибудь другое делали по ночам.
подарил мне новую, "по случаю Победы", наверное, страшно потратился,-- так
вот, вынимала и нашла карточку "Ричард Смитт, Седар- роуд, 16, с 4 до 6
ежедневно. Частная беседа. Рады всем, кто придет". И я подумала: хватит.
Теперь я сделаю иначе. Если он убедит меня, что ничего не было, что мой обет
-- пустой, я напишу Морису и попрошу, если он хочет, чтобы все шло как
раньше. Может быть, я даже уйду от Генри, не знаю. Только сперва стану
поумнее. Не впаду больше в истерику. Буду жить разумно. Так что я пошла на
Седар-роуд.
потом ушла, и я осталась с ее братом. Он спросил, в чем мои трудности.
Он ее гладил, у него красивые руки, мне они не понравились. Мне даже пятна
нравились больше, но он сел так, чтобы я видела другую щеку. Я сказала:
гладил кошку, смотрел на свои руки, и я пожалела его, ведь он ими гордится.
Если бы не было пятен, наверное, не было бы и гордости.
думать?
пришла? Не могу же я ему рассказать про Мориса под обломками и про мой обет.
Пока не могу. Потом, это не все, мало я в жизни нарушала обещаний! Почему
вот это осталось, как уродливая ваза, которую вам подарили, и вы не
дождетесь, чтобы служанка ее разбила, а она бьет все подряд, только ваза
цела? Я не могла ответить, и он спросил снова. Я сказала:
щекой, забыл о себе, чтобы мне помочь, так что я заговорила -- и про ту
ночь, и про бомбу, и про дурацкий обет.
неразумны.
владеть. Другие хотят подчиниться, снять с себя ответственность. Третьи
жаждут восхищения. Многим нужно выговориться перед кем-то, кто не заскучает.
Многим недостает матери или отца. Ну и, конечно, биологические мотивы.
Мориса, но лопата не ударилась о камень. И я спросила:
естественно его любить. Вы видели кривые зеркала? А мы создали зеркало, в
котором видим себя хорошими, сильными, справедливыми, мудрыми. Так мы думаем
о себе. Так легче себя узнать, легче себя любить.
том, сколько раз с самого детства смотрел он в зеркало и хотел выглядеть в
нем получше. Я думала, почему он не отрастил бороду -- волосы там не растут
или он ненавидит обман? Наверное, он и впрямь любит правду... вот, опять
"любит", а ведь яснее ясного, как объяснить эту его любовь. Хочет возместить
свою беду, хочет властвовать, хочет, чтобы им восхищались, особенно потому,
что его бедное лицо никого не привлечет. Мне страшно захотелось тронуть эту
щеку, приласкать, утешить. Все было как тогда, когда Морис лежал мертвый.
Вот бы и теперь помолиться, предложить очень большую жертву, только бы он
вылечился, но мне жертвовать нечем.
в муже и любовнике. Не путайте живых людей с призраками.
поможет, посоветует, что он кому-то нужен. Из-за этого он каждую неделю идет
туда, к нам, говорит, его не слушают, не спрашивают, бросают карточки на
газон. Часто ли кто-нибудь приходит, как я вот пришла?" И я спросила:
первая... за долгое время.
я никак не могла его утешить. Он робко сказал:
Я имею в виду философские доводы, исторические свидетельства.
смотрел на меня. Он думал, наверное, не из тех ли я, кто уходит, и нервно
сказал:
совершенно свободна. Могу пойти в кино, могу взять книгу, только я не читаю
и не помню фильмов. Я слепа и глуха от горя. Сегодня я ненадолго забыла и
горе, и себя".
всю надежду, моля Бога, от которого он обещал меня вылечить: "Дай мне ему
помочь!"
на углу Парк-роуд немножко посидеть. Генри был дома, я не хотела его видеть.
Я стараюсь быть доброй за завтраком и за обедом, если он дома, а иногда я
все-таки забываю, он один добрый. Два человека, добрых друг к другу всю
жизнь... Когда я вошла и присела и огляделась, я увидела, что церковь --
католическая, всюду эти жуткие статуи, реалистические какие-то. Я просто
смотреть не могла и на них, и на распятие, опять человеческое тело, а я хочу
бежать от него и от всего, что ему нужно. Я думала, что могла бы поверить в
такого Бога, который никак с нами не связан, расплывчатого, неопределенного,
космического -- я ему что-то обещала, он дал мне что-то взамен, словно
могучая струя пара ворвалась на минуту в нашу жизнь, в наши комнаты, где
стоят столы и стулья. Когда-нибудь и я стану таким вот паром, уйду в него от
себя. А тут, в темной церкви на Парк-роуд, столько всяких тел, на всех
алтарях жуткие гипсовые статуи со сладкими лицами, и я вспомнила, что
христиане верят в воскресение плоти, той плоти, которую я хотела навеки
уничтожить. Я сделала ею столько зла, как же мне хотеть, чтобы она
сохранилась в вечности. И тут я вспомнила слова Ричарда о том, что мы
выдумываем доктрины, чтоб удовлетворить свои желания, и удивилась, насколько
же он не прав. Если бы доктрину выдумывала я, я бы выдумала, что тело не
воскреснет, что оно сгниет, как прошлогодняя падаль. Странно, как наш ум
качается туда-сюда, от крайности к крайности. Может быть, истина в какой-то
точке, через которую маятник пролетает, не там, где он уныло висит, как флаг
без ветра, а к краю поближе? Если бы маятник чудом остановился под углом в
60 градусов, я бы поверила, что истина-- здесь. Сегодня маятник не
останавливался, и я думала о теле Мориса, не о своем. Я думала о морщинках,
которые жизнь прорезала на его лице, таких же неповторимых, как его почерк.
Думала о свежем шраме на плече, которого бы не было, если бы он не защитил
другое тело от падающей стены. Он не говорил мне, почему лежал три дня в
больнице, Генри сказал. Этот шрам -- часть его характера, как ревность. Я
подумала: хочу я, чтобы это тело обратилось в пар? (мое -- да, конечно, а
это']) -- и я поняла, что шрам должен быть всю вечность. Хорошо, а мой пар
Шломо Вульф
Афанасьев Роман
Буркатовский Сергей
Майер Стефани
Браун Дэн
Мурич Виктор