Чтение 16–й страницы книги ~Смерть Ахиллеса~

Он молча положил на стол пачку.

Ванда взяла деньги, нарочно сделала вид, что пересчитывает.

- Все десять тысяч? То-то. - Она легонько стукнула Ахимаса пальчиком по носу. - Ты, Коля, не опасайся. Вы, мужчины, народец нехитрый. Не уйдет от меня твой герой. Скажи, он песни любит? Там у Дюссо в ресторане, кажется, роялино есть.

Вот оно, подумал Ахимас. Искра для мины.

- Да, любит. Больше всего романс "Рябина". Знаете такой?

Ванда задумалась, покачала головой.

- Нет, я русских песен мало пою, все больше европейские. Ну да не беда, сейчас отыщу.

Взяла с пианино песенник, полистала, нашла.

- Этот, что ли?

Пробежала пальцами по клавишам, помурлыкала без слов, потом вполголоса напела:

Нет, нельзя рябинке

К дубу перебраться!

Знать, мне сиротинке

Век одной качаться.

- Экая дрянь чувствительная. Герои - публика сентиментальная. - Она мельком оглянулась на Ахимаса. - Ты иди теперь. Схватит генерал ваш рязанский подарок, обеими руками уцепится.

Ахимас не уходил.

- Даме приходить в ресторан одной не положено. Как с этим быть?

Ванда страдальчески закатила глаза.

- Коля, я в твою торговлю парусиной не лезу, вот и ты в мою профессию не лезь.

Он постоял с минуту, слушая, как низкий, страстный голос изнывает от желания прильнуть к дубу. Потом тихо повернулся, пошел к двери.

Мелодия прервалась. Ванда спросила вслед:

- А не жалко, Коля? Меня другому отдавать?

Ахимас обернулся.

- Ладно, иди, - махнула она. - Дело есть дело.

В ресторане гостиницы "Дюссо" все столы были заняты, но заранее прирученный портье не подвел - приберег для господина репортера самый удобный: в углу, с обзором всего зала. Без двадцати девять, звеня шпорами, вошли сначала трое офицеров, потом сам генерал, потом еще четверо. Прочие гости, строго-настрого предупрежденные метрдотелем не докучать герою знаками внимания, вели себя деликатно и делали вид, что явились в ресторан не поглазеть на великого человека, а просто поужинать.

Соболев взял карту вин, не обнаружил в ней "шато-икема" и велел послать за ним в магазин Леве. Свита предпочла шампанское и коньяк.

Господа военные переговаривались вполголоса, несколько раз грянул дружный хохот, причем особенно выделялся заливистый генеральский баритон. Судя по всему, заговорщики пребывали в отличном расположении духа, что Ахимаса вполне устраивало.

В пять минут десятого, когда "шато-икем" не только доставили, но уже и откупорили, двери ресторации распахнулись, словно под напором волшебного ветра, и на пороге появилась Ванда. Она картинно застыла, подавшись вперед всем своим гибким телом. Лицо раскраснелось, огромные глаза сияли полуночными звездами. Весь зал обернулся на звук, да так и замер, околдованный чудесным зрелищем. Славный генерал и вовсе будто окоченел, не донеся до рта вилку с маринованным рыжиком.

Ванда чуть-чуть подержала паузу - ровно столько, чтобы зрители оценили эффект, но не успели снова уткнуться в тарелки.

- Вот он, наш герой! - звонко воскликнуло чудесное видение.

И порывисто, цокая каблучками, влетело в зал.

Зашелестел бордовый шелк, закачалось страусиное перо на широкополой шляпе. Метрдотель в ужасе всплеснул руками, памятуя о запрете на публичные сцены, однако он зря тревожился: Соболев ничуть не возмутился, вытер блестевшие губы салфеткой и галантно поднялся.

- Что же вы сидите, господа, и не чествуете славу земли русской!? - обернулась к залу восторженная патриотка, ни на миг не выпуская инициативы. - Михаилу Дмитричу Соболеву ура!

