в подол, и транспарант хлопал, подобно парусу на рее. Все это напомнило
Карасику о предстоящем путешествии. Ожидание странствий, опасностей,
приключений развеселило его. Вот она начинается, настоящая жизнь!
комбинезонах с вышитыми серебряными значками на груди. Белели верхи
фуражек-капитанок. Из-под лакированных козырьков глядели смуглые лица с
резкими и уверенными, точно размеченными чертами. У матросов, летчиков,
чекистов видел Карасик такие лица. Среди глиссерщиков Карасик заметил строгую
ясноглазую девушку в авиационном шлеме. Тоненькая, подвижная, она легко
спрыгнула в нарядную машину. Карасик еще пуще приосанился. Надо было
представиться, а он внезапно заробел. Вот сейчас кто-нибудь непременно
крикнет: "Чарли Чаплин, Чемберлен, американец..." Однако делать было нечего.
Да и хотелось как можно скорее сблизиться с этими людьми, скорее уж считаться
среди них своим. Глиссерщики стояли, картинно обнявшись, и принужденно
улыбались.
нескольких фоторепортеров. Они снимали группу участников.
его показалось Карасику страшым. Нос его был перебит и расплющен. Растекшаяся
переносица закрывала углы глаз.
Баграш.
знает, зачем он взял этот каркающий псевдоним!)
удовлетворенно отметил про себя, что на корреспонденте нет штанов-гольф, краг,
круглых очков. Все это, по мнению Баграша, было непременным признаком
щелкоперов. Но редакция обещала командировать в поход Грохотова. Грохотов был
парень здоровый. Поехал бы - мог сгодиться, а это... Ну н послали дохлика!-
Как же, читаем, читаем, - сказал он однако. - Очень приятно. Это вы недавно
насчет воробьев писали?.. Что? Это Кольцов? Возможно, возможно... Значит, вы с
нами, а не Грохотов? Он еще раз внимательно оглядел Карасика и вздох-пул.
Мозгляк...
нас каждый килограмм - обуза.
исправить неловкость, смягчился и добавил: - Ну, вы, так сказать, полезная
нагрузка. Так? Ну, вот познакомьтесь. Это наша, так сказать, центровая тройка,
а в жизни - техники, механики... вообще ребята хоть куда. Вот, прошу...
Карасик сжимал одну за другой горячие шершавые ладони, стесняясь, как всегда,
своих белых и мягких рук. Он старался стискивать как можно крепче. Но вдруг
почувствовал в своей руке такую тонкую нежную кисть, что невольно ослабил
пожатие и поднял глаза. Девушка смотрела на него ободряюще, очень славная
девушка.
Баграш. - Наша Настя. Она на том, американском глиссере идет. Там каютка
есть... Да и спокойнее на том, - добавил вполголоса Баграш, когда они с
Карасиком отошли в сторону, - безопаснее, а то ведь наша - экспериментальная
машина, мало ли что... Вы, кстати, как, плаваете?
пояс лежит в носу. Вот за него и будете держаться, если перекинемся. Так?
утлому, неприветливому глиссеру.
сказал толстый парень со смешливой веснушчатой физиономией. - Отделка у них,
это верно, шикозная, зато перетяжелена- машина. Поглядишь вот, наплачутся на
перекатах, как чай пить дать. А у нашей знаешь осадка!.. Восемь сантиметров -
кругом проходимость имеет. В чайном блюдечке пройдет - дна не чиркнет! Вот
только вы там напишите, что жеклеры администрация хорошие не дает, а мотор
сношенный.
И он весело указал на ребристую алюминиевую скамью. - Бухвостов, подложи под
товарища кошму, а то, знаете, гофра... она весь зад исполосует. А подушки мы
кожаные сняли - лишний вес, баловство.
спрашивать.
промокнуть, надо в воду по шею лезть...
всех сторон.
подошел человек в светлой "щегольской панаме и кремовом костюме, с дорогой
тростью. Он приподнял шляпу, приветственно помахал ею. Седые волосы его
подчеркивали румяный загар веселого лица. Глаза были живые и хитрые. Человек,
видно, знал себе цену. С юношеской легкостью он спрыгнул в машину.
белобрысый парень в комбинезоне. - Профессор Токарцев, знаменитый. А это его
семейство. Профессор потрогал рулевую баранку глиссера, поднял стлань,
посмотрел, нет ли воды, сел на корточки, заглянул в носовую часть, просунув
туда руку, вылез с побагровевшим от натуги лицом. - Пробные ездки были
сегодня?.. - спросил он. - Ну как, не зарывается теперь?
редан... Да и центровка теперь иная.
все-таки. Что?
скулы, обводы... Ничего, ничего, к вечеру он тоже все это будет знать.
горючего, - сказал профессор.
журналисту, дочка подарила Карасику благосклонный взгляд и сказала, протянув
руку:
Шнейс.
Ужасный шалопай, не правда ли? Но блестящий человек.
Прошу вас... Что? Впрочем, проси вас не проси, все равно будете гнаться.
и пресный голос мегафона, голос, никому не принадлежащий, но всех касающийся,
вещий, как сама судьба. Загремел оркестр, глиссерщики попрыгали в машины. Они
снимали кепки и надевали шлемы. Стартер поднял свой флаг. Вот она,
торжественная минута старта.
вещи в принесенный кем-то берестяной баульчик, напомнивший ему детский
ботанический короб.
галстуки, подтяжки.
воду, так как освобожденная от пут машина слегка отплыла и между ней и
мостками образовался просвет, полный воды.
которого звали Фомой, легко втащил его на машину. С Карасика текло и капало.
Все смеялись.
Карасику. Тот машинально надел ее, мокрую, и тотчас сдернул. Но было поздно...
Она стояла на нарядной американской машине и, вытянув подбородок, с
любопытством глядела на Карасика. Карасик видел, что она кусает губы, чтобы не
рассмеяться. Потом вдруг она закрыла лицо руками и присела за каюту. Она
понимала, что нельзя смеяться, что сию же минуту надо сделаться серьезной, но
ничего не могла поделать с собой.
быстренько переоденьтесь и больше таких номеров не отрывайте.
длинных штанах, завернув рукава непомерно огромного пиджака, снова появился на
Ларссон Стиг
Лукин Евгений
Самойлова Елена
Шилова Юлия
Емилина Ника
Афанасьев Роман