Чтение 16–й страницы книги ~Ближний Восток, 1993-94~

- Хуже. Русский во втором поколении. Его отец - самый богатый человек в
Эйлате.

Если ты будешь ходить с таким выражением лица, тебя примут за
террориста из "Хамас". И не вздумай с ним подраться. Сам Лева нормальный
парень, но его папаша тебя либо засудит, либо наймет пару бугаев, чтобы
тебя искалечили.

- А что, такое уже случалось?

- Да, хотя по другому поводу. И не пытайся с ней встречаться в Эйлате:
только надоешь или на неприятности нарвешься. Как друг советую.

Я в общем-то не отличаюсь особой смелостью. Если я не боюсь войти в
клетку со зверями или путешествовать по странам, считающимся опасными, то
лишь потому, что в этих областях обладаю достаточной профессиональной
подготовкой. Разборки с амбалами и прокурорами в сферу моей квалификации
не входят. Оставалось залечь поблизости и дожидаться удачного шанса, время
от времени напоминая о себе мелкими знаками внимания. Но отступать я не
собирался, да уже и не смог бы, наверное.

Нетрудно догадаться, что в Эйлат я приехал в довольно мрачном
настроении.

Сотрудники Хай-Бара тепло со мной попрощались, а Беня потихоньку выдал
на дорогу пять кило газельего мяса. Он теперь был вполне доволен жизнью,
так как целыми днями торчал на наблюдательной вышке среди пасущихся ослов
и куланов (любой нормальный человек там рехнулся бы от скуки и жары).
Управление, правда, выдало мне вдвое меньшую зарплату, чем обещало, но в
Израиле лучше не трепать себе нервы из-за подобных мелочей, особенно если
ты "оле хадаш" (новый иммигрант).

Я поселился в BW-притоне и устроился на стройку, точнее, на разборку -
мы разбирали старый павильон аттракционов. Мой новый начальник был
ирландец, а весь штат он пригласил на зиму из своей родной деревни. До тех
пор я самонадеянно полагал, что знаю английский, но из того, о чем они
говорили, понимал в лучшем случае половину. Платили неплохо, и рабочий
день был коротким, хотя достаточно напряженным. После работы я купался,
полчасика отдыхал на пляже и отправлялся в притон. Путь мой проходил мимо
Анечкиного подъезда, но она к тому времени уже возвращалась из школы, так
что я совсем потерял надежду ее увидеть.

Шанс представился неожиданно. Через пару дней мне повстречался Беня.

- Иду к Боре, - сказал он, - у них кобель заболел. Пойдем, подержишь,
пока я его осматривать буду.

Увидев меня, Анечка очаровательно покраснела и, ничего не сказав, ушла
на кухню.

Пока мы возились с Роки, жирным белым бультерьером, я пару раз замечал
ее взгляд в зеркале, удачно оказавшемся на распахнутой кухонной двери.
Подрезав псу когти, мы выпили с Борей народного напитка русских
иммигрантов - воды с сиропом. Работа в автомастерской приносила достаточно
неплохие деньги, но семье никак не удавалось избавиться от укоренившейся
за три года привычки экономить на мелочах.

Я быстро сочинил маленький, довольно халтурный стишок, завернул в него
коробочку с припасенной на случай встречи серебряной цепочкой (нет, я не
грабил прохожих, но где достал, не скажу) и все это оставил на ее столе
под первой страницей раскрытой книжки.

А назавтра была суббота, поэтому мы с Беней стрескали шаурмы в арабском
кафе и вечерним автобусом укатили в Хай-Бар. Милая черненькая Мини и ее не
менее симпатичная подружка Соли уже сидели на крылечке Бениного дома,
ласкаясь, как пара горлинок. В этот раз, уже не помню, почему, мне
досталась Соли, но, честное слово, жалеть об этом не пришлось.

Ане

Порой тоскливо, как в пустыне,

И никакой надежды нет,

Но вслух твое прошепчешь имя -

И вновь в туннеле виден свет.

Ночуют все в домашних гнездах,

А я в притоне, как в дупле,

Но только вспомню глазки-звезды,

И сразу на сердце теплей.

В чужом краю не мед, конечно,

Где "эйн дира, эйн хавера"*,

Но лишь представлю стан твой нежный -

И сплю с улыбкой до утра.

И нет проблем на свете больше,

И все заботы - ерунда,

Пока твой голос-колокольчик

Могу я слышать иногда.

