Чтение 16–й страницы книги ~Два капитана~

вдруг передразнил меня, - впрочем, едва заметно. Мне показалось, что он
улыбается под усами. Но Ковычка снова заговорил, и Кораблев, отведя от
меня лукавый взгляд, стал слушать его с необыкновенным вниманием.

Глава третья

СТАРУШКА ИЗ ЭНСКА

Этот день я помню отлично - солнечный, с весенним то набегающим, то
проходящим дождем, - день, когда на Кудринской площади я встретил
худенькую старушку и зеленом бархатном пальто-салопе. Она несла полный
кошель всякой всячины - картошки, щавеля, луку, а в другой руке - большой
зонтик. Видно было, что кошель тяжел для нее, но она шла с бодрым,
озабоченным видом и все считала шепотом - я слышал: грибы полфунта пятьсот
рублей; синька - полтораста; свекла - полтораста; молоко кружка -
полтораста; поминанье - семьсот шестьдесят рублей; яйца три штуки - триста
рублей; исповедь - пятьсот рублей. Тогда были такие деньги.

Наконец она легонько вздохнула и поставила кошель на сухой камень -
отдышаться.

- Бабушка, давайте помогу, - сказал я ей.

- Пошел прочь, шалопут! Знаю я вас! Третий лимон до дому донести не
могу.

Она энергично погрозила мне и взялась за кошель.

Я отошел. Но мы шли в одну сторону и через несколько минут снова
оказались рядом. Наверное, старушке хотелось удрать от меня, но с таким
кошелем это было для нее трудновато.

- Бабушка, если вы думаете - я у вас украду, - сказал я, -
пожалуйста, я бесплатно помогу; вот те крест, мне просто жалко смотреть,
как вы страдаете.

Старушка рассердилась. Одной рукой она обняла кошель, а другой стала
отмахиваться от меня зонтиком, как от пчелы.

- Как же, поверила! Третий лимон унесли. Знаю я вас!

- Как хотите. У вас беспризорные унесли, а я детдомовский.

- Вот детдомовские-то и разбойники.

Она посмотрела на меня, я - на нее. У нее нос был немного кверху,
решительный, и вся она была какая-то добрая и решительная. Может быть, и я
ей понравился. Вдруг она перестала отмахиваться и спросила строго:

- Ты чей?

- Ничей.

- А откуда? Московский?

Я сразу понял, что если скажу - московский, она меня прогонит.
Наверное, она думала, что это московские у нее лимоны украли.

- Нет, я из Энска.

Факт, она тоже была из Энска. У нее глаза засияли, а лицо стало еще
добрее.

- Врешь ты, вралькин, - сказала она сердито. - Мне тоже один говорил
- не московский. А посмотрела - и нет лимона. Если ты из Энска, где там
жил?

- На. Песчинке, за Базарной площадью.

- И все врешь.

Она видела, что я не вру.

- Мало ли что Песчинка. Может, еще где-нибудь такая река есть. Я тебя
не помню.

- Вы, наверное, давно уехали, я еще маленький был.

- Нет, не давно, а недавно. Ну, бери кошель за одну ручку, а я за
другую. Да не дергай.

Мы несли кошель и разговаривали, Я ей рассказывал, как мы с Петькой
пошли в Туркестан и застряли в Москве. Она слушала с интересом. - Вот
тебе! Умники! Шагать пошли! Шагалы какие! Придумали!

На Триумфальной я показал ей нашу школу.

- Совсем земляки, - загадочно сказала старушка.

Она жила на Второй Тверской-Ямской в маленьком кирпичном доме.
Знакомый дом.

- Здесь наш заведующий живет, - сказал я. - Может, вы его знаете -
Николай Антоныч.

- Вот что! - отвечала старушка. - Ну как он? Хороший заведующий?

- Что надо!

Я не понял, почему она засмеялась. Мы поднялись на второй этаж и
остановились перед чистой, обитой клеенкой дверью. На двери была дощечка,
на дощечке - затейливо написанная фамилия, которую я не успел прочитать.

