Чтение 16–й страницы книги ~Чего хочет женщина~

Больше мы о делах не говорили. Где-то через полчаса я, извинившись, отбыла домой. И сразу позвонила Таньке:

- Собери все, что можешь, на Сердюкова.

- Сделаем, а зачем?

- Для того чтобы построить Империю, нужна крепкая команда.

Танька только хмыкнула.

Как Сердюков обещал, так и сделал. Стражи закона отнеслись к ситуации с пониманием. Деньги адвокат запросил немалые, я дала вдвое больше. Взял. Через неделю я опять позвонила и попросила о встрече. На этот раз встречались на открытом воздухе, в парке.

- Константин Николаевич, - сказала я, извлекая на свет бумаги в дешевой папке. - Вот здесь обозначены ваши доходы за прошлый год, разумеется, не те, о которых известно налоговой полиции, а настоящие суммы.

Он усмехнулся, просмотрел бумаги и взглянул на меня с уважением.

- Что дальше?

- Если вы будете работать на нас, то получите втрое больше. Это для начала.

- На нас? - поднял он брови.

- Скажем так - на меня.

- И в чем будет заключаться моя работа?

- В основном в толковых советах. Хотя может возникнуть ситуация, подобная той, что была неделю назад.

Он засмеялся.

- Если я правильно понял, меня приглашает местная мафия.

Тут и я засмеялась.

- Мафия? На редкость неудачное определение... Моя подруга хочет построить Империю, я ей помогаю. Не стоит так смотреть, я в своем уме. Если хотите, принесу справку от психиатра. У нас есть идея, но не хватает образования в некоторых вопросах. Нам нужен такой человек, как вы. Ловкий, умный, циничный. Теперь еще немного о вас: работая в поте лица, вы через несколько лет, возможно, переберетесь в столицу. И кое-чего достигнете. Может быть, многого. Как повезет... Только лучше быть владыкой в своем королевстве, чем генералом в чужом. Через два года все деньги, которые в этом городе шуршат, снуют и мнутся, будут наши. А это значит власть - и почти безграничная свобода.

- Через два года? - спросил он.

Я кивнула.

- Возможно, раньше. Два года - это крайний срок.

Тут он опять засмеялся и сказал:

- Знаете, я вам верю.

- И правильно, - улыбнулась я.

- Ваша подруга тоже красива? - спросил он, взяв меня за руку.

Я убрала руку, посмотрела на него и сказала:

- Константин Николаевич, о вас отзываются как об очень умном человеке. Я вам предлагаю деньги, которых не стоит никакая женщина. Попробуйте отвлечься от моей внешности, представьте, что перед вами старуха или, например, мужчина.

Он усмехнулся.

- Это трудно...

- Тогда вообразите, что под платьем у меня волосатый живот, а грудь накачана парафином.

- А она накачана?

Я взглянула ему в глаза, а он сказал:

- Извините... Должен вам сказать, Лада Юрьевна, что после нашей первой встречи я тоже вами интересовался. Досье не собирал, но кое-что узнал, а кое до чего своим умом дошел. Ситуация в городе мне известна, в ней многое изменилось за несколько месяцев. После вашего первого звонка я с нетерпением ждал второго, так что ваше предложение меня не удивило...

- Значит, вы подумаете?

- Мне нечего думать, - сказал он. - Я согласен.

В парке мы пробыли долго, бродили по аллеям и разговаривали, где-то через час перешли на "ты", это получилось само собой и совершенно естественно. Несколько раз он смотрел на меня с неподдельным восхищением, и я с удовольствием отметила, что на сей раз восторг вызван не моим лицом и шикарным бюстом.

- Банк - дело перспективное, - кивнул он. - Разумеется, тут надо все как следует продумать, но в целом идея стоящая... Теперь я и сам думаю, что два года - это крайний срок...

