АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
- Всё, Зюкин. Полчасика отдохнем, и мы у цели.
Слева неспешно проплывали луга и огороды; за ними белели стены Новодевичьего монастыря, по правде сказать, успевшего мне изрядно надоесть. Справа же поднимался высокий лесистый берег. Я увидел белую церковь с круглым куполом, элегантные беседки, грот.
- Вы видите перед собой Воробьевский парк, разбитый по английским образцам и имитирующий естественность п-природного леса, - голосом заправского гида рассказывал Фандорин. - Обратите внимание на висячий мост, перекинутый вон через тот овраг. Точно такой мост же я видел в Гималаях, только сплетенный из стволов бамбука. Правда, там под ним был не овраг в двадцать саженей, а д-двухверстная пропасть. Впрочем, для падающего вниз сия разница несущественна... А это что такое?
Он нагнулся и извлек из-под скамейки немудрящую удочку. С интересом рассмотрел ее, потом повертел головой туда-сюда и с радостным возгласом снял с борта зеленую гусеницу.
- Ну, Зюкин, на удачу!
Закинул в воду леску и почти сразу же вытянул серебристую плотвичку размером в ладонь.
- Каково, а? - возбужденно воскликнул Эраст Петрович, суя мне под нос свою трепещущую добычу. - Нет, вы видели? И минуты не п-прошло! Отличная примета! Вот так же мы выудим и Линда!
Ну просто мальчишка! Хвастливый, безответственный мальчишка. Сунул мокрую рыбину в карман, и карман зашевелился, словно живой.
А впереди уже показался знакомый мост - тот самый, что был виден из окон Эрмитажа. Вскоре я разглядел за кронами деревьев и саму зеленую крышу дворца.
Фандорин отвязался от бревна. Когда плоты проплыли мимо, мы взяли курс к правому берегу и четверть часа спустя оказались у ограды Нескучного сада.
На сей раз я преодолел это препятствие без каких-либо затруднений - сказался накопившийся опыт. Мы углубились подальше в чащу, но приближаться к Эрмитажу Фандорин поостерегся.
- Тут уж нас точно искать не станут, - объявил он, растягиваясь на траве. - Но все же лучше д-дождаться темноты. Хотите есть?
- Да, очень хочу. У вас есть какие-нибудь припасы? - с надеждой спросил я, потому что, признаться, в животе давно уже подсасывало от голода.
- А вот. - Он вынул из кармана свой улов. - Никогда не пробовали сырую рыбу? В Японии ее едят все.
Я, разумеется, отказался от такой немыслимой пищи и не без отвращения посмотрел, как Эраст Петрович с аппетитом уплетает скользкую, холодную плотву, изящно вынимая и обсасывая мелкие кости.
Завершив эту варварскую трапезу, он вытер пальцы платком, достал спички, а откуда-то из внутреннего кармана вынул и сигару. Тряхнул коробком, удовлетворенно сообщил:
- Высохли. Вы ведь не курите?
С наслаждением затянулся, положил руку под голову.
- Какой у нас с вами п-пикник, а? Хорошо. Истинный рай.
- Рай? - Я даже приподнялся - такое меня охватило возмущение. - Мир рушится у нас на глазах, а вы называете это "раем"? Качаются устои монархии, невинный ребенок замучен злодеями, достойнейшая из женщин, быть может, в эту самую минуту подвергается... - Я не договорил, потому что не все вещи можно произносить вслух. - Хаос - вот что это такое. На свете нет ничего страшнее хаоса, потому что при хаосе происходит безумие, слом всех и всяческих правил...
Я зашелся кашлем, не досказав мысль до конца, но Фандорин меня понял и улыбаться перестал.
- Знаете, Афанасий Степанович, в чем ваша ошибка? - устало сказал он, закрывая глаза. - Вы верите, что мир существует по неким правилам, что в нем имеется смысл и п-порядок. А я давно понял: жизнь есть не что иное как хаос. Нет в ней вовсе никакого порядка, и правил тоже нет.
