немолодая и слегка располневшая цыганка. Словно черным крылом, взмахнула
шалью, расправила плечи и запела глубоким, сильным альтом. Щеки
вздрагивали от его мощи, песня лилась густая, тяжелая, как смола. Кудрявые
парни в лиловых безрукавках вились вокруг нее, тихонько подпевал оркестр.
Затем певица и дирижер подошли к шведскому столу, она низко поклонилась
сначала всем вместе, потом отдельно философу, платье распахнулось, и в
ярком свете прожекторов блеснули груди - сильные, величественные,
невероятные. Почему она выбрала эту развалину, этого смешного тощего
старика с колючим взглядом, как своим цыганским чутьем угадала его
беспокойную душу? Но все дальнейшее произошло так легко и естественно,
словно было заранее отрепетировано. Кавендиш приподнялся, достал из
кармана двадцатилевовый банкнот и непринужденным жестом сунул его в карман
дирижера. Певица царственно удалилась, даже не взглянув на сидевших рядом
элегантных красивых молодых людей. Соседка Кавендиша, молодая двухметровая
шведка в розовом платье, наклонилась и поцеловала его в щеку.
только оркестр. Теперь уже танцевали и пели все, кто как может - старинные
танцы, романсы. За шведским столом остался один Несси. Не из каприза -
просто не умел танцевать. Чувство ритма у него отсутствовало изначально.
Он сидел, внешне равнодушный, и все больше мрачнел. Он не узнавал сам себя
- еще никогда не доводилось испытывать ему столь тягостного чувства. Но
уйти все-таки не решался. А может быть, и не хотел: этот обезумевший
дансинг притягивал его словно магнит. Он просто не мог понять этих
глупцов, которые сами не знали, что вытворяют, и все же не мог избавиться
от глубокого и сильного желания быть вместе с ними, быть как они, как этот
совершенно взбесившийся философ, танцующий со своей громадной шведкой.
Правда, к удивлению Несси, шведка довольно пластично двигала ножищами,
зато Кавендиш лишь бесстыдно подпрыгивал рядом, ни чуточки не заботясь о
ритме. В изумрудном свете прожекторов оба выглядели фантастически,
напоминая сценку из древней вакханалии. Наконец оркестр замолк, философ и
шведка, взявшись за руки, направились к столу.
Кавендиш. - Надеюсь, вы ничего не имеете против?
не так плохо, как вы, может быть, думаете.
и приличия, он призвал на помощь медицину. Человеку его возраста, да к
тому же усталому, потному, подвыпившему, такая полуночная ванна грозит
просто-напросто инфарктом. В прошлом году при подобных обстоятельствах
погиб известный всему миру специалист по семантике Жоливер. Чистое вранье,
разумеется, потому что француз просто-напросто уснул на надувном матраце и
его унесло в море. К счастью, имя это было Кавендишу знакомо, он опомнился
и, хотя не без горьких сожалений, отдал себя в руки молодых людей. Шведка
окинула их презрительным взглядом - рухнула ее мечта увидеть голым этого
пьяного старика.
умереть голым среди дам, чем одетым среди прелатов.
сил добраться даже до пляжа. Вскоре он окончательно ослабел, и молодые
люди уже не поддерживали, а буквально волокли его под мышки. Кое-как
впихнули в лифт, поднялись на этаж. Самым разумным было бы раздеть старика
и уложить его в постель, но они решили, что и так возятся с ним слишком
много. Ничего, пусть поспит ночку одетым, в другой раз будет осторожней и
со спиртным, и со шведками.
окончательно прогнало сон, в тесный и душный номер не хотелось даже
возвращаться.
придем в себя...
убраны. Молодые люди облокотились на каменную балюстраду и устремили
взгляды на еле видное в ночном мраке море. Оно простиралось почти прямо
под ними, у самых скал, о которые в непогоду с тяжелым гулом разбивались
волны. Но эта ночь была так тиха, что они с трудом улавливали его могучее
дыхание, ровное и приглушенное, словно во сне. Большое темное облако с
прозрачными краями, словно веко, прикрыло красноватую луну. Оба молчали,
говорить не хотелось. Но и тот и другой думали о Кавендише - каждый
по-своему, разумеется. Наконец Несси не выдержал.
враждебно. - Или шут, все равно!.. Даже певица это поняла.
любвеобильное.
эгоиста! Догадалась, что бумажник у него полный, вот о чем она
догадалась... А он, как и положено старому дураку, тут же клюнул на
удочку.
незнакомо.
сознаешь. В конце концов, ничего плохого тут нет.
на него так болезненно. Ненависть, от которой он еще минуту назад столь
решительно отрекся, пронзила его, словно внезапное головокружение. Но что
это именно ненависть, он не понял и никогда потом не мог вспомнить этого
ощущения.
Инфантильному его разуму? Или, может, его маниакальным теориям?
что он моложе!.. Что он намного нормальней и естественней нас с гобой. И к
тому же умеет веселиться.
над ним просто смеялись?
тех пор ты протрезвился, но нет!
знал, что делаю.
Кавендиш. Но и не такой дурак, как он. Все, что я делаю, по меньшей мере
необходимо и полезно.
тебя самого!
понять разницу между работой и творчеством?
просто замолчал, смутно догадываясь, что Кирилл на этом не остановится.
Так оно и оказалось.
достойная человека? - заговорил он. - Компьютеры делают это гораздо лучше.
Человек должен уметь поставить задачу. Или создать теорию. Или открыть
истину, все равно какую, лишь бы другим она ранее была неведома. Ты этого
не делаешь, Несси. И даже не сознаешь, что с бешеной скоростью крутишься
вхолостую, как колесо без трансмиссии.
луны. Несси выпрямился у балюстрады, белый и безжизненный, как статуя.
академии?
Морская свинка, обезьяна, подопытная собачка. Опыт начался и должен быть
доведен до конца. Хотя всем уже давно ясно, что толку от него никакого.
совершенно спокойно. - Из-за этого болвана? Из-за Кавендиша? Я и раньше
подозревал, что ты разделяешь его полоумную теорию об энтропии
человеческих обществ.
Но рядом с тобой мне хочется поверить в нее до конца. И знаешь, из-за
чего? Из-за твоей бесчувственности, самоуверенности. Из-за пустой
самонадеянности твоего еще более пустого ума. Поэтому ты и Кавендиша
ненавидишь.
на него похожим.