Он проводил меня до машины, и я сказала:

- Пара практических советов: при Ломе веди себя скромно, особо ум не демонстрируй, лишний раз согни спину, будь мудрым, вслух не смейся. Его взгляд выдержать трудно, но необходимо, на худой конец смотри ему в переносицу. Ко мне обращайся только по имени-отчеству, никаких комплиментов, улыбок или взглядов. Смотри в мою сторону, только когда непосредственно со мной разговариваешь. Конечно, Лом поначалу воспримет тебя в штыки и рядом со мной не захочет видеть. Терпи. Поведешь себя правильно, он привыкнет. Очки и интеллигентность простит, а там и полюбит, как родного... Пугать мне тебя стыдно, умного учить только портить. Покажется, что доля мала, скажи, обсудим. У нас с подружкой не деньги, главное у нас - кураж... А начнешь хитрить, так мы тебе споем...

- Что? - не понял он.

- "Со святыми упокой..."

* * *

Как я и предполагала, Лом воспринял Сердюкова в штыки.

- На хрена мне эта интеллигенция в доме? - орал он.

Тут я, кстати, про дом вспомнила:

- Что ты там строишь полгода? Хоть бы свозил раз...

- Так ты сказала... - начал Лом.

- Что с женщины взять? Мы, как известно, сегодня говорим одно, а завтра другое. Конечно, насчет дома ты был прав, теперь я это ясно вижу. И хочу дом... Только хочу по-своему. Кто там у тебя работает? Полгода возятся и что успели сделать? Вечно норовят содрать побольше, пьют целыми днями и наконец сляпают какую-нибудь уродину.

- Ладуль, какие проблемы, чего захочешь, то и сляпают. Поехали, хоть сейчас посмотришь.

- Поехали... А адвокат нам нужен. У меня вся душа изболелась, когда менты того парнишку в оборот взяли. Ночами не сплю, все думаю, как бы они какой пакости тебе не сотворили. У тебя натура широкая, скрытничать не умеешь, а эти мерзавцы только и выжидают случая, как тебя подловить. Вот Константин Николаевич и займется тем, чтоб их мерзкие попытки не увенчались успехом.

- Просто он тебе нравится: морда лощеная и трещит как заведенный.

- Да он при тебе лишнее слово сказать боится.

- И правильно, за лишнее слово я сам его в землю зарою.

Мы стали строить дом и приручать Лома. Костя оказался умницей, советам внял и вел себя безукоризненно. Как Лом ни придирался, а ничего подозрительного в нем усмотреть не смог, и вскоре уже называл его Костей, хлопал по плечу и приговаривал:

- Головастый ты мужик...

* * *

В пятницу была презентация по случаю открытия нового банка. Танька с Костей уже отбыли, собирались и мы с Ломом. Я вертелась перед зеркалом, муженек подошел сзади, обнял меня и запел:

- Ладушка, до чего ж ты красивая, дух захватывает... Фигурка точеная... - Он рукой залез под подол и ухитрился смять платье. - Давай наплюем на эту презентацию и дома останемся. Чего мы там не видели?

Отказывать Лому не хотелось, но на этот раз я проявила твердость:

- Потерпишь пару часов. Хочу взглянуть на этих умников и прикинуть: кто там чего стоит.

Умники особого впечатления не произвели. На следующий день к нам приехали Танька с Костей и стали натаскивать Лома. Он капризничал и злился, а мы изрядно помучились. Однако через пару недель муженек вошел во вкус, возвращался с сияющими глазами и заявлял с порога:

- Ладуль, ты сейчас со смеху умрешь...

Со смеху я не умирала, но за мужа радовалась. Работать с ним стало легко и приятно. Память у Лома железная, не хуже его кулаков, и хоть мозгами его бог немного обидел, зато хитростью и звериным чутьем снабдил в избытке, а о том, что карманы ближних следовало время от времени основательно очищать, Лому напоминать не приходилось. Костя умело его инструктировал, а Ломик был способен запомнить текст объемом в пять страниц и на следующий день воспроизвести его дословно. Очень скоро ребята в банке поняли, что заполучили. Но русский человек, как известно, задним умом крепок.

Поздней осенью, после одного примечательного разговора с глазу на глаз в кабинете за дубовыми дверями, в котором Лом, к удивлению своего собеседника, продемонстрировал недюжинный ум, а не только звериную повадку, у нас в гостях появились двое мужчин. Правда, на гостей они были похожи мало, так как выглядели испуганными, нервными и неприлично суетливыми. С обоими я встречалась лишь однажды, на презентации, и поэтому позволила себе, открыв дверь, выказать легкое недоумение.

