Чтение 16–й страницы книги ~Кукольный дом~

три дня для тебя, Нора!

Н о р а. Я жестоко боролась эти три дня.

Х е л ь м е р. И страдала и не видела другого исхода, как... Нет, не
надо и вспоминать обо всем этом ужасе. Будем теперь только радоваться и
твердить: все прошло, прошло! Слушай, же, Нора, ты как будто еще не
понимаешь, что все прошло. Что же это такое... Ты как будто окаменела? Ах,
бедная малютка Нора, я понимаю, понимаю. Тебе не верится, что я простил
тебя. Но я простил, Нора, клянусь, я простил тебе все. Я ведь знаю: все, что
ты наделала, ты сделала из любви ко мне.

Н о р а. Это верно.

Х е л ь м е р. Ты любила меня, как жена должна любить мужа. Ты только
не смогла хорошенько разобраться в средствах. Но неужели ты думаешь, что я
буду меньше любить тебя из-за того, что ты неспособна действовать
самостоятельно? Нет, нет, смело обопрись на меня, я буду твоим советчиком,
руководителем. Я не был бы мужчиной, если бы именно эта женская
беспомощность не делала тебя вдвое милее в моих глазах. Ты не думай больше о
тех резких словах, которые вырвались у меня в минуту первого испуга, когда
мне показалось, что все вокруг меня рушится. Я простил тебя, Нора. Клянусь
тебе, я простил тебя.

Н о р а. Благодарю тебя за твое прощение. (Уходит в дверь направо.)

Х е л ь м е р. Нет, постой... (Заглядывая туда.) Ты что хочешь?

Н о р а (из другой комнаты). Сбросить маскарадный костюм.

Х е л ь м е р (у дверей). Да, да, хорошо. И постарайся успокоиться,
прийти в себя, моя бедная напуганная певунья-пташка. Обопрись спокойно на
меня, у меня широкие крылья, чтобы прикрыть тебя. (Ходит около дверей.) Ах,
(*446) как у нас тут славно, уютно, Нора. Тут твой приют, тут я буду лелеять
тебя, как загнанную голубку, которую спас невредимой из когтей ястреба. Я
сумею успокоить твое бедное трепещущее сердечко. Мало-помалу это удастся,
Нора, поверь мне. Завтра тебе все уже покажется совсем иным, и скоро все
пойдет опять по-старому, мне не придется долго повторять тебе, что я простил
тебя. Ты сама почувствуешь, что это так. Как ты можешь думать, что мне могло
бы теперь прийти в голову оттолкнуть тебя или даже хоть упрекнуть в
чем-нибудь? Ах, ты не знаешь сердца настоящего мужа, Нора. Мужу невыразимо
сладко и приятно сознавать, что он простил свою жену... простил от всего
сердца. Она от этого становится как будто вдвойне его собственной - его
неотъемлемым сокровищем. Он как будто дает ей жизнь вторично. Она
становится, так сказать, и женой его и ребенком. И ты теперь будешь для меня
и тем и другим, мое беспомощное, растерянное созданьице. Не бойся ничего,
Нора, будь только чистосердечна со мной, и я буду и твоей волей и твоей
совестью... Что это? Ты не ложишься? Переоделась?

Н о р а (в обыкновенном домашнем платье). Да, Торвальд, переоделась.

Х е л ь м е р. Да зачем? В такой поздний час?..

Н о р а. Мне не спать эту ночь...

Х е л ь м е р. Но, дорогая Нора...

Н о р а (смотрит на свои часы). Не так еще поздно. Присядь, Торвальд.
Нам с тобой есть о чем поговорить. (Садится к столу.)

Х е л ь м е р. Нора... что это? Это застывшее выражение...

Н о р а. Присядь. Разговор будет долгий. Мне надо многое сказать тебе.

Х е л ь м е р (садясь к столу напротив нее). Ты меня пугаешь, Нора. И я
не понимаю тебя.

Н о р а. В том-то и дело. Ты меня не понимаешь. И я тебя не понимала...
до нынешнего вечера. Нет, не прерывай меня. Ты только выслушай меня...
Сведем счеты, Торвальд.

(*447) Х е л ь м е р. Что такое ты говоришь?

Н о р а (после короткой паузы). Тебя не поражает одна вещь, вот сейчас,
когда мы так сидим с тобой?

Х е л ь м е р. Что бы это могло быть?

Н о р а. Мы женаты восемь лет. Тебе не приходит в голову, что это ведь
в первый раз мы с тобой, муж с женою, сели поговорить серьезно?

Х е л ь м е р. Серьезно... в каком смысле?

Н о р а. Целых восемь лет... больше... с первой минуты нашего
знакомства мы ни разу не обменялись серьезным словом о серьезных вещах.

Х е л ь м е р. Что же мне было посвящать тебя в свои деловые заботы,
которых ты все равно не могла мне облегчить.

Н о р а. Я не говорю о деловых заботах. Я говорю, что мы вообще никогда
не заводили серьезной беседы, не пытались вместе обсудить что-нибудь,
вникнуть во что-нибудь серьезное.

Х е л ь м е р. Ну, милочка Нора, разве это было по твоей части?

Н о р а. Вот мы и добрались до сути. Ты никогда не понимал меня... Со
мной поступали очень несправедливо, Торвальд. Сначала папа, потом ты.

