проливной дождь. Потом блеснула молния, и раздался страшный раскат грома. В
этом конечно, не было ничего необыкновенного, и меня испугала не столько
самая молния, сколько мысль, быстрее молнии промелькнувшая в моем мозгу:
"Мой порох!" У меня замерло сердце, когда я подумал, что весь мой порох
может быть уничтожен одним ударом молнии, а ведь от него зависит не только
моя личная оборона, но и возможность добывать себе пищу. Мне даже в голову
не пришло, какой опасности в случае взрыва подвергался я сам, хотя, если бы
порох взорвало, я уже, наверно, никогда бы этого не узнал.
гроза прекратилась, я отложил на время все работы по устройству и укреплению
моего жилища и принялся делать мешечки и ящики для пороха. Я решил разделить
его на части и хранить понемногу в разных местах, чтобы он ни в коем случае
не мог вспыхнуть весь сразу и самые части не могли бы воспламениться друг от
друга. Эта работа взяла у меня почти две недели. Всего пороху у меня было
около двухсот сорока фунтов. Я разложил его весь по мешечкам и по ящикам,
разделив, по крайней мере, на сто частей. Мешечки и ящики я запрятал в
расселины горы в таких местах, куда никоим образом не могла проникнуть
сырость, и тщательно отметил каждое место. За бочонок с подмокшим порохом я
не боялся потому поставил его, как он был, в свою пещеру, или "кухню", как я
ее мысленно называл.
выходил из дому с ружьем, отчасти ради развлечения, отчасти чтобы
подстрелить какую нибудь дичь и поближе ознакомиться с естественными
богатствами острова. В первую же свою прогулку я сделал открытие, что на
острове водятся козы. Я этому очень обрадовался, но беда была в том, что эти
козы были страшно дики, чутки и проворны, так что почти не было возможности
к ним подкрасться. Меня, однако, это не смутило; я был уверен, что рано или
поздно научусь охотиться на них. Когда я выследил места, где они обыкновенно
собирались, то подметил следующую вещь; когда они были на горе, а я
появлялся под ними в долине, - все стадо в испуге кидалось прочь от меня; но
если случалось, что я был на горе, а козы паслись в долине, тогда они не
замечали меня. Это привело меня к заключению, что глаза этих животных не
приспособлены для смотрения вверх и что, следовательно, они часто не видят
того, что над ними. С этих пор я стал придерживаться такого способа: я
всегда взбирался сначала на какую нибудь скалу, чтобы быть над ними, и тогда
мне часто удавалось подстрелить их. Первым же выстрелом я убил козу; при
которой был сосунок. Мне от души было жалко козленка. Когда мать упала, он
продолжал смирно стоять около. Мало того: когда я подошел к убитой козе,
взвалил ее на плечи и понес домой, козленок побежал за мной. Так мы дошли до
самого дома. У ограды я положил козу на землю, взял в руки козленка и
пересадил его через частокол. Я надеялся выростить его и приручить, но он
еще не умел есть, и я был принужден зарезать и съесть его. Мне надолго
хватило мяса этих двух животных, потому что ел я мало, стараясь по
возможности сберечь свои запасы, в особенности хлеб.
неотложные делом было для меня устроить какой нибудь очаг, в котором можно
было бы разводить огонь. Необходимо было также запастись дровами. О том, как
я справился с этой задачей, а равно о том, как я увеличил свой погреб и как
постепенно окружил себя некоторыми удобствами, я подробно расскажу в своем
месте, теперь же мне хотелось бы поговорить о себе, рассказать какие мысли в
то время меня посещали. А их, понятно, было немало.
бурей на необитаемый остров, который лежал далеко от места назначения нашего
корабля и за несколько сот миль от обычных торговых морских путей, и я имел
все основания прийти к заключению, что так было предопределено небом, чтобы
здесь, в этом печальном месте, в безвыходной тоске одиночества я и окончил
свои дни. Обильные слезы струились у меня из глаз. когда я думал об этом, и
не раз недоумевал я, почему провидение губит свои же творения, бросает их на
произвол судьбы, оставляет без всякой поддержки и делает столь безнадежно
несчастными, повергает в такое отчаяние, что едва ли можно быть
признательным за такую жизнь.
укорял за них. Особенно помню я один такой день. В глубокой задумчивости
бродил я с ружьем по берегу моря. Я думал о своей горькой доле. И вдруг
заговорил во мне голос разума. "Да, - сказал этот голос, - положение твое
незавидно: ты одинок - это правда. Но вспомни: где те, что были с тобой?
Ведь вас село в лодку одиннадцать человек: где же остальные десять? Почему
они погибли? За что тебе такое предпочтение? И как ты думаешь, кому лучше:
тебе или им?" И я взглянул на море. Так во всяком зле можно найти добро,
стоит только подумать, что могло случиться и хуже.
