на казарме вместо советского флага появился литовский. Прогуливаясь по
военному городку, я встретил несчастного, забитого "урюка", как называют
офицеры солдат из Средней Азии. Парнишка оказался жителем Каракалы, в
которой у нас, как выяснилось, была куча общих знакомых. Я вынес ему из
офицерской столовой мешок хлеба и в знак благодарности получил пакет
порошка, который в милицейских протоколах именуется "наркотик типа терьяк".
Большая часть порошка была высыпана в борщ Нахрапова, когда он решил
перекусить перед встречей комиссии из штаба округа. "Наш человек в
столовой" Безпелкин хитро улыбался, когда совершенно "поплывший" полковник
повел комиссию не на летное поле, а в сторону нашей казармы. Под литовским
флагом несколько курсантов тренировались, пуская из самодельной пращи
пустые бутылки в бюст Ворошилова. Из открытых окон неслась исполняемая на
рояле в четыре руки мелодия "семь-сорок". В этот драматический момент
Нахрапов упал на руки председателя комиссии и уснул.
Больше всех, как обычно, пострадал я, хотя ничего такого не делал.
Подумаешь, отрабатывал технику скалолазания на фасаде казармы. И за этот
пустяк - наряд! Мало того, пришлось мыть пол в офицерской уборной на втором
этаже здания штаба. От обиды я отвернул все краны, какие сумел найти. На
первом этаже всплыли даже сейфы. "Кто открыл краны?" - спросил меня
разъяренный Нахрапов. Я объяснил, что пришел какой-то подозрительный
литовец и пустил воду. "Что же ты их не закрыл?" - заорал полковник.
"Приказа не было" - ответил я.
Три наряда он мне все-таки вкатил. Отбывать их совершенно не хотелось. К
тому же на завтра планировалась присяга, а клясться в верности КПСС и
социализму как-то неприятно. Непрерывная пьянка в городе стала надоедать, а
в части ребята либо забивали косяк, либо смотрели бесконечную порнуху по
телевизору. Короче, пришла пора "штыки в землю". Тут Игорь очень кстати
схватил алкогольную интоксикацию, его отправили домой, а меня он попросил
назначить сопровождающим. На квартире у одной нашей Шаул...ской знакомой он
мгновенно выздоровел, и через два дня мы, простившись со всеми друзьями в
Шауляе, поехали на знаменитую Гору Крестов, потом в Тракай, Вильнюс и
оттуда в Москву.
В том году мне пришлось еще много путешествовать - от Эстонии, где живут
самые красивые в Союзе блондинки, до Молдавии, где самые красивые брюнетки.
Но поскольку тема этой книги - восточная часть страны, то мы пропустим и
фиолетовую сказку белых ночей во фьордах Баренцева моря, и неистовые краски
золотой осени на горных озерах Кавказа, и архитектурные памятники Соловков,
Кижей, Валаама, Сванетии, Пскова, Чернигова, и уютные долины Хибин. На
дворе уже январь, и слякотная московская зима посыпает для вида снежком
грязные улицы.
Я сидел дома, строча черновик дипломного проекта. На столе передо мной в
стеклянной банке лежала куколка бабочки, три недели назад извлеченная из
холодильника, где проходила зимовку. Со дня на день бабочке предстояло
вывестись и летать по квартире, питаясь раствором сахара и напоминая о
приближающейся весне. Пока что весна казалась несбыточно далекой. Я
настолько закрутился среди всевозможных дел, (помимо института, я работал
еще в двух местах, и в каждом из них не знали про другое), что даже поездка
за город в выходной не удавалась уже почти месяц. К тому же снег под
Москвой почти стаял, и не было надежды хоть раз прокатиться на лыжах в эту
зиму.
Радиоприемник, висевший за стеной, закончил треп о "главном событии
международной жизни" - тридцатом заявлении Горбачева по поводу положения в
Персидском заливе, и я прислушался, ожидая прогноз погоды. Но вместо этого
диктор бесстрастным голосом сообщил, что начавшееся извержение Авачинского
вулкана не угрожает безопасности Петропавловска. Через пять минут я уже
бежал оформлять командировку в погранзону, а перед моим мысленным взором
проносились жуткие картины лавовых рек, сжигающих городские окраины.
До тех пор я семь раз летал на Дальний Восток или обратно, и всегда по
дороге видел что-нибудь интересное. На этот раз почти весь полет проходил в
условиях полярной ночи, так что ничего особенного ожидать не приходилось.
Но где-то над Оймяконом за окном ненадолго рассвело, и я увидел внизу
удивительный пейзаж. Горные хребты, сочно-розовые в лучах низкого солнца,
причудливо ветвились, словно морозные узоры на стекле, а между ними
змейками извивались синие полоски пойменного леса вдоль замерзших притоков
Индигирки. С высоты восьми тысяч метров было отчетливо видно, как в узком
каньоне лопнула гигантская наледь, и потоки прорвавшейся из-под нее речной
воды устремились вниз по руслу. Я поклялся себе, что обязательно доберусь
летом до этих мест. В девять вечера самолет развернулся над
Петропавловском, и я приник к иллюминатору, высматривая огненный цветок
лавового фонтана. Но его не было.
Мой друг Серега стал лидером "зеленого" движения Камчатки. Он развернул
бурную деятельность по борьбе с золотодобытчиками и лесосплавщиками и был в
курсе всех новостей. За прошедшие три года на полуострове многое
изменилось. Передовые отряды наступавшего массового нашествия туристов уже
достигли этих чудесных мест. Медведей перестреляли на желчь, пользующуюся
спросом у японцев; соболей, рысей и росомах - на меха для американцев. В
народе ходили мрачные слухи о скорой отмене режима погранзоны.