- Однако сами вы производите впечатление человека с твердыми правилами, - не удержался я от шпильки, взглянув на его аккуратный пробор, сохранивший безукоризненность, несмотря на все приключения и потрясения.
- Да, у меня есть правила. Но это мои собственные п-правила, выдуманные мною для себя, а не для всего мира. Пусть уж мир сам по себе, а я буду сам по себе. Насколько это возможно. Собственные правила, Афанасии Степанович, это не желание обустроить все мироздание, а попытка хоть как-то организовать пространство, находящееся от тебя в непосредственной б-близости. Но не более. И даже такая малость мне не слишком-то удается... Ладно, Зюкин. Я, пожалуй, посплю.
Он повернулся на бок, подложил под щеку локоть и немедленно уснул. Невероятный человек!
Не знаю, что мучило меня сильнее: голод, или гнев, или сознание своей беспомощности. Хотя нет, знаю - страх. За жизнь Михаила Георгиевича, за Эмилию, за себя.
Да-да, за себя. И то была самая худшая из всех ведомых мне разновидностей страха. Я отчаянно боялся не боли и даже не смерти - позора. Всю жизнь я больше всего страшился попасть в постыдное положение и тем самым потерять чувство собственного достоинства. Что у меня останется, если я лишусь достоинства? Кто я тогда буду? Одинокий, стареющий никчемник с бугристым лбом, шишковатым носом и "собачьими бакенбардами", непонятно на что и зачем израсходовавший свою жизнь.
Рецепт для сохранения достоинства я обнаружил давно, еще в молодости. Волшебная формула оказалась простой и короткой: всеми силами избегать неожиданностей, причем не только печальных, но и радостных. Все постыдные положения возникают из-за нарушения заведенного порядка, то есть именно из-за неожиданностей. Значит, необходимо предвидеть и предусматривать всё заранее. Быть во всеоружии, добросовестно исполнять свой долг и не гнаться за химерами. Так я и жил. А каков результат? Афанасий Зюкин - вор, обманщик, подлец и государственный преступник. Во всяком случае, так считают люди, мнением которых я дорожу.
Солнце перевалило за середину неба и стало потихоньку клониться к западу. Я устал метаться по лужайке, сел. Невесомый ветерок шелестел свежей листвой, среди одуванчиков басисто жужжал шмель, по бирюзовому небу медленно скользили кружевные облака.
Все равно не уснуть, подумал я, и привалился спиной к стволу вяза.
- П-просыпайтесь, Зюкин. Пора.
Я открыл глаза. Облака тащились все так же неспешно, только из белых стали розовыми, а небо потемнело и придвинулось ближе.
Солнце уже зашло, а это означало, что я проспал по меньшей мере часов до девяти.
- Не хлопайте г-глазами, - бодро сказал Фандорин. - Мы идем на штурм Эрмитажа.
Долгополый кучерский кафтан Эраст Петрович снял, остался в сатиновом жилете и синей рубашке - на фоне густеющих сумерек его было почти не видно.
-Мы быстро прошли пустым парком к дворцу.
Когда я увидел освещенные окна Эрмитажа, меня охватила невыразимая тоска. Дом был похож на белый океанский пароход, спокойно и уверенно плывущий через мрак, а я, еще так недавно находившийся на нарядной палубе, упал за борт, барахтаюсь среди темных волн и даже не смею крикнуть "Спасите!".
Фандорин прервал мои горестные мысли:
- Чье это окно - на первом этаже т-третье слева? Не туда смотрите - вон то, открытое, но без света.
- Это комната мистера Фрейби.
- Сумеете залезть? Ладно, вперед!
Мы перебежали по лужайке, вжались в стену и подобрались к темному открытому окну. Эраст Петрович сложил руки ковшом и так ловко подсадил меня, что я безо всякого труда смог перелезть через подоконник. Фандорин последовал за мной.
