что вы мне скажете, и было бы справедливо".
видимо, терялся.
зависящие от вас меры, чтобы избежать ненужного и жестокого кровопролития...
задрожали. Генерал, все так же склонив набок огромную седую и лысую, как
колено, голову, еще послушал мгновение, точно ожидая, не скажут ли ему еще
чего-нибудь, и вдруг, быстро подняв голову, остро сверкнул глазками и
побагровел.
сознания огромного долга и ответственности перед родиной и Государем моим,
лежащей на мне, я не могу, даже если бы захотел, остановиться перед крайними
мерами при подавлении преступных замыслов, угрожающих спокойствию и даже
целости государства.
поднимая удивительно холеную руку с перстнями.
уверенностью в том, что это так и будет, и продолжал громко и звучно: Все,
что от меня зависело, я уже сделал. Мятежники упорствуют в безумных
замыслах, и все, что я могу вам посоветовать, это употребить все ваше
немалое влияние на то, чтобы заставить их сдаться... и немедленно...
этого.
зловеще подхватил генерал. - Я знаю, что вы не можете... Вы можете
постановлять резолюции, выражать порицания действиям правительства, сеять
возмущение среди темных масс, но помочь власти справиться со смутой во имя
общего блага и порядка вы не можете.
голос, продолжал генерал. - Чтобы я дал возможность захватить город и
арсеналы и способствовать мятежу?
глухая и непоколебимо непроницаемая стена. Нечего было сказать, потому что
сказать можно было одно: "Да, - откажитесь немедленно и за себя и за всех от
своей привилегированной, властной жизни и дайте другим взять свое". И было
так очевидно невозможно ни им сказать, ни ему сделать это, что наступила
холодная и тупая пустота.
неожиданно заговорил генерал, и что-то совсем другое, как будто жалостное и
искренно робкое, зазвучало в его понизившемся голосе. - Еще вчера был пойман
какой-то злоумышленник...
дворе генерала, и труп его целый день лежал под окнами дворца. Лавренко ясно
представился этот важный, толстый, с крупным орденом на шее, старик в
генеральском мундире, не раз подходивший, должно быть, к окну и смотревший
на жалкий, изуродованный труп своего побежденного "на этот раз" врага.
Должно быть, на огромном лице его было выражение злобно-радостного
торжества, животной радости и злобной трусости, того сжимающего сердце
чувства, которое испытывает человек, смотрящий на убитую им, чуть было не
укусившую его змею. "Тот" убит, а он жив еще, но могло быть иначе и, может
быть, будет. И тогда, где-нибудь на мостовой, будет так же лежать толстое,
обращенное в кровавый ком или кровавые клочья, тело генерала. И кто знает,
быть может, тут же, где-нибудь близко, невидимо и неслышно уже крадется к
нему эта беспощадная, верная месть - смерть. И там или здесь неожиданно,
неумолимо и неотвратимо грянет выстрел или взрыв и обратит его в то же
ужасное и безобразное, во что обращен этот неизвестный, расстрелянный под
его окнами человек.
представились весь ужас и вся убогость этой пышной, важной жизни, с ее
постоянной злобой и жестокостью, убивающими душу, с узким культом
собственного блага во что бы то ни стало, которое незаметно отнимает самую
лучшую часть жизни - свободу и сводит величественное существование до
мучительных размеров прозябания загнанного зверя.
зло, лицо побагровело так, что побелел и ясно выступил на висках и затылке
белый венчик седых волос, и голосом, в котором ясно слышалась месть за свой
страх и минутную слабость, он проговорил:
прошу помнить, га-спада, - повысил генерал голос и поднял кверху короткий
толстый палец с красным рубином, - что со всеми, так или иначе
потворствующими мятежникам, я расправлюсь беспощадно...
по его широкой спине, обтянутой мундиром, и по втянутому в плечи жирному
затылку опять прошло что-то трусливое и торопливое, точно он боялся удара
сзади.
лестницы, и их черные сюртуки казались удивительно жидкими и щуплыми на ее
массивных ступенях. Впереди Лавренко, сгорбившись, с дрожащими пальцами, шел
знаменитый старичок, и по узкой сгорбленной спине тоже было видно что-то
жалкое, пришибленное и униженное.
бы сказать огненные слова... К чему же тогда и вся его слава, его ум, его
таланты, если из-за самого маленького животного страха за жизнь... А я сам?"
- вдруг мелькнуло у него в голове.
глядя по сторонам, вышел из дворца и поехал обратно на бульвар.
серых солдат и неуклюжих пушек, ее подхватила и окружила невероятная толпа,
точно она сразу окунулась в сплошную крутящуюся массу. Одну секунду Лавренко
показалось, что движется все: и дома, и деревья, и церкви, и небо, все
поплыло за толпой. Блестящая от солнца мостовая сразу исчезла, растаяла в
черной многоголосой массе, налезающей на стены домов, точно волны какого-то
черного канала.
Кто-то ударил лошадь кулаком по морде и крикнул:
Не страх, а что?.." - мучительно спросил он себя и не нашел ответа.
поддаваясь непреодолимому отвращению, махнул рукой, уныло влез в каретку и
поехал дальше.
первое лицо, бросившееся ему в глаза, было, в синей фуражке на затылке, с
курчавящимися волосами и весело возбужденными глазами, лицо Кончаева.
болезненно вспоминая Зиночку Зек, сказал Лавренко.
порта, но виден был ясно серый броненосец в синем море, и, глядя на него,
Лавренко спросил Кончаева:
том, что была возможна разлука навсегда, ответил Кончаев.
грустно и стыдливо подумал Лавренко, и перед его глазами проплыл юный,
стройный силуэт девушки со светлыми, наивно счастливыми глазами и двумя
пушистыми недлинными косами.
броненосце, о матросах, морском офицере и человеке в пальто.
жизни они непригодны: величайший акт их жизни это их смерть...
ХII
кучки, то сливаясь в общую массу, двигалась туда и сюда по городу,
переливалась из квартала в квартал, как ртуть, движимая собственной
тяжестью, случайными сочетаниями своих человеческих атомов.
собственное движение, то вдруг начинала катиться в одну сторону и тогда
казалась осмысленной и дружной. Но организованность ее была только
кажущейся: когда большее или меньшее число людей случайно двигалось в одном
направлении и когда их становилось много, толпа, как ком снега, начинала
расти, увлекать на своем пути все и стихийно обращаться в тяжелую дробящую
лавину, но лавина так же быстро таяла, как и вырастала, и там, где только
что была грозная масса, вдруг оказывалась жалкая кучка бесцельно слоняющихся
людей.
напряженную борьбу, стараясь овладеть этой многоликой бесчисленноголосой и
разно чувствующей массой, чтобы направить ее в одно русло.
разнообразных людей, так мучительно невозможна борьба с мгновенно и
непрестанно возникающими порывами, так велико требующее какого-то исхода
напряжение, что к вечеру уже и самым уверенным стало казаться, что
происходит нечто совершенно бессмысленное и бесцельное, и зловещие признаки
утомления и раздражения стали вспыхивать то тут, то там.
Семенова Мария
Лукин Евгений
Посняков Андрей
Орловский Гай Юлий