Чтение 16–й страницы книги ~Мы строим дом~

"Вчера мы с родителями ездили на корабле в Петродворец. Там очень
красиво. Корабль сильно качало, но на нем был буфет. Я выпил три бутылки
лимонада.
Мама опять плохо себя чувствует, у нее давление. Завтра мы с папой
поедем на Черную речку за раками. Папа сейчас в отпуске. Мне обещали купить
маску для подводного плавания и ласты.
Надин муж мне нравится. Мы с ним будем строить катамаран. Моему
племяннику Димке исполнилось три месяца, он часто плачет.
Мы с Виталькой узнали, что на 7-м километре раньше была богатая финская
усадьба, и там может быть зарыт клад. Хотим поехать туда на велосипедах. 20
июля 1964 года".
На этой записи дневник обрывается. Через одиннадцать дней умерла мама,
и мне стало не до дневников.

Мы строим дом. Уже видно, что это будет дом, а не утепленная конура,
как в порыве гнева предрекал Феликс. Но и не дачный особняк директора
овощного магазина. Нормальный дом на четыре семьи, где можно провести лето,
приехать зимой.
Растут наши долги и энтузиазм. Мы суем в обувную коробку квитанции и
товарные чеки на купленные материалы, но Феликс аккуратно раскладывает их по
стопкам и соединяет скрепками. "Знаем мы эти штучки, -- ворчит он. -- Не
дети. Все хорошо, пока хорошо. Саня, гони квиток за рубероид, он у тебя...
Подведете меня под монастырь, понимаешь ли... Кто, спросят, зачинщик и
организатор? Феликс Николаевич. Суши сухари. Вы мне эту анархию бросьте..."
В июне мы с Молодцовым и Удиловым берем отпуска. Феликс отпуск не
берет, но обещает приезжать на неделе и в выходные. Он два года не был в
отпуске и считает: стоит ему уйти в отпуск, как в лаборатории все пойдет
наперекосяк. Прибор, которым он хочет утереть нос японцам, сделают
непременно тяп-ляп -- вместо сенсорного выключателя поставят корабельный
рубильник, а саму схему засунут в посылочный ящик, насверлив в нем дырок для
вентиляции. И потом объяснят свое головотяпство объективными причинами: не
было одного, не достали другого, не подписали требование на третье. Феликс
говорит, что знает своих сотрудников как облупленных и поэтому не пойдет в
отпуск до сдачи прибора. К тому же начальник отдела кадров давно точит на
него зуб, и стоит Феликсу исчезнуть из города, как тот отправит его
лабораторию на недельную прополку корнеплодов -- в отместку за смачную фигу,
которую Феликс показал ему в начале зимы, когда начиналась кампания по
переборке картошки. Феликс тогда сказал, что если начальник отдела кадров
находит в своей конторе сто не занятых делом научных работников и легко
посылает их то косить траву, то рыться в гнилой картошке, то такого
начальника надо гнать. У него -- Феликса, свободных людей нет. И точка.
Кадровик, прихватив личное дело Феликса, побежал жаловаться
генеральному директору. И, пересказав ему крамольные речи Феликса, поставил
вопрос ребром: почему человек без законченного высшего образования руководит
лабораторией, где три кандидата наук? Почему у него персональный оклад, как
у доцента? Вы видели его анкету?..
-- А вы видели его приборы? -- устало спросил генеральный. -- Читали
его статьи и книги? Если я его уволю, кто будет двигать науку? Вы?..
Оставьте его в покое. Если он говорит, что нет свободных людей, значит нет.
Я ему верю.
Феликс пересказывал нам эту историю несколько раз. И каждый раз
светился мальчишеской гордостью.
Феликс приезжает на дачу усталый, с тяжелым посеревшим лицом, но,
посидев с нами на пахучих струганых досках и побродив внутри сруба,
оживляется: "Что за жизнь пошла! Некогда сходить в лес и понюхать ландыши.
Давайте завтра в футбол сыграем!"
Клены вдоль забора выстрелили густую листву и прикрывают наш
растерзанный стройкой участок со стороны дороги. Иногда приезжают помогать
друзья, и мы ставим под дубом китайскую палатку, зажигаем по вечерам костер
и жарим шашлыки.
От друзей больше хлопот, чем реальной помощи: им надо все объяснять,
показать, они несколько раз переспрашивают, опасаясь напортачить, предлагают
свои варианты устройства дома, и Молодцов определяет их к работе
подсобников.
-- Феликс, мне нужны два мужика не нижу академиков -- доски переложить.
Вот эти ребята справятся? -- он кивает на приятелей Феликса, приехавших на
машинах.
-- Эти? -- Феликс оценивающе смотрит на друзей. -- Должны справиться.
Они, Саня, только с виду такие пришибленные. А на самом деле ребята ничего.
Доски, я думаю, переложат. Раза со второго.
-- Так, -- хмыкает Молодцов. -- Славно. Нужны еще два орла --
окультурить площадку за домом. Работа не тяжелая, но видная.
Два орла, один из которых мой приятель по институту, берут рукавицы и
идут убирать мусор. Занятие для научных работников привычное.
-- Эй, дистрофик! -- подзывает меня Молодцов. -- Глянь, чего еще у нас
по графику на сегодня?
Я несу лист миллиметровки и называю позиции.
-- Так. Это я сам...-- слушает Молодцов. -- Это вы с Николой. Это я.
Это Феликс. Это рано делать, перенеси на завтра -- Иван Стрикалов не
приехал. Ага, хорошо. Бери Николу за хобот, и готовьте стропильные доски.
Пока не режьте, только размечайте, я подойду...
Феликс говорит, что Молодцов нормальный мужик, плюс к этому -- у него
комплекс порядочного человека. Это когда человек не полезет к чужой жене, не
сделает подлости, не посмеется над тобой за глаза, не обманет... Это я так
понимаю. Но если я понимаю правильно, побольше бы людей с такими
комплексами.