необходимым и что было бы со мной, если б случилось (а из ста раз это
случается девяносто девять)... если б случилось, что наш корабль остался на
той отмели, куда его прибило сначала, если бы потом его не пригнало
настолько близко к берегу, что я успел захватить все нужные мне вещи. Что
было бы со мной, если б мне пришлось жить на этом острове в тех условиях, в
каких я провел на нем первую ночь - без крова, без пищи и без всяких средств
добыть то и другое? В особенности, - громко рассуждал я сам с собой, - что
стал бы я делать без ружья и без зарядов, без инструментов? Как бы я жил
здесь один, если бы у меня не было ни постели, ни клочка одежды, ни палатки,
где бы можно было укрыться? Теперь же все это было у меня и всего вдоволь, и
я даже не боялся смотреть в глаза будущему: я знал, что к тому времени,
когда выйдут мои заряды и порох, у меня будет в руках другое средство
добывать себе пищу. Я проживу без ружья сносно до самой смерти.
обеспечить себя всем необходимым на то время, когда у меня не только
истощится весь мой запас пороху и зарядов, но и начнут мне изменять здоровье
и силы.
могут быть уничтожены одним ударом, что молния может поджечь мой порох и
взорвать. Вот почему я был так поражен, когда у меня мелькнула эта мысль во
время грозы.
жизни, какая когда либо выпадала в удел смертному, я начну с самого начала и
буду рассказывать по порядку.
ужасный остров. Произошло это, значит, во время осеннего равноденствия; в
тех же широтах (т. е., по моим вычислениям, на 9ь 22' к северу от экватора)
солнце в этом месяце стоит почти отвесно над головой.
сообразил, что потеряю счет времени, благодаря отсутствию книг, перьев и
чернил, и что в конце концов я даже перестану отличать будни от воскресных
дней. Для предупреждения этого я водрузил большой деревянный столб на том
месте берега, куда меня выбросило море, и вырезал ножом крупными буквами
надпись: "Здесь я ступил на этот берег 30 сентября 1659 года", которую
прибил накрест к столбу. По сторонам этого столба я каждый день делал ножом
зарубку; а через каждые шесть зарубок делал одну подлиннее: это означало
воскресенье; зарубки же, обозначавшие первое число каждого месяца, я делал
еще длиннее. Таким образом, я вел мой календарь, отмечая дни, недели, месяцы
и годы.
несколько приемов, я не упомянул о многих мелких вещах, хотя и не особенно
ценных, но сослуживших мне тем не менее хорошую службу. Так, например, в
помещениях капитана и капитанского помощника я нашел чернила, перья и
бумагу, три или четыре компаса, некоторые астрономические приборы, подзорные
трубы, географические карты и книги по навигации. Все это я сложил в один из
сундуков на всякий случай, не зная даже, понадобится ли мне что нибудь из
этих вещей. Кроме того, в моем собственном багаже оказались три очень
хороших библии (я получил их из Англии вместе с выписанными мною товарами и,
отправляясь в плавание, уложил вместе с своими вещами). Затем мне попалось
несколько книг на португальском языке, в том числе три католических
молитвенника и еще несколько книг. Их я тоже подобрал. Засим я должен еще
упомянуть, что у нас на корабле были две кошки и собака (я расскажу в свое
время любопытную историю жизни этих животных на острове). Кошек я перевез на
берег на плоту, собака же, еще в первую мою экспедицию на корабль, сама
спрыгнула в воду и поплыла следом за мной. Много лет она была мне верным
товарищем и слугой. Она делала для меня все, что могла, и почти заменяла мне
человеческое общество. Мне хотелось бы только, чтобы она могла говорить. Но
этого ей было не дано. Как уже сказано, я взял с корабля перья, чернила и
бумагу. Я экономил их до последней возможности, и пока у меня были чернила,
аккуратно записывал все, что случалось со мной; но когда они вышли, мне
пришлось прекратить мои записи, так как я не умел делать чернила и не мог
придумать, чем их заменить.
кроме чернил, недоставало еще очень многого; у меня не было ни лопаты, ни
заступа, ни кирки, так что нечем было копать или взрыхлять землю, не было ни
иголок, ни ниток. Не было у меня и белья, но я скоро научился обходиться без
него, не испытывая большого лишения.
и тяжело. Чуть не целый год понадобилось мне, чтоб довести до конца ограду,
которою я вздумал обнести свое жилье. Нарубить в лесу толстых жердей,
вытесать из них колья, перетащить. Эти колья к моей палатке - на все это
нужно было много времени. Колья были очень тяжелы, так что я мог поднять не
более одной штуки зараз, и иногда у меня уходило два дня только на то, чтобы
обтесать кол и принести его домой, а третий день - на то, чтобы вбить его в
землю. Для этой последней работы я употреблял сначала тяжелую деревянную
дубину, а потом вспомнил о железных ломах, привезенных мною с корабля, и
заменил дубину ломом, хотя не скажу, чтобы это принесло мне большое
облегчение. Вообще вбивание кольев было для меня одною из самых утомительных
и кропотливых работ.
Лукин Евгений
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Андреев Николай
Шилова Юлия
Афанасьев Роман