Чтение 16–й страницы книги ~Концерт для колобка с оркестром~

- Да уж куда точнее. У нас в Мирске событий никаких не происходит, любой человек из города любопытство вызывает. Вы вот сейчас по улице прошлись, так теперь станут полгода обсуждать, во что одета была, к кому заявилась, о чем разговаривала. Ко мне придут, расспрашивать начнут.

- Да я никого не встретила, только в одну избу и постучалась!

Собеседница мягко улыбнулась.

- Это вам только кажется, а из-за занавесок столько глаз глядело! В Мирске скрыть что-то трудно.

И потом: ну приехала Яна, и что? Изба развалена, куда ей деваться? Ко мне бы пришла, чаю попила. Кстати, хотите горяченького?

- Спасибо, - лязгнула я зубами.

- Холод-то какой после жары наступил, - посетовала женщина, ведя меня к маленькому, но крепкому домику, - сейчас все в огороде померзнет. Ну просто беда.

В чистенькой, опрятной кухне она усадила меня за стол, налила пол-литровую кружку светло-желтой, замечательно горячей жидкости и предложила кусок хлеба с маслом.

- Давно в город за конфетами не ездила, - пояснила хозяйка, - вот и нету сладкого, но, если сверху, на масло, сахарный песок насыпать, очень вкусно получается!

Я улыбнулась.

- В детстве я проводила лето в деревне, и бабушка часто давала мне такое "пирожное". Давайте познакомимся, меня Виолой зовут.

- Валя, - приветливо ответила хозяйка.

- Не тоскливо вам тут?

- Так я только на лето приезжаю, - объяснила Валя, - детей вывожу, носятся целый день на воздухе, никакой дождь им не помеха. Посажу все, соберу, в банки закатаю и домой, в Москву. Мирск у нас теперь вроде дачи. Далеко, правда, зато все свое, и земли полно, сей не хочу, никто сотки не считает. Я вон себе тети-Липин огород прихватила, под картошку его распахала. Муж, правда, сердился, говорил: "Вот Антонина приедет и задаст тебе, налетит, наорет..." А я ему в ответ: "Она сюда сколько лет нос не кажет..."

- Кто это, Антонина? - прервала я ее.

- А сестра тети Липы, - ответила Валя, - только ей больше по жизни повезло, в город переехала, в Козюлино, небось до сих пор там живет, она моложе тети Липы лет этак на шесть, а может, и больше, я точно не знаю. Они с тетей Липой не слишком ладили, Тоня злая, прямо как Яна...

Я удивилась.

- Злая?

- Ага, - кивнула Валя, - знаете, ей жутко повезло у Олимпиады родиться. Все удивились, когда тетя Липа родила, да так внезапно. Утром моя мама увидела, что во дворе коляска стоит, ну и не утерпела, пошла спрашивать: что за младенец, откуда взялся...

Олимпиада спокойно улыбнулась:

- Я родила.

- Ты? - мать Вали схватилась за забор рукой. - Когда?

- А неделю назад.

- Это когда к тебе Тоня приезжала?

- Точно, я ее к родам вызвала.

- Но ты же беременной не казалась, - никак не могла успокоиться соседка.

- Значит, плохо смотрели, - усмехнулась Олимпиада, но потом сжалилась над растерянной матерью Вали и объяснила:

- У меня вес большой, живот всегда торчит, грудь объемная, надела платье пошире - никто ничего и не заметил.

- Кто же отец?

- Молодец с большой дороги, - отмахнулась Олимпиада.

Как ни старались потом жители деревни, так и не узнали, кто же папа Яны. Но отсутствие доброго, любящего отца никак не сказалось на ее судьбе. Яна всегда была одета лучше всех в деревне, имела самые замечательные игрушки и книжки, у нее был велосипед и, неслыханное дело в Мирске, свой собственный телевизор, стоявший в ее комнате.

Олимпиада никогда не ругала дочку. Та таскала охапками двойки, но мать лишь улыбалась.

- Ничего, деточка, школа не показатель, получишь аттестат, пойдешь в медицинское училище, затем в институт, станешь акушером, продолжишь династию.