- Здравствуйте, - пропела я с улыбкой, глядя попеременно то на одного, то на другого.

Один из мужчин был среднего роста, худой и бледный, ранняя лысина и борода клинышком, фамилия его была Перезвонов. Лом сразу же прозвал его Звонком за неуемную тягу к красноречию. Второй - высокий, крепкий и в отличие от товарища говорил мало и по делу, чему, надо полагать, способствовала его фамилия: Молчанов. Сейчас он держал в руках черную папку, по некоторым причинам очень меня интересовавшую.

- Здравствуйте, - ответили они мне и улыбнулись, хотя было заметно, что им не до улыбок. - Геннадий Викторович дома?

- Дома, проходите, пожалуйста.

Они вошли. В прихожей появился Лом. Так как визит ожидался, муженек бродил по квартире в костюме, застегнутом на все пуговицы, и выглядел, как всегда, сокрушительно, правда, на особый, бандитский, манер, точно назло всем моим попыткам придать ему вид добропорядочного гражданина.

- Вот сюда, пожалуйста, - сказала я, указывая рукой на дверь гостиной, а Лом головой мотнул:

- Пошли, ребятки.

Я закрыла за ними дверь и прошла в соседнюю комнату. Здесь напротив друг друга молча сидели Костя и Танька. При моем появлении подружка вскинула голову и спросила:

- Лом справится?

- Еще бы.

Костя поднялся с кресла, подошел к окну и сказал тихо:

- Черт, волнуюсь, как на выпускном экзамене.

- Не стоит, - успокоила его я. - Все нормально и даже лучше. Генка понял, чего от него хотят, а когда он случайно что-то понимает, ему цены нет.

Мы настроились на долгое ожидание, но разговор занял не более получаса. Гости молча оделись в прихожей, потом хлопнула входная дверь, а мы покинули комнату. Лом сидел в кресле и ухмылялся.

- Что, Геночка? - спросила я, устраиваясь на его коленях.

- Порядок, - кивнул он и поцеловал меня.

На столе лежала та самая кожаная папка. Костя сел, придвинул ее к себе и стал внимательно изучать содержимое. Танька пританцовывала рядом и все норовила заглянуть ему в глаза. Наконец Костя поднял голову, посмотрел на нас по очереди и сказал:

- Молчанову сейчас самое время умереть.

Лом уставился на меня, а я едва заметно кивнула.

* * *

Я жарила мужу котлеты, Танька вертелась рядом, залезая руками то в один салат, то в другой.

- Молчанова-то с попом хоронят, - минут через пять заявила она. - С понятием люди...

- Сейчас модно, - пожала я плечами.

- Отпевание сегодня в час. - Танька задумалась, глядя на люстру. - Человек он в городе уважаемый... был. И меня, кстати, приглашали...

- Сошлись на занятость, отправь вдове соболезнования, покойнику венок...

- Да нет, я бы сходила... отдала то есть последний долг... и вообще, послушала, как поют.

- Помешательство какое-то, - разозлилась я.

- И вовсе не помешательство... В душе-то так чисто делается, и плакать хочется.

- Что ж, - вздохнула я, - сходи поплачь.

Танька взглянула на часы и ходко затрусила к двери.

Однажды вечером Лом вернулся в сильной задумчивости, бродил по квартире и все на меня поглядывал. Где-то часа через полтора не выдержал и сказал:

- Ладуль, мне с тобой поговорить надо...

Разговор вышел бурным, и я впервые накричала на муженька, а под конец заявила:

- Ломик, с наркотой связываться не смей.

Традиционно этим промыслом в нашем городе занимались нехристи. С ними мы уживались по принципу: у вас своя свадьба, у нас своя... Откуда теперь ветром надуло, понять несложно: еще в прошлые времена Лешка Моисеев, давний Ломов дружок, мутил воду и пел о бешеных деньгах.

- А чего от добра отказываться? - разозлился Лом. - Дело верное, отлаженное, а нехристей мы в бараний рог свернем, нечего им у нас хозяйничать.

Убрав из голоса командные нотки, я запела жалостливее.

- Я покойному Аркаше всегда говорила, не суйся. У нас дела, слава богу, идут неплохо, а от добра добра только дураки ищут.