*Ни квартиры, ни подруги (ивр.)

7. Дворник

Прежде всего я обратился за помощью к Мирддину, богу возвышенных мест,
ибо он никогда не отказывает в помощи тем, кто в ней нуждается в делах
любви и других отчаянных мероприятиях.

Мэри Стюарт. Полые Холмы

Долго трудиться на стройке мне не пришлось. Однажды утром, придя на
работу, я обнаружил, что павильон, который мы с таким энтузиазмом
разбирали, обрушился сам. Нам потребовалось всего полдня, чтобы
располосовать автогеном обломки металлических конструкций и загрузить их в
самосвал.

Так я стал безработным. Меня ждало городское дно - "плешка" перед
универмагом, на которую каждое утро собирались бичи, неустроенные
иммигранты, алкоголики и наркоманы, а также зимующие хиппи. Дерево над
"плешкой" почему-то облюбовала для себя огромная стая тристрамовых
скворцов - крикливых птиц, гнездившихся в каньонах Аравы, а на зиму
собиравшихся в Эйлат. Поэтому утренняя работорговля проходила под истошный
ор стаи. Работодатели подъезжали на машинах, набивали кузов бомжами и
развозили по стройкам, свалкам и складам.

Хотя зимой в Эйлат с его теплым климатом собирается множество люмпенов,
работы хватает на всех. Город возник совсем недавно, продолжает расти, и
проблема занятости здесь не стоит так остро, как в других частях страны.
Зарплаты тоже повыше, правда, из-за отсутствия арабского рынка трудно
достать дешевые продукты. А главное преимущество Эйлата в том, что это
туристический центр, где больше говорят на английском, чем на иврите.

В первое же утро на "плешке" меня выделил из толпы наметанный глаз Эли,
начальника всех городских дворников. Американский студент, участок
которого располагался в верхней части города, возвращался домой, и Эли
приехал подыскать замену. Так я стал дворником.

За годы общения с преимущественно иммигрантским контингентом Эли
немного выучил русский и изъяснялся с помощью смеси ругательств на иврите,
идише, арабском, польском, русском и английском. Обучение не заняло у меня
много времени. Мне достался дорогой квартал, застроенный в основном
особнячками с палисадниками, единственным мусором там были лепестки
цветов. Только возле двух высоток скапливался кое-какой мусор, но его
собирали за меня нищие бомжи, которые каждой тряпке находили применение.
Оставшуюся мелочь уносил ветер. С работой я справлялся за час. На второй
день моей службы Эйлат накрыл первый зимний дождь - короткий, но яростный,
словно наши летние грозы, после него улицы долго сияли чистотой.

Прямо за последней улицей открывались выходы каньонов, разветвленным
лабиринтом пронизывавших горы над Эйлатом. Далеко заходить в них мне редко
удавалось - в любой момент мог подъехать с проверкой Эли, и надо было
изображать трудовую деятельность, размахивая метлой.

Тем не менее я обследовал весь лабиринт, по большей части лишенный
растительности. Лишь в одном очень глубоком каньоне росли три дерева, на
которых жила семейка даманов; в другом месте было немного кустарника и
лисья нора; в третьем - пятно травы и пресная лужица. По вечерам на скалах
вокруг лужицы лежали с биноклями десятки приезжих birdwatcher'ов, потому
что к ней слетались на водопой редкие и очень красивые ночные птицы -
рябки Лихтенштейна.

Собственно, интересных птиц много было даже в самом городе. Мои соседи
по притону порой засекали какую-нибудь редкость, сидя в пивняке. Синайские
пустынные куропатки паслись в сквере у автовокзала, ожереловые попугаи
кормились финиками в кронах пальм на набережной, восточные рифовые цапли
собирали по утрам мусор с пляжей, а сокола высматривали добычу с
телевизионных антенн.

Однажды, идя за покупками, я услышал над головой крик и, подняв голову,
успел увидеть атаку сокола-шахина на стайку попугаев. Он на миг завис на
месте, а потом со свистом обрушился на них, словно блик света на лезвии
падающей секиры.

Звонкий удар, как при попадании пули - и зеленые перышки, кружась,
опускаются на тротуар...

Кстати, именно поиски гнезда редкого дымчатого сокола привели меня к
открытию, давшему возможность время от времени дарить Анечке кое-какие