Но Яна вовсе не собиралась учиться на врача, ее не привлекала перспектива всю молодость тухнуть над учебниками. Девочке намного больше нравилось бегать на сеновал с местными парнями.

Валя завидовала Яне до зубного скрежета. Во-первых, не было никаких шансов явиться на танцы одетой лучше, чем Яна. Та носила красивые туфли производства Чехословакии, платья, выпущенные в ГДР, у нее даже имелись джинсы, самые настоящие, американские. Олимпиада разрешала Яне пользоваться косметикой и не хваталась за крапиву, увидав у нее в руке сигарету. А Таня, мать Вали, чуть не прибила свою дочь, когда та попыталась намазать губы.

Яне купили магнитофон, Валя могла лишь мечтать о подобной игрушке, у Яны был фотоаппарат...

- Нечего ей завидовать, - шипела Таня, - Липа хорошо зарабатывает, не чета мне! Лучше уроки учи, дура!

За этой филиппикой следовал крепкий тумак. Валя стукалась лбом о стол и, глотая слезы, бормотала:

- Ну и везет же некоторым, а она еще мамой недовольна.

Яна и впрямь росла грубой, практически не слушалась Липу, могла нахамить соседям.

- Распустила девку, - шептались бабы.

Один раз Катя Феоктистова, которую Яна, пересекая глубокую лужу на велосипеде, обрызгала с головы до ног, решила устыдить девицу и пришла к Олимпиаде скандалить.

Липа выслушала претензии, а потом заявила:

- Ты, Катя, лучше за своим сыном приглядывай, который день пьяный ходит.

- Зато людей не пачкает, - завизжала Феоктистова, - а твоя-то! Ваше развратница.

Олимпиада насупилась:

- Немедленно извинись перед Яной.

- С какой стати?

- Она не развратница.

- Б.... она и есть б...! Вечно с парнями обжимается.

Липа встала и взяла пальто.

- Эй, ты куда? - растерялась Катя.

- Пойду к тебе домой, - сообщила Олимпиада, - раз ты мою дочь оскорбляешь, то я твои тайны беречь не обязана. Расскажу, как в прошлом году делала тебе аборт, когда ты забеременела, только не от мужа, а от тракториста Лени.

- Не надо, - испугалась Катерина.

- Тогда извиняйся, - твердо сказала Олимпиада.

Историю эту, давясь от смеха, рассказала Вале Яна, которая всегда подслушивала, подглядывала за матерью и была в курсе всех ее дел.

И такую замечательную маму Яна не любила. Она регулярно устраивала Олимпиаде скандалы, орала, топала ногами и пугала ее.

- Поеду к Тоне жить, брошу тебя и уйду!

- Значит, Яна вовсе не голодала в детстве? - воскликнула я.

- Голодала, - затрясла головой Валя, - да у них на столе чего только не было! Икру ели, и не на праздник!

- И оборванкой Яна не ходила?

- Никогда. Вот хамкой была.

Я в растерянности поковыряла пальцем клеенку.

- Знаете, мы дальние родственники Олимпиады.

- Я поняла уже, - кивнула Валя.

- Так вот, моя племянница приезжала в Мирск после смерти Липы и обнаружила Яну одну, в нетопленой избе, в ужасной старой жакетке. Девушка пожаловалась, что голодает, мерзнет...

- Что? - вытаращила глаза Валя. - Ну прямо офигеть, не встать! Липа умерла в больнице, инфаркт с ней приключился. Только ее положили, Яну Тоня к себе увезла, когда же Олимпиада умерла, Антонина избу сначала заперла, а потом, спустя месяц, все мало-мальски ценное увезла. Дом она продать хотела, да кому он нужен. Яна у нее жила, ходила на занятия в училище медсестер, так-то вот, а уж где потом работала, не знаю. Она в Мирск очень редко приезжала.

Может, когда ваша племянница заявилась, Яна как раз тут была, за чем-нибудь приперлась! Мебели хорошей и занавесок уже не было, люстры тоже, холод небось в доме стоял, изба-то не топлена давно, вот она и накинула одежонку, в которой наши бабы на огород ходят... Ой, я вспомнила!