Шепча что-то, старушка вынула из салопа ключ. Я хотел уйти, она
удержала.

- Я просто так, бабушка, бесплатно.

- Вот бесплатно и посиди.

Она вошла почему-то на цыпочках в маленькую переднюю и, не зажигая
света, стала снимать салоп. Она сняла салоп, шаль с кистями, безрукавку,
еще одну шаль, поменьше, платок и так далее. Потом она открыла зонтик, а
потом она пропала. Как раз в эту минуту какая-то девочка отворила дверь из
кухни и появилась на пороге. Я уже был готов поверить, что это моя
старушка превратилась в девочку, как трансформатор. Но в это время и
старушка появилась. Оказалось, что она зашла в шкаф, вешая туда свои шали
и безрукавки.

- А вот и Катерина Ивановна, - сказала старушка.

Катерине Ивановне было лет двенадцать - не больше, чем мне. Но куда
там! Хотел бы я так выступать, как она, так гордо закидывать голову, так
прямо смотреть в лицо темными живыми глазами, У нее были косички кольцами
и такие же кольца на лбу. Она была румяная, но строгая, с таким же
решительным, как у бабушки, носом. Вообще она была хорошенькая, но страшно
задавалась - это было видно с первого взгляда.

- Поздравляю, Катерина Ивановна, - все еще раздеваясь, сказала
старушка, - опять лимон утащили.

- Потому что я говорила, что нужно в пальто класть, - с досадой
сказала Катерина Ивановна.

- О! В пальто! Из пальто-то и утащили.

- Значит, ты, бабушка, опять считала. - Ничего я не считала. Вот со
мной и кавалер шел.

Девочка посмотрела на меня. До сих пор она меня, кажется, и не
замечала.

- Он мне кошелку донес. Как мама?

- Сейчас мерим, - спокойно разглядывая меня, сказала девочка.

- Ах, ты, господи! - вдруг всполошилась старушка. - Да что же так
поздно-то? Ведь доктор велел в двенадцать мерить.

Она торопливо вышла, и мы с девочкой остались одни. Минуты две
молчали. Потом она нахмурилась и спросила строго:

- "Елену Робинзон" читал?

- Нет.

- А "Робинзона Крузо"?

- Тоже нет.

- Почему?

Я чуть не сказал, что только с полгода как научился читать, но
вовремя удержался.

- У меня нету.

- Ты в каком классе?

- Ни в каком.

- Он - путешественник, - вернувшись, сказала старушка. - Тридцать
семь и две. Он пешком в Туркестан шел. Ты его не обижай, Катя.

- Как пешком?

- А вот так. Ноги в руки, и валяй-шагай.

В передней стоял столик под зеркалом. Катя подвинула к нему стул,
села, устроилась, поставив под голову руку, и сказала:

- Ну, рассказывай.

Мне не хотелось ей рассказывать: уж больно она задавалась. Если бы мы
дошли до Туркестана, тогда другое дело. Поэтому я сказал вежливо.

- Чего там, неохота. В другой раз.

Старушка стала совать мне хлеб с повидлом, но я отказался:

- Сказано - бесплатно, значит - бесплатно.

Сам не знаю почему, я расстроился. Мне было даже приятно, что Катька
покраснела, когда я не стал рассказывать и пошел к дверям.

- Ну, ладно, не сердись, - провожая меня, сказала старушка. - Как
тебя звать?

- Григорьев Александр.

- Ну, прощай, Александр Григорьев. Спасибо.

Я долго стоял на площадке, разбирая фамилию на дверной дощечке.
Казаринов - не Казаринов...

- Н.А.Татаринов, - вдруг прочел я.

Вот так штука! Татаринов Николай Антоныч. Наш заведующий. Это его
квартира.

Глава четвертая

БЫЛО НАД ЧЕМ ПОДУМАТЬ

Лето мы провели в Серебряном Бору, в старинном заброшенном доме с
маленькими лестницами-переходами, с резными деревянными потолками, с
коридорами, внезапно кончавшимися глухой стеной. Все в этом доме скрипело
- двери по-своему, ставни по-своему. Одна большая комната была заколочена