Казалось, гости только этого и ждали. Все повскакивали с мест, зааплодировали, и грянуло такое энтузиастическое "ура", что под потолком покачнулась хрустальная люстра.

Генерал симпатично покраснел, кланяясь на все стороны. Несмотря на всеевропейскую известность и всероссийское обожание, он, кажется, так и не привык к публичным восторгам.

Красавица стремительно подошла к герою, раскинула тонкие руки:

- Позвольте поцеловать вас от имени всех москвичек! - и, крепко обхватив за шею, троекратно облобызала по старомосковскому обычаю - прямо в уста.

Соболев побагровел еще пуще.

- Гукмасов, пересядь, - тронул он за плечо черноусого есаула и показал на освободившийся стул. - Окажите честь, сударыня.

- Нет-нет, что вы! - испугалась прекрасная блондинка. - Разве я посмею? Если позволите, я лучше спою для вас свою любимую песню.

И все так же порывисто направилась к стоявшему в центре зала белому роялино.

На взгляд Ахимаса Ванда действовала чересчур прямолинейно, даже грубо, однако видно было, что она совершенно в себе уверена и отлично знает, что делает.

Приятно иметь дело с профессионалкой. Он окончательно в этом убедился, когда по залу поплыл глубокий, с хрипотцой голос, от которого с первых же нот так и стиснулось сердце:

Что шумишь, качаясь,

Тонкая рябина,

Низко наклоняясь

Головою к тыну?

Ахимас встал и тихо вышел. Никто не обратил на него внимания - все слушали песню.

Теперь незаметно пробраться в номер Ванды и подменить бутылку "шато-икема".

Операция прошла до скучного просто. Ничего кроме терпения не понадобилось.

В четверть первого к "Англии" подкатили три пролетки: в первой объект с Вандой, в двух других - офицеры, все семеро.

Ахимас (с накладной бородой и в очках, этаким приват-доцентом) заранее снял двухкомнатный номер, выходивший окнами на обе стороны - и на улицу, и во двор, где располагался флигель. Свет погасил, чтобы не заметили силуэта.

Охраняли генерала хорошо. Когда Соболев и его спутница скрылись за дверью вандиной квартиры, офицеры приготовились оберегать досуг своего начальника: один остался на улице, у входа в номера, другой стал прогуливаться по внутреннему двору, третий тихонько проскользнул во флигель и, видимо, занял пост в прихожей. Четверо остальных отправились в буфет. Видимо, будут дежурить по очереди.

Без двадцати трех минут час электрический свет в окнах квартиры погас, и на шторы изнутри легло приглушенное красное сияние. Ахимас одобрительно кивнул - певичка действовала по всей парижской науке.

Прогуливавшийся по двору офицер воровато оглянулся, подошел к красному окну и встал на цыпочки, однако тут же, словно устыдившись, отпрянул и снова принялся расхаживать взад-вперед, насвистывая с преувеличенной бодростью.

Ахимас не отрываясь смотрел на минутную стрелку часов. Что если Белый Генерал, славящийся хладнокровием в бою, никогда не теряет головы и его пульс не учащается даже от страсти? Маловероятно, ибо противоречит физиологии. Вон как он вспыхнул от вандиных поцелуев в ресторане, а тут поцелуями не ограничится.

Скорее, возможно, что он почему-либо не притронется к "шато-икему". Но по психологии должен. Если любовники не бросаются друг другу в объятья в первый же миг - а прежде чем в будуаре погасла лампа, прошло добрых двадцать минут, - то им нужно чем-то себя занять. Лучше всего - выпить бокал любимого вина, так кстати оказавшегося под рукой. Ну, а не выпьет сегодня - выпьет завтра. Или послезавтра. В Москве Соболев пробудет до 27-го, и можно не сомневаться, что отныне он предпочтет ночевать не в своем 47-м номере, а здесь. Рязанское купеческое общество с удовольствием оплатит земляку этот абонемент - денег на накладные расходы от monsieur NN получено более чем достаточно.

