Чтение 16–й страницы книги ~Дженни Герхард~

Она замолчала, ожидая ответа, но Дженни словно онемела.

- Не горюй, - продолжала миссис Герхардт, - тут уж ничем не поможешь.
Он хотел многое сделать, но теперь не надо об этом думать. Все кончено, и
ничего нельзя изменить, ты же сама понимаешь.

Она опять замолчала, а Дженни оставалась все такой же немой и
неподвижной. Видя бесполезность уговоров, миссис Герхардт решила, что
Дженни хочет побыть одна, и вышла из комнаты.

А Дженни все стояла у окна и понемногу начинала понимать, что сулит ей
эта новость, как безвыходно и непоправимо ее положение. Она пошла в
спальню, присела на край кровати и увидела в маленьком зеркале напротив
бледное, искаженное от горя лицо. Дженни растерянно смотрела - неужели это
она? "Придется уехать", - подумала она и с мужеством отчаяния стала
мысленно подыскивать себе убежище.

Тем временем настал час ужина, и, чтобы соблюсти приличия, она
присоединилась к остальным; ей было нелегко вести себя как всегда.
Герхардт заметил, что она подавлена, но не подозревал всей глубины
скрывавшегося за этим отчаяния. Басс же был слишком занят собственными
делами, чтобы обращать внимание на кого бы то ни было.

В последующие дни Дженни обдумывала свое трудное положение и спрашивала
себя, что делать. Правда, деньги у нее есть; но ни друзей, ни опыта, ни
прибежища. Она всегда жила с родителями. Порою она испытывала непонятный
упадок духа, какие-то бесформенные и безымянные страхи преследовали ее.
Раз поутру она почувствовала неодолимое желание расплакаться, и потом это
чувство нередко охватывало ее в самые неподходящие минуты. Миссис Герхардт
стала это замечать и однажды решила расспросить дочь.

- Скажи, что с тобой? - ласково заговорила она. - Ты должна все
рассказать своей матери, Дженни.

Дженни, которой казалось совершенно невозможным сказать правду,
наконец, не выдержала и, уступив мягким настояниям матери, сделала роковое
признание. Миссис Герхардт оцепенела от горя и долго не могла вымолвить ни
слова.

- Ах, это все моя вина, - сказала она наконец, охваченная раскаянием. -
Я должна была понять. Но мы сделаем все, что сможем.

Тут она не выдержала и разрыдалась.

Немного погодя она опять взялась за прерванную стирку и, согнувшись над
корытом, продолжала плакать. Слезы катились по ее щекам и капали в мыльную
пену. Изредка она утирала их фартуком, но они снова и снова наполняли
глаза.

После первых страшных минут пришло острое сознание неотвратимой беды.
Что сделает Герхардт, если узнает правду? Он не раз говорил, что если
когда-нибудь одна из его дочерей поступит, как поступают иные, он выгонит
ее на улицу. "Ноги ее не будет больше в моем доме!" - кричал он.

- Я так боюсь отца, - часто говорила в эту пору миссис Герхардт дочери.
- Что-то он скажет...

- Может быть, мне лучше уехать? - предлагала Дженни.

- Нет, - отвечала мать, - пока ему ничего не надо знать. Погоди
немного.

Но в глубине души она понимала, что роковой день все равно скоро
наступит.

Однажды, когда тревожная неизвестность стала для нее невыносима, миссис
Герхардт услала из дому Дженни и остальных детей, надеясь, что до их
возвращения сумеет все сказать мужу. С самого утра она суетилась, со
страхом ожидая удобной минуты, а после обеда, так ни слова и не сказав,
предоставила мужу лечь спать. Днем она не пошла на работу, потому что не
могла уйти, не исполнив своего мучительного долга. В четыре часа Герхардт
проснулся, а она все еще колебалась, хоть и прекрасно понимала, что Дженни
скоро вернется и тщательно подготовленная возможность будет упущена.
Должно быть, она так и не набралась бы мужества, если бы Герхардт сам не
заговорил о Дженни.

- Она плохо выглядит, - сказал он. - Похоже, с ней что-то неладно.

- Ах, - начала миссис Герхардт, с усилием преодолевая страх и решив
непременно довести дело до конца, - с Дженни беда. Не знаю, что и делать.
Она...

Герхардт, который в эту минуту разбирал дверной замок, чтобы починить
его, поднял голову и подозрительно посмотрел на жену.

- Что такое? - спросил он.

Миссис Герхардт стала в волнении скручивать жгутом фартук. Она
старалась собрать все свое мужество и объяснить, но силы ей изменили; она
закрылась фартуком и заплакала.

Герхардт посмотрел на нее и встал. Он был немного похож на Кальвина -
худое, болезненно-желтое лицо, словно потускневшее от возраста и работы
под открытым небом, в дождь и ветер. В минуты удивления или гнева глаза
его вспыхивали. В волнении он то и дело откидывал волосы со лба и начинал
шагать взад и вперед по комнате; сейчас видно было, что он встревожен и
вот-вот вспылит.

