обведя взором притихших гостей, раздраженный джентльмен снова умчался с той
же невероятной прытью, и больше его не видели.
и несвоевременное бегство было для него таким же ударом и сюрпризом, как и
для прочих членов семейства. Из всех нападок и обвинений, когда-либо
достававшихся на долю ни в чем не повинного человека, ни одно не могло
сравниться по силе и убежденности с теми, какие пришлось выслушать мистеру
Пекснифу от каждого из родственников при расставании.
потрясающее зрелище, а глухая кузина, раздражение которой усугублялось тем,
что хоть она и видела все происходящее, но понимала только, что разразилась
катастрофа, соскребла с башмаков грязь о скребок, а потом наследила по всему
крыльцу - в знак того, что отрясает прах от своих ног, перед тем как
покинуть эту обитель лицемерия и коварства.
именно мыслью, что все эти родственники и друзья и раньше ненавидели его
точно так же и что он, со своей стороны, подарил им не больше любви, чем мог
отдать, не жалея, из того обширного запаса, которым располагал по этой
части. Такой взгляд на собственные дела доставил ему большое утешение; и это
обстоятельство не мешает здесь отметить, поскольку оно показывает, как легко
утешиться добродетельному человеку, даже потерпев неудачу и разочарование.
ГЛАВА V,
Пенсии ф. С описанием всех, торжеств, состоявшихся по этому случаю, и
великой радости мистера Пинча
уже не раз упоминавшиеся на этих страницах, усматривали фантастическое
сходство с хозяином. Не по внешности, ибо это была костлявая, заезженная
кляча, получавшая гораздо меньше корма, чем мистер Пексниф, - но по
нравственным качествам; ибо, как говорили, она много обещала и ровно ничего
не делала. Она, так сказать, все собиралась пуститься вскачь, и никак не
могла собраться. Бывало, еле-еле тащась по дороге, она вдруг начинала так
высоко вскидывать ногами и проявлять такую дьявольскую прыть, что прямо не
верилось, как это она делает меньше четырнадцати миль в час; и этой иллюзии
было тем труднее противиться, что сама кляча вполне удовлетворялась
собственной скоростью, и даже очная ставка с самыми ретивыми скакунами ее не
смущала. Это была такого рода скотина, которая внушала живейшую надежду
людям, мало с ней знакомым, и приводила в отчаяние всех, кто ее хорошо знал.
В каком отношении, при означенных чертах характера, она могла бы, по
справедливости, уподобиться своему хозяину, было ведомо одним только
клеветникам этого добродетельного человека. Однако в том и заключается
горькая истина, а также печальный пример людского недоброжелательства, что
клеветники все же сравнивали лошадь с хозяином.
какое бы название ему ни присвоить, он больше смахивал на пузатую двуколку,
- и сосредоточились все помыслы и надежды мистера Пинча в одно ясное,
морозное утро, ибо в этом щегольском экипаже он собирался ехать в Солсбери,
с тем чтобы встретить там нового ученика и торжественно препроводить его в
дом мистера Пекснифа.
ты застегиваешь подбитое ветром пальто, которое у тебя столько лет, по
грустному недоразумению, называется "теплым"; как твердо ты веруешь, когда с
неизменяющей тебе веселостью заклинаешь конюха Сэма "немножко попридержать
лошадь", что это четвероногое сорвется с места и понесется вскачь, если его
отпустить! Кто мог бы воздержаться от улыбки - сочувственной, Томас Пинч, а
не обидной, - ибо, видит бог, ты и без того достаточно обижен судьбой, -
наблюдая, с каким оживлением, радуясь предстоящему празднику, ты ставишь,
едва отхлебнув, на кухонный подоконник белую кружку (приготовленную тобой
еще с вечера, чтобы не задерживаться с завтраком) и кладешь на сиденье рядом
с собой черствую корку, намереваясь съесть ее по дороге, после того как твое
радостное волнение немного утихнет! Кто не воскликнул бы, глядя, - как ты
выезжаешь из ворот, весь сияя, и с благодарностью и любовью кланяешься
ночному колпаку Пекснифа, смутно виднеющемуся в окне его спальни: "Помоги
тебе боже, Том, и пошли тебе тихий приют, где бы ты мог поселиться и жить
мирно и где никакое горе не коснется тебя!"