В пять минут второго Ахимас услышал приглушенный женский вскрик, потом еще один, громче и длиннее, но слов не разобрал. Офицер во дворе встрепенулся, бегом бросился к флигелю. Минуту спустя в окнах вспыхнул яркий свет, и по шторам заметались тени.

Вот и всё.

* * *

Ахимас шел в сторону Театрального проезда не спеша, помахивал тросточкой. Времени было много. До "Дюссо" семь минут неторопливым шагом - он еще днем дважды прошел самым коротким маршрутом и замерил по часам. Пока суета да паника, пока пытаются привести генерала в чувство, пока спорят - вызывать доктора в "Англию" или сначала для приличия перевезти к Дюссо, пройдет никак не менее часа.

Проблема была в другом - что теперь делать с Вандой. Элементарные правила гигиены требовали после операции за собой убрать, чтобы было чисто. Конечно, никакого следствия и разбирательства не будет - тут офицеры постараются, да и monsieur NN не допустит. И уж совершенно невероятно, чтобы Ванда догадалась о подмененной бутылке. Однако если все-таки всплывет рязанский даритель, если выяснится, что подлинный Николай Николаевич Клонов никуда из родного лабаза не отлучался, выйдет ненужное осложнение. Как говорится, береженого бог бережет.

Ахимас поморщился. Увы, в его работе имелись свои неприятные моменты.

С такими невеселыми, но необходимыми мыслями он завернул с Софийки в подворотню, очень кстати выводившую в задний двор "Дюссо", как раз под окна Соболевских апартаментов.

Оглядев темные окна (постояльцы гостиницы уже давно спали), Ахимас поставил к стене заранее присмотренный ящик. От легкого толчка окно спальни бесшумно растворилось, лишь чуть звякнул шпингалет. Пять секунд спустя Ахимас был уже внутри.

Покачал пружину карманного фонарика, и тот ожил, рассек тьму лучиком света - слабого, но вполне достаточного, чтобы найти сейф.

Ахимас сунул в замочную скважину отмычку, стал методично, равномерно поворачивать ее вправо-влево. Во взломных делах он считал себя дилетантом, но за долгую карьеру чему только не научишься. На четвертой минуте щелкнуло - это вышел первый из трех пальцев замка. Остальные два заняли меньше времени - минуты две.

Скрипнула стольная дверца. Ахимас сунул руку, нащупал какие-то листы. Посветил фонариком: списки с именами, схемы. Наверное, monsieur NN был бы рад заполучить эти бумаги, но условия контракта похищение документов не предполагали.

Да и не до бумаг было сейчас Ахимасу.

Его ждал сюрприз: портфеля в сейфе не оказалось.

Всю пятницу Ахимас пролежал на кровати, сосредоточенно размышляя. Он знал по опыту: когда попадаешь в переплет, лучше не поддаваться первому порыву, а замереть, застыть, как это делает кобра перед молниеносным, убийственным броском. Если, конечно, паузу позволяют обстоятельства. В данном случае позволяли, ибо основные меры предосторожности были приняты. Минувшей ночью Ахимас съехал из "Метрополя" и перебрался в "Троицу", дешевые номера на Троицком подворье. От кривых и грязных покровских переулков было рукой подать до Хитровки, а портфель следовало искать именно там.

Покинув "Метрополь", Ахимас не стал брать извозчика. Долго кружил по предрассветным улицам, проверяя, нет ли слежки, а в "Троице" записался под другим именем.

Номер был грязный и темный, но расположен удобно, с отдельным входом и хорошим обзором двора.

Произошедшее нужно было как следует обдумать.

Вчера ночью он тщательно осмотрел Соболевские апартаменты, но портфеля так и не нашел. Зато обнаружил на подоконнике крайнего, наглухо закрытого окна спальни комочек грязи. Задрал голову вверх - форточка приоткрыта. Кто-то недавно отсюда вылез.

Ахимас сосредоточенно посмотрел на форточку, подумал, сделал выводы.

Грязь с подоконника смахнул. Окно, через которое влез, закрыл.

