Чтение 16–й страницы книги ~Мизери~

редакторы также ненавидят читать рукописи на лощеной бумаге, как
написанные от руки.

- Не называй это так. Я ненавижу, когда ты так это называешь.

Он посмотрел на нее искренне озадаченный.

- Что и как я называю?

- Я ненавижу, когда ты называешь талант, данный тебе Богом, бизнесом.

- Извини.

- Тебе должно быть стыдно, - сказала она с каменным лицом. - С таким же
успехом ты можешь называть себя шлюхой.

"Нет, Энни, я не шлюха, - подумал он, чувствуя, как ярость закипает в
нем. - Я не шлюха. "Скоростные машины" были о том, как не быть шлюхой.
Именно это убила чертова сука Мизери. Я ехал на Западное побережье
отпраздновать свое освобождение от статуса шлюхи. Все, что ты сделала - это
вытащила меня из аварии и засунула обратно в бордель. Я по твоим глазам
вижу, что в глубине души ты чувствуешь это. Суд тебя может и оправдает по
состоянию здоровья, но не я, Энни".

- Хорошая точка зрения, - сказал он. - А теперь вернемся к разговору о
бумаге...

- Достану я тебе твою вонючую бумагу, - сказала она угрюмо. - Скажи
мне, что надо, и я достану.

- Надеюсь, ты понимаешь, что я на твоей стороне...

- Не смеши меня. Никто не был на моей стороне с тех пор, как двадцать
лет назад умерла моя мама.

- Ну, как знаешь тогда, - сказал он. - Это твои проблемы, если ты не
веришь в мою благодарность за спасение жизни.

Он взглянул на нее мельком и снова заметил огонек неуверенности в ее
глазах, желание поверить. Он посмотрел на нее со всей искренностью, какую
только мог изобразить, и снова представил себе, как запихивает ей в горло
кусок стекла, раз и навсегда выпуская кровь, которая питала ее безумный
мозг.

- По крайней мере ты можешь поверить, что я на стороне книги. Ты
говорила о том, чтобы переплести ее. Я полагаю, что ты имела в виду
переплести рукопись, напечатанные страницы?

- Конечно. Это я и имела в виду.

"Еще бы. Потому что, если ты понесешь рукопись в типографию, то могут
возникнуть вопросы. Ты можешь быть наивной в вопросах книгоиздательства, но
не в этом.

Пол Шелдон пропал и твой типограф может вспомнить, что ему присылали
рукопись, касающуюся самых знаменитых действующих лиц в книгах Пола Шелдона,
причем рукопись присылали уже после того, как писатель исчез, не так ли? Он
обязательно запомнит это. Любой запомнил бы такой странный заказ: кто-то
печатает копию рукописи романа.

Это будет вот как:

- Как она выглядела? Ну, она была такой крупной женщиной. Такого типа
как каменные идолы в романах Г. Райдер Хаггарда. Сейчас, минуточку, я нашел
ее имя и адрес, тут в записях... Дайте только взглянуть на копирку от
счета..."

- Идея совершенно правильна, - сказал он. - Рукопись в переплете может
быть чертовски хороша. Выглядит как хороший фолиант. Однако книга должна
сохраниться надолго, не так ли, Энни? Если же я буду писать на этой бумаге,
то лет через десять, если не раньше, у тебя останется только пачка пустых
грязных страниц. Если, конечно, ты не поставишь ее просто на полку, чтобы
только любоваться ею.

"Нет, она не захочет этого, не так ли? Клянусь богом, нет. Ей захочется
полистать ее каждый день, может быть по нескольку раз. Листать и
радоваться".

Лицо ее приняло странное каменное выражение. Ему не понравилось это
ослиное упрямство, это почти нарочитое выражение ожесточения. Оно заставляло
его нервничать. Он мог высчитать ее ярость, но это по-детски тупое выражение
непробиваемости на ее лице было чем-то новым.

- Не надо больше ничего говорить, - произнесла она. - Я уже сказала,
что достану твою бумагу. Какая она должна быть?

- В канцелярском магазине, куда ты...

- Куда я ходила?

- Да, вот именно. Ты скажешь, что тебе нужно две пачки, пачка - это
упаковка по пятьсот листов...

- Я знаю. Я еще не совсем дура. Пол.

- Я знаю, что ты не дура, - сказал он, нервничая все больше и больше.
Боль в ногах снова глухо зарокотала. В тазу этот шум был погромче - ведь он
сидел уже почти час.

"Сохрани спокойствие, ради бога. - иначе все, чего тебе удалось
добиться, пойдет насмарку! Но неужели мне что-то удалось или я выдаю
желаемое за действительность".

- Попроси две пачки шершавой бумаги. Хаммервиль Бонд - хорошая марка и
Триод Модерн тоже. Две пачки шершавой бумаги стоят меньше, чем одна пачка
лощеной. И этого хватит на всю работу: на черновик и на чистовик тоже.

- Я прямо сейчас и пойду, - сказала она, внезапно вскакивая.

