почему-то не сострадает, а пьет кофе.
немолодые, изнемогая под немилосердным солнцем, косили бурьян, сгребали
мусор. Держались. Для тех, кому под шестьдесят, это была единственная
возможность заработать. Некоторые брали с собой бутылку воды и бутерброд, а
кто -- нет, терпели. Ровно в два рослый сытый красавец Габи, подрядчик,
объезжал все рабочие точки и без улыбки протягивал каждому сверток -- питу и
жестянку с водой. Можно поесть и немного передохнуть.
не выдержал.
пойду домой после обеда.
сверток.
Ира сейчас же готова бежать и убить Габи.
евреи достойны похвалы, но они -- евреи. Они израильтяне. Мы израильтяне.
будто у себя дома на диване. Мимо идут люди, едут машины, они не обращают
внимания. Сидят, где хотят. Это их земля, их страна. Слава Богу, что есть у
евреев своя страна.
убивали. Только на своей земле евреи могут жить спокойно.
это само собой, интересно, но и смотреть. Доказывая что-то, он помогает себе
руками, обычные слова произносит так эмоционально, что они и впрямь кажутся
откровением, а сам он, похоже, заводится все сильнее и сильнее, словно туже
и туже затягивается внутри него пружина, а потом эта пружина распрямляется,
завод кончается, и Абрам вроде как оседает, бросает последнюю фразу, слово и
выпускает воздух -- уф-ф. А потом снова начинает затягиваться пружина, и
голова Абрама вытягивается вперед, и руки двигаются в такт со словами.
рожденных человечеством. Сионизм начинался в одно время с коммунизмом. А где
теперь коммунизм? На свалке истории. А сионизм? Пожалуйста -- вот он. Вот, мы
с вами. -- Он обращает к нам руки ладонями кверху -- мы с вами. И продолжает:
страна есть. Вот вам доказательство того, что идея правильная.
тротуар? Ладно я, возраст уже не тот, но и Алина не может. Ведь это и ее
земля. Или только еще будет -- ее?
Ира. -- Может, потому, что много лет стремилась сюда.
ему было трудно здесь. Тогда, вначале, трудно. А сейчас? Сейчас ему -- как?
Легко? Комфортно.
Какова наша роль?
вы выполнили свой долг перед еврейским народом.
выполненного долга.
светлокрашенная Шошана, восседающая в солидной конторе, в которой должны
заботиться об олимах. -- Кто вас звал? Что вы сделали для страны?
развитие Израиля ее вклад весом, иначе зачем бы страна так заботилась о
благе этой женщины -- видно, живется ей отнюдь не туго. Наверное, она имеет
право -- изрекать от имени страны.
вынужден соглашаться, он говорит тихо, горестно, покачивая головой, руки его
неподвижно лежат на коленях. Он недолго молчит и заводится снова:
приедет еще миллион человек из России, это будет совсем другая страна.
Совсем другая.
старик-сосед со второго этажа.
согнув плечи, он уходил из дома торопливо-семенящим шагом. А вечером
возвращался, брал сумку-тележку и семенил в супер. Завидев нас, он, не
останавливаясь, бросал: "шалом". Про себя мы его называли "мрачный старик".
Пытались разгадать его тайну -- тайну мрачности. Отделенности от всех, от
жены. Мы не разу не видели его вдвоем с женой, женщиной улыбчивой,
голосистой, но не открытой. Если была возможность не заметить меня, стоящую
во дворе, она не замечала. Но, столкнувшись лицом к лицу, расплывалась в
улыбке:
оказалось ужасно простым. Такой безысходно простой может быть только
трагедия.
гремела музыка и плескалась до небес радость людей. Гордые мужчины в кипах
шествовали по кругу со свитками Торы, а вдохновенные женщины тянули к
свиткам руки. Плясало все и вся, стар и млад, худ и упитан, дети на плечах
отцов хлопали в ладоши в такт музыке. Мы возвращались домой, захлестнутые
этой волной радости, пораженные увиденным и пережитым впервые.
миллиарды долларов, которые он не дает Израилю! Какие мелочи -- экономический
застой, отсталая технология и безработица. У народа праздник. Праздник -- это
от Бога. Завтра будет новый день. Все заботы -- на завтра.
вместе. Обменялись приветствиями, несколькими словами о празднике, и вдруг
соседка, показав на мужа, смешливо-насмешливо сказала:
Так подумалось мне. Она вскоре ушла, а сосед остался. И стал говорить. Нет,
не по-русски. На смеси русского, украинского, идиш, на этой смеси говорят
здесь выходцы из западных областей Украины, приехавшие сорок с лишним лет
тому. Это были языки его детства, уже забытые, а теперь словно воскресшие
для общения с нами.
дворе и говорит. Мы знаем уже почти наизусть все, что он скажет, но слушаем,
спрашиваем и слушаем. Сколько их, таких историй, почти одинаковых, почти
стандартных. Но ведь у каждого -- своя трагедия, своя неистребимая боль. А
вместе -- жуткая боль европейского еврейства, пережившего Катастрофу. Всеоб¬
щая боль вопиет, но вопиет и мука каждого, кого Катастрофа коснулась мрачным
своим крылом.
места. Там были погребены живьем его отец, мать, сестра, ее дети. Три дня
дышала земля. Свекор плакал потом не раз -- до самой смерти.
Прошло пятьдесят лет. Я не могу забыть. Сестра держала на руках своего
маленького сына, прижимала к себе его и меня. "Шлемеле, -- шептала она --
уезжай, ты комсомолец, тебе надо бежать".
может быть, кто-нибудь остался в живых. Все погибли. Все, -- он опускает
голову и замолкает. Помолчав, опять говорит. -- Остались только я и старший
брат, он был в Красной Армии. Я никогда не прощу себе, что оставил их, что
не помог им.
пожалуй, даже сейчас. Бледное удлиненное лицо, крупная голова, выпуклый лоб,
седые волосы. И на этой бледности выделяются коричневые, не черные, нет,
коричневые глаза. Странно видеть эту крупную голову па небольшом теле и
опущенных плечах.
же крупные правильные черты, но в рамке темных длинных волос. Похож? О, нет.
Он смотрит совсем не так. Твердый, уверенный, открытый взгляд. Сын высокий,
стройный, с гордым разворотом плеч. Чувствуется, что ребенка в детстве
хорошо кормили. Не то, что папу.
возьми, надо же быть таким! Мне приятно смотреть на Эреза. Его и зовут-то
Эрез, что по-русски значит "кедр". В Израиле, если хотят похвалить юношу или
выразить свое восхищение им, говорят: "Бахур ка-эрез" -- парень, как кедр,
парень, что надо! Знали мама с папой, какое имя дать сыну. Знали, каким он
станет.
разбирается в этом деле. И вообще он все умеет. И не чурается никакой
работы. Он пробыл два года в Канаде, заработал денег, почему вернулся, не
объясняет, говорит, что просто дома лучше. И еще говорит, что хочет открыть
свое дело, свой бизнес. "Чтоб не было сверху начальников-хозяев". Может,
потому и вернулся, что хочет работать самостоятельно, а там -- без кола и
двора было ему трудновато.
кузовом, оборудовал рядом с домом сарайчик, где есть все, что надо, для