- Побудьте здесь. Я с-скоро.
- А если войдет мистер Фрейби? - в панике спросил я. - Как я ему объясню свое присутствие?
Фандорин огляделся, взял со стола бутылку, в которой плескалась бурая жидкость - кажется, пресловутое виски, которым некогда потчевал меня батлер.
- Вот, возьмите. Стукнете его по г-голове, свяжете и сунете в рот кляп - вон ту салфетку. Ничего не поделаешь, Зюкин, у нас чрезвычайные обстоятельства. После принесете свои извинения. Еще не хватало, чтобы англичанин поднял крик. Да не тряситесь вы так, я скоро.
Он и в самом деле вернулся не более чем через пять минут. В руке держал саквояж.
- Здесь все самое н-необходимое. У меня в комнате был обыск, однако ничего не тронули. Масы на месте нет. Пойду п-поищу.
Я снова остался один, и опять ненадолго - вскоре дверь отворилась вновь.
Однако на сей раз это был не Эраст Петрович, а мистер Фрейби. Он протянул руку, повернул рычажок масляной лампы, и в комнате стало светло. Я растерянно замигал.
Вцепился в бутылку, неуверенно шагнул вперед. Бедный батлер, он был ни в чем не виноват.
- Добри вечер, - любезно сказал Фрейби, с интересом глядя на бутылку. - I didn't realize that you liked my whisky that much.
Достал из кармана словарь и с впечатляющей сноровкой - видно, наловчился - зашуршал страницами:
- Я... не был... сознават... что ви... любить... мой виски... так... много.
Тут я и вовсе пришел в замешательство. Стукнуть по голове человека, который вступил с тобой в беседу - это уж было совершенно немыслимо.
Посмотрев на мое сконфуженное лицо, англичанин добродушно хмыкнул, похлопал меня по плечу и показал на бутылку:
- A present. Подарок.
Батлер заметил, что в другой руке я держу саквояж.
- Going on travel? Ту-ту-уу? - Он изобразил гудок паровоза, и до меня дошло: Фрейби подумал, что я отправляюсь в путешествие и решил прихватить с собой бутылочку полюбившегося мне напитка.
- Да-да, - пробормотал я. - Вояж. Тэнк ю. И поскорей выскочил за дверь. Сердце чуть не выскакивало из грудной клетки. Бог весть, что Фрейби подумал о русских дворецких. Но сейчас было не до национального престижа.
В соседней комнате, у мистера Карра, тренькнул звонок вызова прислуги.
Я едва успел спрятаться за портьеру - по коридору бежал рысцой младший лакей Липпс. Что ж, молодец. Вот что значит - твердый порядок в доме. Меня на месте нет, а всё работает, как часы.
- Что угодно-с? - спросил Липпс, открывая дверь. Мистер Карр проговорил что-то ленивым голосом - я разобрал слово "чернила", произнесенное с немыслимым акцентом, и лакеи удалился всё той же похвальной рысцой, а я попятился в смежный коридор, ведший к моей комнате - решил пока отсидеться там. Сделал несколько коротких шажков, прижимая к груди саквояж и бутылку, и вдруг налетел спиной на что-то мягкое. Обернулся - о господи, Сомов!
- Здравствуйте, Афанасий Степанович, - пролепетал мой помощник. - Доброго вечера. А меня вот переселили в вашу комнату...
Я сглотнул слюну и ничего не сказал.
- Сказали, что вы будто бы сбежали... Что вас и господина Фандорина скоро отыщут и заарестуют. А ихнего японца уже забрали. Говорят, вы преступники, - шепотом закончил он.
- Знаю, - быстро сказал я. - Только это неправда. Корней Селифанович, у вас было мало времени меня узнать, но, клянусь вам, то, что я делаю, делается исключительно для блага Михаила Георгиевича.
Сомов молча смотрел на меня, и по выражению его лица я не мог понять, о чем он сейчас думает. Закричит или нет - вот единственное, что занимало меня в эту минуту. На всякий случай я вцепился пальцами в горлышко бутылки.