Он посмотрел на нее, встревоженный тем, что понял. Она собиралась снова
бросить его без лекарства, сидящим в кресле. Сидеть уже было больно, а к
тому времени как она вернется, боль станет чудовищной, даже если она очень
поторопится.

- Тебе не нужно делать этого, - сказал он быстро. - Начать я могу и на
этой бумаге. В конце концов мне все равно придется переписывать...

- Только глупец начал бы хорошую работу плохим инструментом.

Она взяла пачку лощеной бумаги, вытянула лист с двумя смазанными
линиями, скомкала его. Швырнув его в корзину для бумаги, она повернулась к
нему. Лицо ее словно свело в маску окаменелого ожесточения. Глаза ее мерцали
как потускневшие двадцатицентовики.

- Я поеду в город сейчас, - сказала она. - Я знаю, ты хочешь приступить
к работе как можно скорее, тем более, что ты "на моей стороне"...

Она произнесла эти слова с намеренно подчеркнутым сарказмом (и с такой
ненавистью к самой себе!)

- ...так что я даже не хочу тратить время на то, чтобы уложить тебя
обратно в постель.

Она улыбнулась напускной улыбкой и лицо ее приобрело
кукольногротесковое выражение, затем она скользнула к нему в своих бесшумных
белых туфлях медсестры. Ее пальцы коснулись его волос. Он вздрогнул. Он не
хотел, но не смог удержаться. Она заулыбалась еще шире. Это была улыбка
живого трупа.

- Как бы то ни было, я подозреваю, что нам придется отложить начало
работы над "Возвращение Мизери" на день... или два... возможно даже на три.
Да, может пройти целых три дня прежде чем ты сможешь сесть. Из-за боли.
Слишком сильной боли. У меня там шампанское охлаждалось в холодильнике.
Придется поставить его обратно в кладовку.

- Энни, правда, я могу начинать, если ты просто...

- Нет, Пол.

Она направилась к двери, затем повернулась и посмотрела на него с
каменным лицом. Только глаза ее оставались живыми: два тусклых
двадцатипенсовика на неподвижном лице.

- Я хочу, чтобы ты понял одну вещь. Возможно ты думаешь, что можешь
обдурить меня или выкинуть какой-нибудь трюк. Я знаю, я выгляжу тупой и
медлительной. Но я не тупая. Пол, и не медлительная.

Внезапно лицо ее раскололось. Каменное выражение разбилось вдребезги и
вместо него засветилось лицо безумно злого ребенка. Сначала Пол подумал, что
он умрет от внезапно охватившего его ужаса. А он-то думал, что взял верх! Не
так ли? Разве можно играть роль Шехерезады перед своим безумным тюремщиком?!

Она рванулась к нему, толстые ноги напоминали насосы, коленки сгибались
и разгибались, локти двигались вперед и назад как поршни машины,
перекачивающей спертый воздух комнаты. Волосы подпрыгивали вокруг ее лица,
высвободившись из-под державшей их заколки. Теперь ее движения не были
бесшумными, это была поступь Голиафа в Долине Костей. Картинка с
Триумфальной Аркой со звоном закачалась на стене.

- Иии - йех! - взвизгнула она и с силой опустила свой кулак на соляной
купол, который был теперь левым коленом Пола Шелдона.

Он откинул назад голову и взвыл, вены вздулись у него на шее и на лбу.
Взорвавшись, боль вырвалась из колена и окутала всего его бледным сиянием
новой звезды.

Она схватила пишущую машинку с доски и швырнула ее на камин, так легко
подняв мертвый вес металла, словно это была пустая картонка.

- Вот и сиди там, - сказала она и на губах ее снова появилась
мертвенная улыбка, - и подумай о том, кто здесь главный; вспомни также все
способы, которыми я могу сделать тебе больно, если ты будешь плохо себя
вести или попытаешься обдурить меня. Сиди здесь и кричи, если тебе хочется,
потому что никто тебя не услышит. Здесь никто не останавливается, здесь все
знают, что Энни Уилкз сумасшедшая; они все признали бы меня невиновной, чем
бы я ни занималась.

Она пошла обратно к двери и повернулась снова. Он закричал,
предчувствуя еще одно проявление превосходства. Этот крик вызвал ее кривую
усмешку.

- Я скажу тебе еще кое-что, - сказала она мягко. - Они думают, что я
совершила что-то незаконное, криминальное, и они правы. Подумай об этом.
Пол, пока я буду доставать твою вонючую бумагу.

Она вышла, хлопнув дверью так, что дом задрожал. Затем послышалось, как
щелкнул замок.

Он откинулся на спинку кресла, стараясь унять дрожь в теле, потому что
от этого усиливалась боль. Слезы текли по его щекам. Вновь и вновь он видел
ее несущуюся через комнату, вновь и вновь ее кулак опускался на остатки его
колена со стремительностью и яростью молота, опускающегося на наковальню,
вновь и вновь его обволакивало жуткое белоголубое сияние боли.

- Прошу тебя, господи, прошу тебя, - стонал он, - прошу, господи,