экипаже, чем ясное, морозное утро, когда надежда быстро гонит по жилам
горячую кровь и щекочет все тело от головы до пяток! Как весело начинался
бодрящий зимний день, который мог бы вогнать в краску томительное лето
(особенно, когда оно прошло) и пристыдить весну за то, что она никогда не
бывает по-настоящему холодна. Овечьи колокольчики позванивали так бодро в
морозном воздухе, словно могли чувствовать на себе его живительное влияние;
деревья вместо листьев и цветов роняли на землю иней, искрящийся на лету,
как алмазная пыль, - Тому он казался ничуть не хуже бриллиантов. Из
деревенских труб струей высоко-высоко поднимался дым, - словно земля,
блистая белизной, уже не терпела ничего грязного и стремилась освободиться
от темного дыма. Ледяная корка на ручье, еще недавно подернутом рябью, была
так прозрачна и тонка, будто живая струя остановилась по собственной воле, -
так казалось Тому в его радости, - чтобы полюбоваться чудесным утром. А для
того чтобы солнце не нарушило этого очарования слишком быстро, между ним и
землей стлался тонкий туман, похожий на тот, что застилает луну летними
вечерами, - на взгляд Тома, это был тот же самый туман, - и, казалось, молил
солнце сжалиться и не гнать его прочь.
опор, - что было совершенно одно и то же: и все, что он видел по дороге, как
бы сговорилось о том, чтобы развеселить его еще больше. Например, как только
он завидел издалека шлагбаум - очень еще издалека! - жена сторожа, которая в
это время пропускала какую-то подводу, бросилась опрометью обратно в
сторожку сказать мужу, что едет мистер Пинч! И в самом деле, когда Том
подъехал ближе, из домика гурьбой высыпали дети сторожа, крича тонкими
голосами: "Мистер Пинч!" - к великой радости Тома. Сторож, неприветливый, в
общем, человек, которого все порядком побаивались, вышел сам, чтобы получить
с него дорожный сбор *, и угрюмо пожелал ему доброго утра; и все это вместе
взятое, а также вид всего семейства, завтракавшего перед огнем за круглым
столиком, придало черствой корке Тома Пинча совсем особенный вкус, как будто
ее отрезали от волшебной ковриги.
мистером Пинчем по дороге. Нет, нет. Блестящие' глаза и белоснежные шейки
тоже подбегали к окнам верхних этажей, заслышав стук его экипажа, и отвечали
на его поклон не скупясь, полной мерой. Все они были веселы. Все улыбались.
А самые шаловливые даже посылали Тому воздушные поцелуи, когда он
оборачивался. Потому что кто же принимал всерьез ми-пера Пинча? Он,
бедняжка, и мухи не обидит.
живо, что солнце не вытерпело и, сказав: "Дай посмотрю, что там такое
творится", - Том нимало не сомневался, что оно так и сказало, - взошло над
землей во всем своем лучезарном величии. Туман, слишком застенчивый и робкий
для такого блестящего общества, в испуге бежал прочь; и когда он рассеялся,
горы, холмы и отдаленные пастбища, полные степенных овец и крикливых ворон,
развернулись ярко, словно новые, нарочно созданные для этого случая.
Стремясь приветствовать их появление, ручей уже не стоял неподвижно, а
заторопился дальше, неся эту новость на мельницу, за три мили отсюда.
настроении, как вдруг увидел на тропинке впереди себя пешехода, который
быстрой и легкой походкой шагал в том же направлении что и мистер Пинч,
распевая на ходу, пожалуй, чересчур громким, но зато не лишенным
музыкальности голосом. Это был малый лет двадцати пяти или шести, в куртке
нараспашку, надетой так свободно и небрежно, что длинные концы красного
шарфа то развевались по ветру у него за спиной, то перекидывались на грудь,
а пучок красных зимних ягод в петлице его бархатной куртки был виден мистеру
Пинчу не хуже, чем если бы эта куртка была надета задом наперед. Он пел не
умолкая и с таким увлечением, что не слышал стука колес до тех пор, пока
двуколка не поравнялась с ним; только тогда он оглянулся, и мистер Пинч
увидел его чудаковатое лицо с очень веселыми голубыми глазами.
думал увидеть вас здесь! Ну-ну, удивительное дело!
ответил, что направляется в Солсбери.
большим удовольствием. - Право, не думал, что вы так любите щеголять, Марк!
виноват. А насчет франтовства, сэр, так вот в этом-то, понимаете, и все
дело. - И тут он стал особенно мрачен.
хорошо одет. Чем же тут хвалиться? Вот если бы я был весь в лохмотьях, да
веселый, - тогда это кое-что бы значило, мистер Пинч.
одежды, да, Марк? - спросил Пинч.
ухмыльнулся Марк. - Как раз угадали.
право, первый раз в жизни вижу. Мне всегда так казалось, а теперь я
окончательно убедился. Я тоже еду в Солсбери. Хотите, подвезу. Буду очень
рад вашему обществу.
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Дальский Алекс
Сертаков Виталий
Прозоров Александр