- Да, у меня действительно было слишком мало времени, чтобы познакомиться с вами близко, но великого дворецкого видно сразу, - тихо сказал Сомов. - Позволю себе смелость сказать, что я вами, Афанасий Степанович, восхищаюсь и мечтал бы быть таким, как вы.
И... и если вам понадобится моя помощь, только дайте знать. Всё сделаю.
У меня перехватило горло, и я побоялся, что не смогу говорить - расплачусь.
- Благодарю, - вымолвил я наконец. - Благодарю, что вы решили меня не выдавать.
- Как я могу вас выдать, если я вас не видел, - пожал он плечами, поклонился и пошел прочь.
От этой во всех отношениях примечательной беседы я несколько утратил бдительность и повернул за угол, не позаботившись предварительно посмотреть, нет ли кого в коридоре. А там оказывается, вертелась перед зеркалом горничная ее высочества Лиза Петрищева.
- Ах! - пискнула Лиза, девица глупая, легкомысленная, да к тому же еще уличенная в шашнях с фандоринским камердинером.
- Тс-с-с! - сказал я ей. - Тихо, Петрищева. Только не кричи.
Она испуганно закивала, и вдруг, развернувшись, бросилась наутек с истошным воплем:
- Караул! Убивают! Он ту-у-у-ут!!!
Я метнулся в противоположную сторону, к выходу, но оттуда донеслись взбудораженные мужские голоса. Куда податься?
В бельэтаж, больше некуда.
В два счета взбежал по лестнице, увидел в полутем-ном проходе белую фигуру. Ксения Георгиевна!
Я застыл на месте.
- Где он? - быстро спросила ее высочество. - Где Эраст Петрович?
Внизу грохотало множество ног.
- Здесь Зюкин! Отыскать! - услышал я чей-то начальственный бас.
Великая княжна схватила меня за руку.
- Ко мне!
Мы захлопнули дверь, и через полминуты по коридору пробежали несколько человек.
- Осмотреть комнаты! - скомандовал всё тот же бас.
Вдруг снизу раздались крики, кто-то завопил:
- Стой! Стой, паскуда!
Грянул выстрел, потом еще один.
Ксения Георгиевна, ойкнув, покачнулась, и я был вынужден подхватить ее на руки. Лицо у нее сделалось белым-белым, а глаза от расширившихся зрачков совсем черными.
На первом этаже зазвенело разбитое стекло.
Ее высочество резко оттолкнула меня и бросилась к подоконнику. Я - следом. Мы увидели внизу темную фигуру, очевидно, только что выпрыгнувшую из окна.
Это был Фандорин - я узнал жилет.
В следующую секунду из того же окна выскочили еще двое в штатском и схватили Эраста Петровича за руки. Ксения Георгиевна пронзительно вскрикнула.
Однако Фандорин проявил удивительную гуттаперчивость. Не высвобождая рук, он пружинисто изогнулся и ударил одного противника коленом в пах, а потом точно таким же манером обошелся со вторым. Оба агента согнулись пополам, а Эраст Петрович легкой, стремительной тенью пересек лужайку и исчез в кустах.
- Слава Богу! - прошептала ее высочество. - Он спасен!
Вокруг дома забегали люди - некоторые в мундирах, иные в цивильном. Кто-то понесся по аллее к воротам, другие бросились догонять беглеца. Но преследователей было не так уж много - пожалуй, с десяток. Где им угнаться в темном, просторном парке за шустрым господином Фандориным?
Насчет Эраста Петровича можно было не тревожиться. Но вот что будет со мной?
В дверь громко постучали.
- Ваше императорское высочество! В доме преступник! С вами всё в порядке?
Ксения Георгиевна жестом велела мне спрятаться за шкаф. Открыла дверь, сказала недовольным голосом.
