Чтение 16–й страницы книги ~Упадок и разрушение~

о камин, застыл в торжественной позе.

-- Молодчина! -- сказал Граймс. -- А теперь ступай к нашим детишкам и
немножко вздремни.

Напевая что-то себе под нос, мистер Прендергаст двинулся в путь.

-- Так-то оно лучше будет, -- сказал Граймс. -- Временами, знаешь ли, я
люблю его, как сына. А ловко он врезал этому мавру насчет церквушек, да?

1 Старинный город на юго-востоке Англии, центр туризма.

Рука об руку шагали друзья по аллее.

-- Миссис Бест-Четвинд приглашала меня навестить ее, когда я буду в
Лондоне, -- сказал Поль.

-- Серьезно? В таком случае желаю удачи. Высший свет и блестящее
общество не моя стихия, но если ты до этого охотник, миссис Бест-Четвинд --
то, что надо. Какую газету ни откроешь -- обязательно на ее фотографию
наткнешься.

-- Ну и как она получается? -- полюбопытствовал Поль. Граймс с
интересом на него уставился:

-- Обыкновенно получается, а что ты, собственно...

-- Нет, нет, я просто так спросил. Духовой оркестр Лланабы в полном
составе расположился в пивной миссис Роберте: перебраниваясь, музыканты
делили добычу.

-- Вот и трудись "Воины Харлеха" потом священные нечестно давать мне
сколько всем кормить свояченицу надо скажите джентльмены, вот как, --
обратился к ним начальник станции.

-- Не поднимай волну, старина, -- шепнул Граймс, -- а то возьму да и
расскажу твоим ребятам про фунт, что ты содрал с доктора.

Дебаты продолжались по-валлийски, но было видно, что начальник станции
умерил свой пыл.

-- Ловко я его, а? -- обратился Граймс к Полю. -- Ты уж мне поверь -- в
валлийские тяжбы лучше не вмешиваться. Ирландцы набьют друг другу морды -- и
дело с концом, а эти будут нудить одно и то же до скончания века. Они еще
год будут делить эти несчастные три фунта, помяни мое слово.

-- А мистер Бест-Четвинд давно умер? -- спросил вдруг Поль.

-- По-моему, недавно, а что?

-- Ничего, я просто так. Некоторое время они молча курили.

-- Если Бест-Четвинду пятнадцать, -- снова заговорил Поль, -- то ей
может быть всего тридцать один, так?

-- Влюбился! -- изрек Граймс.

-- Ничуть.

-- По уши!

-- Глупости.

-- Нежно, но страстна, а?

-- Перестань.

-- Сражен стрелой Купидона-проказника.

-- Вздор.

-- Весенние надежды, юные мечты?

-- Нет.

-- А учащение пульса?

-- Нет же.

-- А сладкое томленье взволнованной души, хе-хе?

-- Ерунда.

-- Любит не любит, так?

-- Да ну тебя!

-- Frisson? Je ne sais quoi?1

-- Ничего подобного.

-- Лжец! -- подвел итог Граймс.

Снова помолчали, потом Поль выдавил из себя:

-- А знаешь, ты, кажется, прав.

-- То-то же, старина. Скорее в бой и возвратись с победой. За вас и
ваше счастье. Твое здоровье.

Поль, поддерживаемый заботливым Граймсом, возвращался домой новым
человеком. Вечерние занятия давно окончились. У камина в учительской стоял
Прендергаст и довольно ухмылялся.

-- Привет старому винному бурдюку! Как дела, Пренди?

-- Превосходно! -- отвечал мистер Прендергаст. -- Лучше не бывает. Я
выпорол двадцать три ученика.

"Глава 11"

ФИЛБРИК (продолжение)

На другой день воинственность мистера Прендергаста бесследно
улетучилась.

-- Голова болит? -- спросил Граймс.

-- Признаться, побаливает.

-- В глазах резь? Пить хочется?

-- Немножко.

-- Бедняга! Как мне все это знакомо. Зато хоть погулял на славу,
скажешь -- нет?

-- Вчерашнее я помню весьма смутно, но в замок я возвращался с
Филбриком, и он мне все про себя рассказал. Оказывается, он очень богат и
никакой не дворецкий.

1 Трепет? Сам не знаю, что со мной? (фр.)

-- Знаю, -- сказали в один голос Поль с Граймсом.

-- Как, вы оба знаете? Лично для меня это было полнейшей
неожиданностью, хотя и раньше, признаться, я замечал в нем некоторую
надменность. Но мне все кажутся надменными. Значит, он вам все-все
рассказал? И как португальского графа застрелил, да?