Рассказал Серега и об извержении. Маршрут к подножию Авачи был любимой
трассой лыжных прогулок горожан. В то воскресное утро по нему катались
сотни людей. Когда раздался взрыв и над вулканом взметнулась на высоту
двадцати тысяч метров пепловая туча, все с открытыми ртами смотрели на
происходящее. Через несколько минут мелкий черный песок начал сыпаться на
снег. Пепел на ощупь напоминает наждак, и, когда горожане на своих
пластиковых лыжах вернулись домой, у многих от лыж оставались одни
крепления.
К моему приезду все покрыл свежий снег, и по накатанной лыжне я преодолел
плавный тридцатикилометровый подъем за четыре часа. Ярко светило солнце,
лесотундровые синицы - сероголовые гаички перекликались в ажурных ветвях
каменных берез. Было всего на несколько градусов холоднее нуля.
Единственное, что портило настроение - сам вулкан. Его вершина дымилась, на
склонах виднелись темные потђки свежей лавы, но больше никаких признаков
жизни он не подавал. С пятого по десятый километр пути я был совершенно
уверен, что опоздал и извержение кончилось. Потом стал слышен неровный гул,
а когда по откосу горы в белом снеговом облаке пронесся мощный камнепад,
сомнений не оставалось: что-то интересное там явно происходило. Лыжня
пропала, но по плотному снегу было легко бежать даже на подъем.
Когда-то вершина Авачи была уничтожена сильным взрывом. В образовавшейся
огромной воронке позже вырос внутренний конус, и гора стала как бы
двухэтажной - такое часто случается с вулканами. Уступ "первого этажа" в
одном месте разрушен глубоким оврагом, и там стоит маленькая избушка с
печкой. В ней я переночевал, хотя доносившиеся сверху громовые раскаты
здорово мешали спать.
С трудом дождавшись рассвета, оставил в избе рюкзак и лыжи и полез вверх по
ровному склону, прыгая в сторону от катившихся сверху камней. Восходящее
солнце обрушило потоки света на заснеженный мир, залив розовой и золотой
акварелью блестящую гладь океана, ребристый пик соседнего Корякского
вулкана и длинный столб клубящегося дыма надо мной. По мере подъема грохот
все усиливался. Каждый раз казалось, что дальше уже некуда, что такой силы
звука просто не может быть. Но еще десяток метров, и гром становился даже
мощнее. Как ни странно, ничего особенного на вершине при этом вроде бы не
происходило. Я взобрался на край кратера, и лавина звуков хлынула на мои
барабанные перепонки: глухие удары, рев, вой, дикий стон рвущегося и
корђжащегося камня. Золотисто-желтой чаши, привлекавшей туристов многие
годы, не было. Вместо этого передо мной колыхалось взлохмаченное озеро
полузастывшей лавы. Ее поверхность непрерывно дрожала, шевелилась,
дробилась на куски. Сверху лава остыла и была твердой, как асфальт, но в
глубоких трещинах еще светилась темно-красными прожилками. Чудовищное
давление медленно выжимало вверх эту плотную, почти уже окаменевшую массу,
заставляя ее ломаться, крошиться, трепетать и медленно вытекать по одному
из склонов широким черным языком. Долго находиться на вершине было
невозможно - начинали мучительно болеть уши от отчаянного крика терзаемого
базальта. Быстро сделав несколько снимков, я снял оказавшуюся ненужной
каску и бегом скатился вниз, к избушке. Там, пообедав банкой сосисок, одел
лыжи и помчался под уклон обратно в город. День подходил к концу.
Аккуратные конуса вулканов стали ярко-малиновыми, а потом снизу вверх по
склонам поползла синяя тень. Полюбовавшись с последнего холма игрой красок,
я сел на автобус и благополучно вернулся домой.
На следующий день мне пришла в голову идея попробовать снять то же самое с
вертолета. Я отправился в Халактырский аэропорт и был совершенно поражен
произошедшими там изменениями. Авиация Камчатки практически полностью
переключилась на обслуживание туристов. Было воскресенье, и каждые
несколько минут с Халактырки стартовали набитые народом "борта" на
Курильское озеро, в Кальдеру Узон и другие интересные места. Если три года
назад мне потребовалось десять дней и двести рублей, чтобы попасть в Долину
Гейзеров, то теперь на это нужно было тысячу рублей и два часа. На облет
Авачи я устроился зайцем за двадцать минут.
К этому времени извержение действительно почти кончилось. Лава, видимо,
совсем остыла. Ее гофрированная поверхность побурела и не шевелилась. Со
стороны бывший кратер напоминал чашку с кофе, пролившимся с одного краю.
Впрочем, грохот и запах серы доносились даже в кабину. Открыв окно, мы от
души нафотографировали дымящийся вулкан и улетели. Мне очень хотелось
слетать еще на кальдеру Ксудач, которую приходилось видеть только с
воздуха, но на это не было денег.
Напоследок я решил прогуляться по городу. Там изменений было мало. Наиболее
похожие на бараки жилые дома украсились яркими надписями типа: "Памятник
гражданской архитектуры. Эпоха КПСС. Охраняется госу-дарством." Большинство
столовых почему-то исчезло. Я с трудом нашел работавшую забегаловку, в
которой продавали сосиски с томатным соусом, но в полиэтилене. Смыв с рук
томатный соус, я вышел на набережную. Солнце как раз садилось за косо
срезанную пирамидку Вилючинского вулкана. Описывать игру цветов на
Адамов Григорий
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Семенова Мария
Круз Андрей
Апраксина Татьяна