план до ее смерти...
-- процедил он чуть слышно. -- Пока примеры были, понимал что к чему, а как
пошли задачи -- вот тут-то и прижало меня. Дедушка сказывает, у нас во всем
роду считать сроду не умели, вся надежда, мол, на тебя! Ежели, дескать,
арифметику не одолеешь, то нашему роду каюк. Сам, говорит, видишь, что
делается на этом свете, без арифметики теперь жить нельзя, сзади окажешься.
Вишь, куда он клонит! Значит, я должен за весь род ответ держать!
-- Придется бороться с арифметикой, а то, и верно, затолкают нас под низ.
завиляла по березовым перелескам. По синеющему небу плыли легкие облака,
облитые лучами заходящего солнца. Навстречу нам лениво летели вереницы
ворон. Вечерело...
пойдет, не задержится, чуткая она, далеко хватает.
костер. Я поднялся на левую седловину и осмотрелся. За ней лежал старый
лиственничный лес, и дальше -- серебристая степь, прочерченная темными
полосками ельников.
затаился справа, на соседней седловине.
нависших туч, на какое-то мгновение осветило лежащую позади широкую равнину
и потухло, разлив по небу багряный свет.
лога, точно вскрикнул кто-то. "Кажется, гонит", -- мелькнуло в голове. Я
смотрю вниз, прислушиваюсь. Слабой волной дохнул ветерок, освежая лицо.
Сердце стучит напряженно, но тишина по-прежнему нерушима. Ничего не видно.
последний раз дятел. Вдруг словно в пустую бочку кто-то ухнул -- заревел
козел. Далеко внизу мелькнул табун коз и остановился, как бы выбирая
направление. Гляжу, идут на меня. С какой легкостью они несутся по лесу,
перепрыгивая через кусты, валежник! Но на бегу козы забирают левее и
проходят мимо, к соседней седловине.
глубины лога, невероятно большими прыжками несется одинокий козел. Быстро
мелькает он по лесу, приближаясь ко мне. Мои руки сжимают ружье. Трудно,
почти невозможно убить козла на таком бешеном скаку. Вот он уже рядом. Три
прыжка -- и мы столкнемся. Палец касается спуска, еще одно мгновенье... Но
козел неожиданно замер возле меня.
показывая всего себя: дескать, посмотри, каков вблизи! Я не мог оторвать
глаз. Какая точность линий, какие изящные ножки, мордочка, какая стройная
фигура! Кажется, ни одной шерстинки на нем нет лишней, и ничего нельзя
добавить, чтобы не испортить красоты. Большие черные глаза светились детской
доверчивостью.
трогаясь с места, уставился в глубину лога, медленно шевеля настороженными
ушами. Тревога оказалась напрасной. Козел, не обращая на меня внимания,
принялся срывать листья сухой травы... Что это?! Тут только я заметил на его
вытянутой шее голубую ленту. Да, настоящую голубую ленту!
видение. А я все еще был под впечатлением этой необычной встречи. Кто
привязал козлу голубую ленту? Чья рука касалась его пышного наряда?
Может быть, он только ранен и его удастся спасти... Я, не задерживаясь,
зашагал по следу.
в тайге. Шел я медленно, с трудом различая след, который привел меня не на
седловину, к Василию Николаевичу, а к глубокому ключу. Стало совсем темно.
На небе ни единой звездочки. И холмы на горизонте точно исчезли. Вскоре я
потерял след. Куда же теперь идти? Пожалуй, лучше ключом, по нему скорее
выйду на седловину.
ясно, что я заблудился. Далеко-далеко послышался выстрел -- это наши
подавали сигналы. Я иду на звук, иду страшно долго. Знаю, что меня ищут, мне
кричат, но я брожу где-то по кочковатой равнине, по-прежнему тороплюсь и в
этой спешке больше запутываюсь. Ко всему прибавилась еще и усталость.
костер и бросить бесполезные мытарства в темноте, но неожиданно набрел на
дорогу. Куда же идти: вправо или влево? Любое направление должно привести к
жилью, с той только разницей, что с одной стороны должна быть колхозная
заимка, как мне казалось, километрах в шести, а с другой -- прииск, до
которого и сотню километров насчитаешь. Сам не знаю, почему я пошел вправо.
Иду долго, все увалами да кочковатым болотом. Наконец во тьме блеснул
долгожданный огонек. Как я ему обрадовался!
вросшее в землю и сильно наклонившееся к косогору. Я с трудом разыскал дверь
и постучал.
ли?
керосиновой лампы освещал внутренность избушки. Слева стоял стол, Заваленный
посудой, возле него две сосновые чурки вместо табуреток. У порога лежала
убитая рысь, прикрытая полой суконной однорядки, и несколько беличьих свежих
тушек. На бревенчатой стене висели капканы, ремни, ружья, веники и связки
пушнины. В углу на оленьих шкурах лежала женщина с ребенком.
будто мое появление не вызвало в ней любопытства.
лицом.
ходишь? -- вдруг спросила она, пронизывая меня взглядом.
чашка на столе, -- сказала она, отвернувшись к ребенку, но вдруг
приподнялась: -- Еще кто-то идет!
заиндевевшая голова Гурьяныча. Старик беспокойно оглядел помещение, широко
улыбнулся и вывалился всей своей мощной фигурой на середину зимовья.
заблудится, тот скорее зимовье найдет.
Тешка где? Увижу, непременно заболтаю на тебя.
однорядки, прикрывавшую рысь.
повернувшись ко мне, добавил: -- Ну и покружили же вы, во как, дай бог
здоровья, да и все петлями, то взад, то вперед. Еле распутал!
Николаевич на сопке костер держит, кричит да стреляет, знак подает.
иной раз встанешь ночью, выйти надо, и дверь не найдешь -- блудишь в четырех
стенах за мое почтенье! А тут ведь тайга. Так что спите себе спокойно, утром
раненько Пашка на Кудряшке прибежит за вами.
прочертил возле коленки. -- К тому же я напрямик срежу. Места знакомые.
Гурьяныча.
же гонит его в такую непогодь из теплой избы, зачем старик бродит по темному
лесу? Пожалуй, он и сам не ответит.
и шел...
печки, готовя завтрак. Пахло распаренной сохатиной и луком.
ревет. Да и я беспокоюсь тоже, чего доброго заплачу.
слезы, заулыбался, а Марфа открыла дверь. Вместе со струей холодного воздуха
в зимовье ворвался тот самый козел с голубой лентой. Радостный, веселый, он,