Лом упоминаний о бывшем соратнике не выносил, тут я дала маху. Мысли об Аркаше возвращали к невеселым думам о Димке. Хотя времени, на мой взгляд, прошло достаточно, и Ломовы раны я зализывала ежедневно и основательно, но они все еще были свежи и болезненны.

- Аркаша без тебя шагу сделать боялся, а у меня своя голова на плечах, - рявкнул он. - Лешка правильно говорит, я и сам вижу - дело верное. У нас сейчас сила, все к рукам приберем.

Я испугалась этакой прыти и на следующий день собрала совет. Впервые мнения разделились. Костя, выслушав меня, пожал плечами и заявил:

- Деньги не пахнут.

Танька пошла еще дальше.

- А почему бы и нет? Моисеев подлец, но не дурак, а в его намерении я улавливаю признак гениальности.

- Замолчи, - разозлилась я. - Гениальность... У меня в отношении наркоты твердое и незыблемое правило...

- Да знаю я, знаю, - нахмурилась подружка. - Не заводись. Речь идет о деньгах, а не о моральных принципах.

- Мы строим Империю, - решив зайти с другой стороны, сказала я, - а Империя - это законы. Их надо создать, а создав, придерживаться. Иначе в один прекрасный момент все рухнет, как карточный домик. И еще. У каждого человека должна быть черта, за которую не следует переступать. Пока он возле нее топчется, бог его терпит, прощая кое-какие шалости, но нервы у господа тоже не железные, может и разгневаться, а господь, как известно, всемогущ, и силой с ним мериться дело зряшное.

Танька о господе размышляла в последнее время много и сейчас запечалилась.

- Думаешь, влезем мы в это дерьмо и удача нас покинет?

- Думаю, - кивнула я. - Дело для нас новое, пока уму-разуму научимся, много шишек набьем, а кое-чего и лишимся.

- И хочется, и колется, и мамка не велит, - почесав нос, сказала Танька. Костя поднялся с кресла.

- Если Лада против, это уже повод отказаться. Тут другая проблема: Лом.

- Лома я беру на себя, - кивнула я.

- А получится? - впервые усомнилась в моих способностях Танька. - Уж больно завелся.

- Получится, - заверила я. - А вот Моисеев нам теперь не ко двору. Дурной советчик хуже чумы.

- Споем? - насторожилась Танька.

- Придется спеть, - сказал Костя. - Но сделать это нужно с высочайшего соизволения. Если Лешка сейчас сыграет в ящик, даже осел поймет, в чем дело, а Лом далеко не так глуп, как иногда кажется. Если чего заподозрит, мы утратим влияние на него и вся работа тогда впустую.

- Да-а, - протянула Танька и глубоко задумалась.

- План давай, - сказала я.

- План будет. Берись за Лома, а я прикину, как половчее взяться за Моисеева.

Весь вечер я ходила опустив глазки, с мужем была ласкова, но тиха и молчалива. Дважды всплакнула, сначала в ванной, потом на кухне, когда мыла посуду. Лом сразу подмечал изменения в моем лице, но здесь, как видно, решил держаться и стойко молчал. Я о делах даже не заговаривала, а ночью прониклась к мужу особой нежностью.

- До чего ж ты настырная, - вздохнул Лом, поднялся, прошелся по спальне, сходил на кухню и принес сок в высоком стакане, а потом сел на постель, разглядывая меня с некоторой суровостью. - Обязательно чтоб по-твоему было, - сказал обиженно. - Ну ладно там бабьи капризы, я ж все понимаю, потому никогда тебе ни в чем отказу нет. Хоть раз я сказал тебе "нет", а? Хоть раз разозлился или дал понять, что чего-то мне не по душе? Сама ведь знаешь: стоит тебе словечко шепнуть или кивнуть головкой - так я в лепешку расшибусь для твоего удовольствия. Но куда не просят, не лезь. Ты баба умная, и советы твои я всегда выслушиваю, только решать, что и как, буду сам.