- У меня страшная мигрень, а вы так кричите и грохочете. Поймайте вашего преступника, а меня больше не беспокойте!
- Ваше высочество, по крайней мере, запритесь на замок.
- Хорошо.
Я услышал звук поворачиваемого ключа и вышел на середину комнаты.
- Я знаю, - лихорадочным шепотом заговорила Ксения Георгиевна, зябко обхватив себя за плечи. - Всё это неправда. Он не мог совершить кражу. И ты, Афанасий, тоже на такое не способен. Я обо всем догадалась. Вы хотите спасти Мику. Я не прошу рассказывать, что именно вы задумали. Скажи только - я правильно догадалась?
- Да.
Она и в самом деле меня больше ни о чем не спрашивала. Опустилась на колени перед иконой и стала класть земные поклоны. Я никогда раньше не видел, чтоб ее высочество проявляла такую набожность, даже в детстве. Кажется, она еще и что-то шептала - вероятно, молитву, но слов было не разобрать.
Ксения Георгиевна молилась невыносимо долго. Полагаю, никак не менее получаса. А я стоял и ждал. Только убрал бутылку виски в саквояж. Не оставлять же ее было в комнате великой княжны?
Лишь когда в доме все стихло и из парка, громко переговариваясь, вернулись преследователи, ее высочество поднялась с колен. Подошла к секретеру, зазвенела там чем-то, а потом подозвала меня.
- Держи, Афанасий. Вам понадобятся деньги. У меня нет, сам знаешь. Но вот опаловые серьги и бриллиантовая брошь. Они мои собственные, не фамильные. Эти вещи можно продать. Наверное, они стоят много.
Я попытался возражать, но она и слушать не стала. Чтобы не ввязываться в долгий спор, который сейчас был бы совсем не ко времени, я взял драгоценности, твердо пообещав себе, что верну их ее высочеству в целости и сохранности.
Затем Ксения Георгиевна вынула из шкафа длинный шелковый кушак от китайского халата.
- Привяжи это к шпингалету и спускайся. До земли он не достанет, придется прыгать. Но ведь ты храбрый, ты не побоишься. Храни тебя Господь.
Она перекрестила меня и вдруг поцеловала в щеку - я даже растерялся. И, верно от растерянности, спросил:
- Не передать ли что-нибудь господину Фандорину?
- Что я его люблю, - коротко ответила ее высочество и подтолкнула меня к окну.
До земли я добрался без членовредительства. Парк преодолел тоже без приключений. У ограды, за которой располагалась Большая Калужская улица, почти пустая в этот вечерний час, остановился. Выждал, когда поблизости не будет прохожих, и очень ловко перебрался на ту сторону - в искусстве лазания через заборы я определенно добился немалых успехов.
Однако как действовать дальше, было неясно. Денег у меня так и не появилось, даже извозчика не наймешь. И куда, собственно, ехать?
Я остановился в нерешительности.
По улице брел мальчишка-газетчик. Совсем еще недоросток, лет девяти. Кричал что было мочи, хотя покупать его товар здесь вроде бы было некому:
- Свежий "Грошик"! Газета "Грошик!" Газета объявлений! Кому кавалера, а кому неве-есту! Кому квартеру, а кому хорошее ме-есто!
Я встрепенулся, вспомнив о пари с Фандориным. Зашарил по карманам в надежде отыскать завалявшийся медный грош или копейку. За подкладкой лежало что-то круглое, плоское. Старинная серебряная монетка, петровский алтын.
Ну да ничего, авось в темноте не заметит.
Я подозвал газетчика, выдернул у него из сумки сложённый листок, кинул в кружку серебро - зазвенело не хуже, чем медь. Мальчишка как ни в чем не бывало поплелся дальше, выкрикивая свои неуклюжие вирши.
Подойдя к фонарю, я развернул серую бумагу.
И увидел - на первой же полосе, прямо посередине, вершковыми буквами:
Мой орел! Алмаз мой яхонтовый! Прощаю. Люблю. Жду весточки.