Вечером мы играем в футбол на полянке против нашего дома. Садится за
далеким лесом солнце.
Удилов дурно себя чувствует, и мы с Саней и Феликсом выходим против
пятерых. "Нет-нет, -- отказывается брат от подмоги. -- Чужих не берем. У нас
семейная команда "Зубодробители", -- он предвкушающе улыбается.
Команда противника -- "Гроссмейстеры". В ней два кандидата наук,
молодой профессор, инженер и главный конструктор каких-то систем Миша
Бережковский, лучший друг Феликса. Почти всем -- около сорока и больше.
Бережковский пытается наложить на Феликса жесткий прессинг, но тот пару
раз валит могучего друга на траву и забивает первый гол. "О-о! -- радуется
Молодцов. -- Сейчас мы быстро накидаем науке десять банок! Тимоха, пас!"
Профессор оказывается бойким малым и, придерживая очки, прорывается к пустым
воротам. 1:1. Феликс с Саней, оставив меня в защите, на пару идут в атаку.
Они долго пасуются, растягивая оборону, подключают меня, и наконец Саня
хлестким ударом втыкает мяч меж двух булыжников, означающих ворота. Феликс
тяжело дышит, голая спина блестит потом, но место в нападении он уступает
мне только при счете 5:2 в нашу пользу. Феликс азартный.
Теперь мы с Саней начинаем долбить оборону "Гроссмейстеров",
перескакивая через выставленные бледные ноги, и посылаем мяч в ворота
верхом, потому что запыхавшийся Бережковский улегся в них, закурил и оттуда
пытается руководить действиями команды.
-- Правильно! Бей своих, чтобы чужие боялись! -- кричит он, когда два
гроссмейстерца, не взяв меня в коробочку, сталкиваются лбами. -- Хорошо, что
мозгов нет, а то бы заработали сотрясение! Женя, по ногам бей! По мячу
всегда успеешь! Вперед, мужики! Я мысленно с вами! Молодцов, брось мяч, тебя
к телефону!..
В конце игры, когда разгром "Гроссмейстеров" очевиден, Миша тихо
смывается, приносит с колонки ведро холодной воды и встречает ледяным залпом
прорвавшегося к воротам Феликса. "Все! Ничья! -- Миша накрывает мяч ведром и
садится сверху. -- Ничья!.."
Такой вот у нас футбол.

Мне было лет восемь, когда я впервые столкнулся с понятием денег. Не в
смысле покупки мороженого или билетов на детский утренник, а несколько шире.
В то лето я узнал из разговоров взрослых, что скоро наступит коммунизм
и в магазинах все будет бесплатно. Я помню, как мы с приятелем наскребли
мелочи и отправились в магазин за слойками, но по дороге смекнули, что есть
резон подождать коммунизма, который объявят, возможно, уже завтра, и тогда
мы отоваримся не только слойками, а мороженым, вафлями и карамельками в
жестяных коробочках. Мы легли на полянке невдалеке от магазина и,
прихлопывая кузнечиков ладошками, стали обсуждать всевозможные покупки. Мы
уже дошли в мечтах до "Побед" и ЗИСов, когда приятель не вытерпел и побежал
к тетке, косившей траву по канаве, чтобы узнать, с какого же дня начнется
бесплатная выдача и будут ли давать детям.
Я видел, как тетка замерла, выслушивая моего приятеля, перевернула
блеснувшую на солнце косу, что-то сказала и стала сердито вжикать по ней
брусочком. Приятель, оглядываясь и спотыкаясь, побежал обратно.
Потом мы ели пышные слойки с сахарной пудрой и смотрели из кустов, как
паровоз въезжает на поворотный круг и крутится на нем, нетерпеливо стреляя
паром.
Что такое коммунизм, мне вскоре популярно объяснил Феликс. Я понял
только одно: всего будет так много, что никто не захочет тащить в свой дом
барахло, которое надо чинить, охранять и протирать влажной тряпочкой. Нужна
тебе машина -- берешь напрокат и едешь. Нужен костюм или пальто на зиму --
получай. Поносишь, потом отдашь. То же с велосипедами и спиннингами. Конфеты
и вафли будут лежать штабелями, и никто не станет считать, сколько ты взял.
Хочется -- ешь. Машины будут добывать уголь, варить и отливать металл,
колоть дрова и подметать улицы. Мы будем только нажимать кнопки и улыбаться.
Феликс особенно уповал на могущество техники.
Ему было тогда двадцать пять лет, он работал радиомехаником в порту и
вечерами мастерил телевизор "КВН". Я садился рядом с ним на низенькой
табуретке и ждал, когда брат попросит меня что-нибудь подержать или