-- Нет, этого он мне не рассказывал, -- сказал Поль.

-- Португальского графа, говоришь, застрелил? А ты, часом, не
ослышался, дружище?

-- Нет, нет. Я был страшно удивлен. Наш дворецкий на самом деле -- сэр
Соломон Филбрик, судовладелец.

-- Писатель, ты хочешь сказать, -- возразил Граймс.

-- Бывший взломщик, -- сказал Поль. Коллеги переглянулись.

-- Похоже, братцы, нас водят за нос, -- подытожил Граймс.

-- Вот что я услышал, -- продолжал мистер Прендергаст. -- Все началось
с нашего спора с этим чернокожим юношей о церковной архитектуре. Тогда-то и
выяснилось, что у Филбрика есть особняк и живет он на Карлтон-Хаус-Террас.

-- Да нет же, в Кембервелл-Грине.

-- А не в Чейни-Уоке?

-- Я рассказываю с его собственных слов. Особняк у него, повторяю, на
Карлтон-Хаус-Террас. Адрес я хорошо запомнил, потому что сестра миссис Крамп
одно время служила гувернанткой в доме по соседству. Филбрик поселился там с
актрисой, которая, как это ни огорчительно, не была его женой. Как ее звали,
я забыл, помню только, что имя очень известное. Однажды в клубе "Атенеум" к
Филбрику подошел архиепископ Кентерберийский и сказал, что правительство
обеспокоено его беспутной жизнью, но что если он пересмотрит свое поведение,
то его сделают пэром. Филбрик отказался. Он, между прочим, католического
вероисповедания, забыл вам сказать. Это, правда, ни в коей мере не
объясняет, почему он у нас обосновался, несомненно лишь одно -- он человек
известный и влиятельный. Он рассказывал, что его корабли плавают по всему
свету.

Как-то раз они с актрисой устроили званый ужин. Потом сели играть в
баккара. Среди гостей был некий португальский граф, весьма подозрительная,
по словам Филбрика, личность из дипломатической миссии. Вскоре игра
превратилась в состязание между ними двоими. Филбрику страшно везло, и граф
сначала проиграл все наличные, а затем стал писать долговые расписки и
написал их великое множество.

Наконец где-то под утро граф сорвал с пальца графини -- она сидела
рядом и как завороженная следила за игрой -- кольцо с громадным изумрудом. С
голубиное яйцо, как сказал мне Филбрик.

"Это наша семейная реликвия со времен первого крестового похода, --
сказал португальский граф. -- Я так надеялся оставить ее моему несчастному
маленькому сыну". -- И с этими словами он бросил изумруд на стол.

"Ставлю новый четырехтрубный лайнер "Королева Аркадии"", -- сказал
Филбрик.

"Мало", -- сказала графиня.

"...паровую яхту "Ласточка", четыре буксира и угольную баржу", --
отчеканил Филбрик. Все встали и как один зааплодировали его великодушному
жесту. Сдали карты. Выиграл Филбрик. Учтиво поклонившись, он вручил изумруд
португальской графине.

"Вашему сыну", -- сказал он. Опять все зааплодировали, но португальский
граф был вне себя от ярости. "Вы растоптали мою честь, -- заявил он. -- Но
мы, португальцы, знаем, как смывать подобные оскорбления".

Не теряя времени даром, они отправились в Хайд-парк, благо он был в
двух шагах. Светало. Противники сошлись, грянули выстрелы. У подножия статуи
Ахилла Филбик смертельно ранил португальского графа. Его так и оставили
лежать с дымящимся пистолетом в руке.

Садясь в автомобиль, португальская графиня поцеловала Филбрику руку.
"Никто ничего не узнает, -- сказала она. -- Пусть думают, что это
самоубийство. Только мы с вами будем знать правду". Но Филбрика словно
подменили. Он прогнал актрису и долгими ночами блуждал в глубокой печали по
опустевшему дому, удрученный содеянным. Португальская графиня позвонила ему,
но он сказал ей, что она не туда попала. Наконец, он решил исповедаться. Ему
было сказано оставить дом и состояние и в течение трех лет жить среди
обездоленных. Вот он и приехал к нам, -- эпически закончил мистер
Прендергаст. -- Разве вам он рассказывал что-то другое?

-- О да! -- сказал Поль.

-- Абсолютно ничего общего, -- сказал Граймс. -- Разговорились мы одним