- Не в том дело, Геночка, - запричитала я. - Совсем другое меня мучает. На днях по телевизору показывали детей, лет по двенадцати, не больше, а они уже наркоманы. Смотреть, жуть берет, на людей не похожи, а у каждого родители, и отец с матерью уж, верно, такой жизни им не желали, и родители-то все приличные, не какая-то там пьянь... Только разве убережешь, когда это зелье везде и всюду? Ты знаешь, что в городе творится? Возьми любую школу - каждый второй старшеклассник эту дрянь уже пробовал, во всех ночных клубах купить ее без проблем, только знай, к кому подойти, а не знаешь, так доброхоты подскажут. А хуже наркоты ничего нет, самая привязчивая зараза. Я ведь тебе про брата рассказывала... Такое вообразить невозможно, и боже сохрани нам с тобой подобное пережить: видеть, как родной тебе человек превращается в полуидиота... - Тут я зарыдала в полный голос, а муженек стал меня обнимать и по спине наглаживать. - Страшно мне, Гена, бог накажет... А у нас с тобой сейчас все так хорошо, что божий гнев нам без надобности. Неужто из-за паршивых бумажек будем собственных детей травить? Денег у нас, слава богу, хватит и нам, и внукам, чего ж грех-то на душу брать?

- Ладно, Ладуль, чего ты, - расстроился Лом, вытирая мои горькие слезы. - Я, честно, как-то не подумал об этом, ну, то есть о твоем брате и как ты вообще к этому относишься. Разозлился, потому что гордость заела: мол, опять все по-твоему, а я что ни скажу, все не в масть... Когда ты со мной поговоришь, все ясно становится, вот хоть сейчас, я теперь и сам вижу, что нам гадость всякая без надобности. Мы найдем, где лишние бабки сшибить.

- Я ведь почему против Лешки взъелась, - шмыгнув носом, решила пояснить я. - Он ведь жаден до глупости, и никакого в нем нет человеческого понятия. Это я с тобой могу поговорить, и ты поймешь, а у него душа давно запродана, и дальше своего длинного носа он ничего не видит. И тебе в уши шипит...

- Больно я его слушаю... - махнул рукой Лом и полез целоваться. Потом поднял голову, заглянул мне в глаза и, кашлянув, спросил не без робости: - Ладуль, ты не беременна, нет?

- Сейчас и рожать-то страшно, - пожаловалась я. - Такое вокруг...

- Глупости. Бабы должны рожать, и бояться совершенно нечего, в особенности тебе... Нехристей, кстати, потеснить надо, живут как у себя дома. Пусть своих ребятишек травят, а наши сами придумают, чем себя в гроб вогнать.

* * *

Через пару недель, явившийся с обычным отчетом Вячеслав Сергеевич, по-домашнему Славик, сосватанный нам Костей и ведущий теперь всю бухгалтерию, мужик умный и понятливый, сказал, обращаясь к Лому:

- Гена, Лешку Моисеева проверить надо. Есть у меня подозрение - ворует много, зарвался, решил, что в казино он полный хозяин.

- Что же, на него ревизию насылать? - усмехнулся Лом.

- Ревизия - дело не наше, а вот проверить да на место поставить - необходимо. Я знаю, вы друзья, но это для воровства не повод. Друзей уважают, а не обворовывают. Сдается мне, что Моисеев это забыл.

- И как ты его поймать думаешь? - удивился Лом.

- Дело нехитрое, зашлю к нему человечка, Лешка и знать ничего не будет. Человечек со стороны, парень башковитый, он разберется, что там за дела...

Через месяц перед Ломом лежали бумаги, из которых следовало, что воровал Моисеев давно и помногу. Лом к этому известию отнесся спокойно.

- Ну и что? - спросил, отодвигая бумаги в сторону. - Пусть ворует...

- Не в том дело, что украл, - взъелась Танька, вскакивая с кресла, - а в том, что уважения к тебе нет... Только дураки себя обманывать позволяют, - сорвалась подружка и тут же язык прикусила под мрачным Ломовым взглядом. Впрочем, своротить ее с выбранного пути затруднительно, и она, помолчав немного, забросила пробный камень: - Много воли взял, вообразил, что с тобой тягаться может. И распоясался. Язык точно помело. Мне донесли: на днях болтал, подлец, что, мол, Лома за одни Ладкины титьки давно бы пристрелить надо...