Твоя Линда.
Пиши на Почтамт, предъявителю казначейского билета № 137078859
Оно, то самое! Никаких сомнений! И ведь как ловко составлено - никому постороннему, кто про алмаз и обмен не знает, и в голову не придет!
Но увидит ли Фандорин эту газету? Как ему сообщить? Где его теперь искать? Вот незадача!
- Ну как? - раздался из темноты знакомый голос. - Вот что значит н-настоящая любовь. Это страстное объявление напечатано во всех вечерних газетах.
Я обернулся, потрясенный такой счастливой встречей.
- Ну что вы, Зюкин, так удивились? Ведь ясно было, что, если вы сумеете выбраться из дому, то полезете через ограду. Я т-только не знал, в каком именно месте. Пришлось ангажировать четырех газетчиков, чтобы разгуливали вдоль забора и погромче выкрикивали про частные объявления. Вы непременно должны были клюнуть. Всё, Зюкин, пари вы проиграли. Плакали ваши замечательные подусники с бакенбардами.
17 мая
Из зеркала на меня смотрела одутловатая, пухлогубая физиономия с намечающимся двойным подбородком и противоестественно белыми щеками. Лишившись усов, расчесанных бакенбардов и пышных подусников, мое лицо словно бы вынырнуло из-за облака или из тумана и предстало передо мной голым, очевидным и незащищенным. Я был потрясен этим зрелищем - казалось, я вижу самого себя впервые. В каком-то романе я читал, что человек по мере прожитых лет постепенно создает собственный автопортрет, нанося на гладкий холст своей доставшейся от рождения парсуны узор из морщин, складок, вмятин и выпуклостей. Как известно, морщины могут быть умными и глупыми, добрыми и злыми, веселыми и печальными. И под воздействием этого рисунка, наносимого самой жизнью, одни с годами становятся красивее, а другие уродливее.
Когда прошло первое потрясение и я пригляделся к автопортрету повнимательней, то понял, что не могу с определенностью сказать, доволен ли я этим произведением. Складкой у губ, пожалуй, да: она свидетельствовала о жизненном опыте и безусловной твердости характера. Однако в широкой нижней челюсти угадывалась угрюмость, а обвисшие щеки наводили на мысль о предрасположенности к неудачам. Поразительнее всего было то, что удаление растительности изменило мою внешность куда больше, чем давешняя рыжая борода. Я вдруг перестал быть великокняжеским дворецким и сделался каким-то комом глины, из которого теперь можно было слепить человека любого происхождения и звания.
Однако Фандорин, изучавший мое новое лицо с видом ценителя живописи, кажется, придерживался иного мнения. Отложив бритву, он пробормотал как бы самому себе:
- Вы плохо поддаетесь маскировке. Важность осталась, чопорная складка на лбу тоже никуда не делась, и посадка г-головы... Хм, Зюкин, вы на меня совсем непохожи, ни чуточки - разве что рост примерно совпадает... Ну да ничего. Линд знает, что я мастер по части перевоплощений. Столь очевидное несходство как раз может укрепить его людей в уверенности, что вы - это я. Кем бы вас нарядить? Пожалуй, сделаем вас чиновником, класса этак шестого-седьмого. На меньший чин вы никак не смотритесь. П-посидите тут, я схожу на Сретенку в магазин готового платья для военных и чиновников. Заодно и себе что-нибудь присмотрю. У нас в России человеку легче всего спрятаться за мундиром.
Вчера вечером, в той же газете "Грош", где поместил свое развязное объявление доктор Линд, Эраст Петрович нашел извещение о сдаче квартиры:
Сдается на коронацию квартира из семи комнат с обстановкой, посудой и телефоном. У Чистых прудов. 500 рублей. Возможно пользование прислугой за отдельную плату. Архангельский пер., дом стат. сов-цы Сухоруковой. Спросить в швейцарской.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 [ 16 ] 17 18 19 20 21 22
|
|