- Что? - оживилась я.

- Так про кацавейку! - завела Валя. - Я дома сидела, чаи гоняла, на улице мороз стыл, жуть. А нам еще свет вырубили. Сижу, значит, свечку жгу, книжку читаю. Тут дверь распахивается и вваливается Яна, такая расфуфыренная, куртка красивая, сапожки замшевые.

Валя, естественно, угостила подругу чаем, потекла беседа. Яна пожаловалась, что Тоня, у которой она сейчас живет, совсем сошла с ума.

- Ну прикинь, - возмущалась девушка, - велела мне сюда ехать, в мороз, угадай зачем?

- Не за картошкой же, - улыбнулась Валя.

- Кому она нужна, - скривилась Яна, - может, конечно, тут, в деревне, и хорошо всякие овощи сажать, только мы, городские, лучше в магазине купим.

Валя хотела было ехидно поинтересоваться: "И давно ты городской стала?", но промолчала, а Яна, прихлебывая чай, продолжала жаловаться.

- Ваще сбрендила! Велела в доме, на чердаке сундук найти, в нем какие-то шмотки, очень ей нужные!

Пакет с детской одеждой. Я говорю: "Тоня, холодно!"

А она: "Нет, поезжай, очень срочно надо". Ну и пришлось по морозу переть!

Налившись чаем, Яна вздохнула:

- Пойду в грязи рыться.

- Возьми мою плюшку, юбку и валенки старые, - предложила Валя, - а то измажешь красивую одежду.

- Твоя правда, - кивнула Яна и переоделась.

Красивую куртку, сапожки, брюки и пуловер - все дорогое, отличного качества она оставила у Вали, на себя нацепила рванину, которую дала ей подруга, и отправилась возиться на чердаке.

Больше Валя Яну не видела. Когда часы пробили одиннадцать вечера. Валя испугалась. Ей неожиданно пришло в голову, что подруга детства могла упасть, сломать ногу и теперь лежит одна в избе и зовет на помощь.

Глава 17

Схватив фонарь, Валя побежала к Гостевым. Но в доме никого не было. В полном недоумении Валя вернулась домой. Получалось, что Яна уехала в Козюлино прямо в вещах, в которых Валя возится на огороде, в "плюшке" и старой юбке, а красивую куртку, сапожки, брюки и пуловер бросила.

На следующее утро местная продавщица Нюра растрепала, что вчера в Мирск заявилась незнакомая девица на такси. Она спрашивала у Нюры, где находится дом восемь.

- Живут же люди, - вздыхала Нюра, описывая незнакомку, - молодая совсем, а в шубке из норки, шапочка такая же, сумка кожаная. А уж пахло от нее!

Закачаться. И собой хороша, прямо картинка!

Незнакомка дошла до дома Гостевых и исчезла в избе. Назад она вернулась вместе с Яной, одетой самым диковинным образом: в плюшку и рваную юбку.

Красавица обнимала Яну, а та плакала. Нюра чуть не вывернула шею, глазея на происходящее. Парочка влезла в такси и была такова.

- Больше она сюда не заявлялась, - сказала Валя, - ее вещи вместе с сумкой я в шкаф спрятала, так и висят до сих пор.

- Можете показать? - тихо спросила я.

Валя кивнула и ушла. Минут через пять она вернулась, неся красный пуховичок, брючки, пуловер и торбочку на длинном ремешке.

- Вот, глядите.

У брюк и свитера карманов не было. В пуховике нашелся билет на автобус и смятый носовой платок, в торбочке лежала расческа, пудреница, губная помада, сборник анекдотов "Про это" и письмо. Я повертела в руках конверт. Адрес был написан четким, округлым, "учительским" почерком. "Козюлино, улица Бондаренко, дом 2, квартира 8, Гостевой Яне".

- Вы читали письмо? - спросила я.

Валя, слегка покраснев, кивнула.

- Думала, вдруг чего важное...

Я вытащила из конверта пожелтевший лист бумаги и увидела одну строчку, напечатанную на пишущей машинке. "Уважаемая Я. Гостева, в качестве утешительного приза вы получаете книгу "Как стать красивой". Надеемся, вы опять примете участие в наших акциях". Внизу стояла малопонятная закорючка.