Из номера вышел через дверь, которую потом снаружи закрыл отмычкой.

В фойе было тихо и темно, только чадила свеча на конторке у ночного швейцара. Сам швейцар клевал носом и бесшумного появления темной фигуры, выскользнувшей из коридора, не заметил. Когда звякнул колокольчик, швейцар вскинулся, но постоялец уже был на улице. Не спится же, прости Господи, зевнул служитель, перекрестил рот и пошел задвигать засов.

Ахимас быстро шел в сторону "Метрополя", прикидывая, как действовать дальше. Небо начинало сереть - ночи в конце июня короткие.

Из-за угла выехала пролетка. Ахимас узнал силуэт Соболевского есаула. Он сидел, обхватив обеими руками фигуру в белом. С другой стороны фигуру поддерживал еще один офицер. Голова у белого безвольно покачивалась в такт цокоту копыт. Следом проехали еще две коляски.

Интересно, рассеянно подумал Ахимас, как они пронесут его мимо швейцара. Верно уж что-нибудь придумают, люди военные.

Кратчайший путь к "Метрополю" лежал через проходной двор - этой дорогой за минувшие двое суток Ахимас ходил неоднократно.

Когда он шел под темной аркой, гулко стуча по каменным плитам, вдруг ощутилось постороннее присутствие. Ахимас уловил его не зрением и даже не слухом, а каким-то необъяснимым периферийным чувством, которое уже не раз спасало ему жизнь. Кожа затылка будто почуяла какое-то движение сзади, легчайшее шевеление воздуха. Это могла быть прошмыгнувшая кошка или взбежавшая на кучу отбросов крыса, но Ахимас в подобных случаях не боялся показаться самому себе смешным - не раздумывая, он отпрянул в сторону.

Щеку словно обдало сквозняком, дунувшим сверху вниз. Краешком глаза Ахимас увидел, как возле самого его уха воздух рассекла тускло блеснувшая сталь. Быстрым, отработанным движением он выхватил "велодог" и выстрелил не целясь.

Глухой вскрик, в сторону метнулась тень.

Ахимас догнал бегущего в два прыжка и точно, сильно ударил тростью сверху вниз.

Посветил на упавшего фонариком. Грубое, звериное лицо. Сквозь спутанные сальные волосы сочилась черная кровь. Короткие сильные пальцы зажимали бок и тоже были мокры от крови.

Одет нападавший был по-русски: косоворотка, суконный жилет, плисовые штаны, смазные сапоги. На земле валялся топор с необычно короткой рукоятью.

Ахимас наклонился ниже, светя лучом прямо в лицо. Блеснули круглые глаза с неестественно расширенными зрачками.

С Неглинного проезда донесся свисток, с Театрального еще один. Времени было мало.

Он присел на корточки, взял упавшего двумя пальцами пониже скул, стиснул. Топор отшвырнул в сторону.

- Кто подослал?

- От бедности мы, барин, - прохрипел раненый. - Прощения просим.

Ахимас надавил пальцем на лицевой нерв. Дал лежащему немного покорчиться от боли и повторил вопрос:

- Кто?

- Пусти... пусти, баклан, - выдохнул раненый, колотя каблуками по камню. - Кончаюсь я...

- Кто? - спросил Ахимас в третий раз и надавил на глазное яблоко.

Изо рта умирающего вместе со стоном вырвалась широкая струя крови.

- Миша, - пробулькал едва слышный голос. - Миша Маленький...Пусти! Больно!

- Какой такой Миша? - Ахимас надавил сильнее.

Вот это было ошибкой. Несостоявшийся убийца и так доживал последние мгновения. Стон перешел в сип, кровь сплошным потоком хлынула на бороду. Было ясно, что больше он ничего сказать не сможет. Ахимас выпрямился. Свисток городового разливался трелью уже совсем близко.

К полудню все варианты были рассмотрены, оформилось и решение.