Х е л ь м е р. Что! Мы двое?.. Когда мы оба любили тебя больше, чем
кто-либо на свете?

Н о р а (качая головой). Вы никогда меня не любили. Вам только
нравилось быть в меня влюбленными.

Х е л ь м е р. Нора, что это за слова?

Н о р а. Да, уж так оно и есть, Торвальд. Когда я жила дома, с папой,
он выкладывал мне все свои взгляды, и у меня оказывались те же самые; если
же у меня оказывались другие, я их скрывала, - ему бы это не понравилось. Он
звал меня своей куколкой-дочкой, забавлялся мной, как я своими куклами.
Потом я попала к тебе в дом....

Х е л ь м е р. Что за выражение, когда говоришь о нашем браке!

Н о р а (невозмутимо). Я хочу сказать, что я из папиных рук перешла в
твои. Ты все устраивал по своему (*448) вкусу, и у меня стал твой вкус или я
только делала вид, что это так, - не знаю хорошенько. Пожалуй, и то и
другое. Иногда бывало так, иногда этак. Как оглянусь теперь назад, мне
кажется, я вела здесь самую жалкую жизнь, перебиваясь со дня на день!.. Меня
поили, кормили, одевали, а мое дело было развлекать, забавлять тебя,
Торвальд. Вот в чем проходила моя жизнь. Ты так устроил. Ты и папа много
виноваты передо мной. Ваша вина, что из меня ничего не вышло.

Х е л ь м е р. Нора! Какая нелепость! Какая неблагодарность! Ты ли не
была здесь счастлива?

Н о р а. Нет, никогда. Я воображала, что была, но на самом деле никогда
этого не было.

Х е л ь м е р. Ты не была... не была счастлива!

Н о р а. Нет, только весела. И ты был всегда так мил со мной, ласков.
Но весь наш дом был только большой детской. Я была здесь твоей
куколкой-женой, как дома у папы была папиной куколкой-дочкой. А дети были уж
моими куклами. Мне нравилось, что ты играл и забавлялся со мной, как им
нравилось, что я играю и забавляюсь с ними. Вот в чем состоял наш брак,
Торвальд.

Х е л ь м е р. Тут есть, пожалуй, доля правды, как это ни преувеличенно
и ни выспренне. Но теперь у нас все пойдет по-другому. Время забав прошло!
Пора взяться за воспитание.

Но р а. За чье? За мое или детей?

Х е л ь м е р. И за твое и за их, дорогая Нора.

Н о р а. Ах, Торвальд, не тебе воспитать из меня настоящую жену себе.

Х е л ь м е р. И ты это говоришь?

Н о р а. А я... разве я подготовлена воспитывать детей?

Х е л ь м е р. Нора!

Н о р а. Не сам ли ты сейчас лишь говорил, что не смеешь доверить мне
этой задачи?

Х е л ь м е р. В минуту раздражения. Можно ли обращать на это внимание!

Н о р а. Нет, ты рассудил правильно. Эта задача не по мне. Мне надо
сначала решить другую задачу. Надо постараться воспитать себя самое. И не у
тебя мне искать по-(*449)мощи. Мне надо заняться этим одной. Поэтому я ухожу
от тебя.

Х е л ь м е р (вскакивая). Что ты сказала?

Н о р а. Мне надо остаться одной, чтобы разобраться в самой себе и во
всем прочем. Потому я и не могу остаться у тебя.

Х е л ь м е р. Нора! Нора!

Н о р а. И я уйду сейчас же. Кристина, верно, даст мне ночлег...

Х е л ь м е р. Ты не в своем уме! Кто тебе позволит! Я запрещаю!

Н о р а. Теперь напрасно запрещать мне что бы то ни было. Я возьму с
собой лишь свое. От тебя ничего не возьму, ни теперь, ни после.

Х е л ь м е р. Что же это за безумие!

Н о р а. Завтра я уеду домой... то есть в мой родной город. Там мне
будет легче устроиться.

Х е л ь м е р. Ах ты, ослепленное, неопытное созданье!

Н о р а. Надо же когда-нибудь набраться опыта, Торвальд.

Х е л ь м е р. Покинуть дом, мужа, детей! И не подумаешь о том, что
скажут люди?

Н о р а. На это мне нечего обращать внимания. Я знаю только, что мне
это необходимо.

Х е л ь м е р. Нет, это возмутительно! Ты способна так пренебречь
самыми священными своими обязанностями!

Н о р а. Что ты считаешь самыми священными моими обязанностями?

Х е л ь м е р. И это еще нужно говорить тебе? Или у тебя нет
обязанностей перед твоим мужем и перед твоими детьми?

Н о р а. У меня есть и другие, столь же священные.

Х е л ь м е р. Нет у тебя таких! Какие это?

Н о р а. Обязанности перед самой собою.

Х е л ь м е р. Ты прежде всего жена и мать.

Н о р а. Я в это больше не верю. Я думаю, что прежде всего я человек,
так же как и ты, или, по крайней мере, должна постараться стать человеком.
Знаю, что большинство будет на твоей стороне, Торвальд, и что в книгах
говорится в этом же роде. Но я не могу больше (*450) удовлетворяться тем,
что говорит большинство и что говорится в книгах. Мне надо самой подумать об
этих вещах и попробовать разобраться в них.

X е л ь м е р. Как будто твое положение в собственном доме не ясно и
без того? Да разве у тебя нет надежного руководства по таким вопросам? Нет