- Валя, отдайте мне сумку.

- Берите, - пожала она плечами, - мне без надобности. Куртку прихватите?

- Нет.

- Мне она тоже ни к чему.

- Отдайте кому-нибудь.

- Так чужая вещь.

- Думаю, Яна давным-давно позабыла про эти шмотки, - вздохнула я, - можете спокойно ими распоряжаться.

Валя помяла рукав пуховика.

- Нет, - наконец сказала она, - пусть еще повисит. Не умею чужими пользоваться.

Лизочек и Назар мирно играли на заднем сиденье в карты.

- Знаете, где в Козюлине улица Бондаренко? - спросила я.

Папа с дочкой переглянулись и засмеялись.

- А то, - ответила Лизочек, - мы на ней живем, во втором доме.

- Надо же! - обрадовалась я совпадению. - Мне как раз туда, в квартиру восемь.

- К Антонине? - удивился Назар.

- Вы ее знаете?

- Конечно, всю жизнь рядом, - пояснил мужчина, - она с Ниной, моей женой покойной, в одной больнице работала. Нина-то медсестрой была, и Тоня тоже. Общались по-соседски, рублишек до зарплаты друг у друга перехватывали. Тоня побогаче нашего жила, одна, без семьи. Правда, она потом дочку своей покойной сестры пригрела, а та сбежала и адреса не оставила.

- Антонина, наверное, переживала, искала девочку?

- Да нет, - выкручивая руль, ответил Назар, - не слишком убивалась. Не родная она ей.

- А где сейчас Антонина?

Назар глянул на часы.

- Дома небось, если не на дежурстве.

- Она еще работает?

- Почему же нет? Не такая еще и старая. Тоня теперь сиделкой служит, нанимается к тем, кто сам за родственниками ухаживать не может. Прилично зарабатывает, меня иногда как такси использует, если кого перевезти надо, хорошая она баба, добрая.

"Персик" птицей долетел до Козюлина и замер возле трехэтажного дома, покрытого желтой штукатуркой.

Мы влезли по неудобной лестнице наверх, и Назар позвонил в дверь, украшенную номером "8". Лизочек вытащила из кармашка ключи и стала отпирать соседнюю створку.

- Кто там? - раздался бодрый, молодой голос.

- Открывай, свои! - крикнул Назар.

Загремела цепочка, и на лестничную клетку выглянула худенькая женщина с неестественно черными волосами.

- Чего колотишься?

- Гости к тебе.

Я улыбнулась:

- Здравствуйте.

- Входите, входите, - засуетилась Антонина, - тапочки обувайте, у вас кто? Мне вообще-то все равно, но если с мужчиной возиться, то на двадцать рублей сутки дороже выйдут, потому что с ними труднее, они сильно капризные.

- Понимаете, я пришла к вам вовсе не потому, что нуждаюсь в сиделке, - осторожно начала я.

- Да? - сразу потускнела Антонина. - А зачем тогда? Вы проходите в залу или, если не побрезгуете, на кухню. Сыро-то на улице, противно, самое время кофе пить. Будете? У меня хороший, такой по телику рекламируют.

- Огромное спасибо, - воскликнула я, - кофе - самое лучшее, что можно сейчас придумать. Только давайте я в магазин сбегаю, конфет куплю или тортик.

Неудобно мне вашим гостеприимством пользоваться.

- Да есть все, - усмехнулась Тоня, - сладкого полно, я его, впрочем, не люблю. Всю жизнь медсестрой служу, а что нам пациенты суют? Ясное дело: шоколад. Нет бы кто колбаски приволок, я на конфеты прямо смотреть не могу. Никуда гонять не надо, мы тут не нищие, вполне способны человека угостить. Вы лучше скажите, зачем пришли.

Я показала ей торбочку.

- Узнаете?

Антонина недоуменно поморщилась.

- Нет, не моя это сумочка, не было такой никогда.

- Правильно, она принадлежит Яне.

Тоня поставила на стол чайник.

- Вот оно что! Вы из милиции.

- Ну... не совсем.

- А откуда?