Итак, Ахимаса сначала обокрали, а потом попытались убить. Связаны ли между собой два эти события? Безусловно. Тот, кто подстерегал в подворотне, знал, когда и какой дорогой пойдет Ахимас.

Значит, 1) за ним следили накануне, когда он проверял маршрут, и следили очень ловко - он хвоста не заметил; 2) кто-то отлично знал, чем Ахимас занимался минувшей ночью; 3) портфель взял человек, уверенный, что Соболев к себе в номер больше не вернется - иначе зачем было так аккуратно запирать за собой сейф и вылезать через форточку? Ведь генерал все равно обнаружил бы пропажу.

Вопрос: кто знал и про операцию, и про портфель?

Ответ: только monsieur NN и его люди.

Если бы Ахимаса просто попытались убрать, это было бы обидно, но понятно.

Обидно, потому что он, профессионал высшей категории, неправильно оценил ситуацию, ошибся в расчете, дал себя обмануть.

Понятно, потому что в таком крупном и чреватом осложнениями деле исполнителя, конечно, следует убрать. Сам Ахимас на месте заказчика поступил бы именно так. Тайный императорский суд, возможно, выдумка. Но придумано ловко, даже бывалый господин Вельде купился.

В общем, все это было бы объяснимо и даже неудивительно, если б не исчезновение портфеля.

Monsieur NN и кража со взломом? Абсурд. Взять миллион, но оставить архив заговорщиков? Невероятно. А представить, что зверомордый убийца из подворотни хоть как-то связан с NN или с "бароном фон Штайницем" и вовсе было невозможно.

"Баклан" - так обозвал Ахимаса мастер топора. Кажется, на уголовном жаргоне это ругательное слово означает крайнюю степень презрения - не вор, не налетчик, а мирный обыватель.

Значит, это был уголовник? Персонаж со знаменитой Хитровки?

По повадке и разговору так оно и есть. А у NN кучер, и тот с офицерской выправкой. Что-то здесь не складывалось.

Ахимас попробовал зайти с другой стороны, так как информации для аналитического разбора было недостаточно. Если неясны исходные, удобнее начать с определения целей.

Что необходимо сделать?

1) Убрать за собой после операции.

2) Найти портфель.

3) Рассчитаться с теми или с тем, кто повел против Ахимаса Вельде нечестную игру.

Именно в такой последовательности. Сначала защититься, потом вернуть свое, а возмездие на десерт. Но десерт будет обязательно: это вопрос принципа и профессиональной этики.

На уровне практических шагов этапы плана сводились к следующему:

1) Убрать Ванду. Жаль, конечно, но придется.

2) Заняться таинственным Мишей Маленьким.

3) Через этого самого Мишу можно будет обеспечить и десерт. Кто-то из людей Monsieur NN поддерживает странные знакомства.

Разработав программу действий, Ахимас повернулся на бок и моментально уснул.

Выполнение пункта № 1 было назначено на вечер.

В квартиру Ванды он пробрался, никем не замеченный. Как и следовало ожидать, певица еще не вернулась из "Альпийской розы". Между будуаром и прихожей находилась гардеробная комнатка, вся увешанная платьями и уставленная коробками - обувными и шляпными. Расположение этой каморки было просто идеальным: одна ее дверца вела в будуар, вторая в переднюю.

Если Ванда приедет одна, все произойдет быстро, без осложнений. Она откроет дверцу, чтобы переодеться, и в ту же секунду умрет, даже не успев испугаться. Ахимасу очень не хотелось, чтобы она перед смертью испытала ужас или боль.

Он подумал, что будет уместнее - несчастный случай или самоубийство, - и остановился на самоубийстве. Мало ли из-за чего может наложить на себя руки дамочка полусвета?

Задачу облегчало то, что Ванда не пользовалась услугами горничной. Если с детства привык ухаживать за собой сам, удобнее обходиться без прислуги - это он знал по собственному опыту. На острове Санта-Кроче слуги будут жить отдельно, он построит для них дом на отдалении от графских покоев. Понадобятся - всегда можно вызвать.

А если Ванда вернется не одна?