- О чем это ты говоришь? - резко спросил он по-немецки. - Беда...
неужели кто-нибудь... - он не договорил и угрожающе поднял руку. - Почему
ты молчишь?

- Я никогда не думала, что с ней может случиться такое, - заговорила
испуганная миссис Герхардт, пытаясь все же высказать свою мысль. - Она
всегда была хорошей девочкой. Ах, - закончила она, - подумать только, что
он погубил Дженни...

- Проклятье! - в порыве бешенства крикнул Герхардт. - Так я и знал!
Брэндер! Ха! Ваш благородный джентльмен! Вот к чему привело, что ты
позволяла ей бегать по вечерам, кататься в колясках, разгуливать по
улицам. Так я и знал. Боже правый!

Произнося этот трагический монолог, он стал метаться по тесной комнате
из угла в угол, как зверь в клетке.

- Погубили! - восклицал он. - Погубили! Ха! Так он ее погубил, вот оно
что?

Вдруг он остановился, как марионетка, которую дернули за веревочку. Он
стоял перед миссис Герхардт, а она отступила к столу у стены и ждала,
побледнев от страха.

- Но ведь он умер! - крикнул он, словно это впервые пришло ему в
голову. - Умер!

Он смотрел на жену, сжав ладонями виски, словно боялся, что голова не
выдержит, - злая ирония случившегося жгла его как огонь.

- Умер! - повторил он, и миссис Герхардт, опасаясь за его рассудок,
отступила еще дальше; искаженное лицо мужа сейчас ужасало ее сильней, чем
причина его отчаяния.

- Он хотел жениться на Дженни, - жалобно сказала она. - Если б он не
умер, он женился бы на ней.

- Женился бы! - закричал Герхардт, выведенный из оцепенения звуком ее
голоса. - Женился бы! Нашла чем утешиться! Женился бы! Негодяй! Собака!
Чтоб душе его вечно гореть в адском огне? Господи, дай, чтобы... чтобы...
ох, если б только я не был христианином...

Он стиснул кулаки, весь дрожа от ярости.

Миссис Герхардт зарыдала; муж отвернулся - он был слишком потрясен,
чтобы ей сочувствовать. Он опять стал ходить по кухне взад и вперед; пол
дрожал под его тяжелыми шагами. Немного погодя Герхардт снова подошел к
жене, - теперь страшная истина предстала перед ним в новом свете.

- Когда это случилось? - спросил он.

- Не знаю, - ответила миссис Герхардт, слишком испуганная, чтобы
сказать правду. - Я сама только на днях все узнала.

- Лжешь! - крикнул он. - Ты всегда ей потакала. Это ты виновата, что
она до этого дошла. Если б ты не мешала мне и все шло бы по-моему, нам
теперь не пришлось бы так мучиться.

"До чего дошло! - продолжал он про себя. - До чего дошло! Мой сын
попадает в тюрьму. Моя дочь шляется по улицам и дает повод к сплетням.
Соседи говорят мне в лицо, что мои дети ведут себя неприлично. А теперь
этот мерзавец ее погубил. Господи, да что же это стряслось с моими
детьми!"

- И за что мне такое наказание, - бормотал он, охваченный жалостью к
самому себе. - Я ли не стараюсь быть добрым христианином! Каждый вечер я
молюсь, чтоб господь указал мне путь истинный, но все напрасно. Работаю,
работаю... Вот они, мои руки, все в мозолях. Всю жизнь я старался быть
честным человеком. И вот... вот...

Голос его сорвался, казалось, он сейчас расплачется. И вдруг в порыве
гнева он накинулся на жену.

- Это ты во всем виновата! - кричал он. - Ты одна! Если б ты поступала,
как я велел, ничего бы не случилось. Так нет же, ты меня не слушала.
Пускай она убирается вон! вон! вон!!! Потаскушка, вот кто она такая!
Теперь ей одна дорога - в ад. И пускай туда и отправляется. Я умываю руки.
Хватит с меня.

Он повернулся, собираясь уйти в свою крохотную спальню, но, не дойдя до
двери, остановился.

- Пускай убирается вон! - повторил он в бешенстве. - Ей нет места в
моем доме! Сегодня же! Сейчас же! Я больше ее на порог не пущу. Я ей
покажу, как меня позорить!

- Не гони ее сегодня, - умоляла миссис Герхардт. - Ей некуда идти.

- Нет, сегодня же! - сказал он, и на его суровом лице отразилась
непреклонная решимость. - Сию минуту! Пускай ищет себе другой дом. Этот ей
был не по вкусу. Так вот, пускай убирается. Посмотрим, каково ей будет у
чужих.

И он вышел из комнаты.

В половине шестого, когда миссис Герхардт, заливаясь слезами, стала
готовить ужин, вернулась Дженни. Мать вздрогнула, услыхав стук двери: она
знала, что сейчас грянет буря. Отец встретил Дженни на пороге.

- Прочь с глаз моих! - сказал он в ярости. - Чтоб духу твоего не было в
моем доме! Не попадайся мне больше на глаза. Вон!