движении не было ни прохладцы, ни суеты. Слыша за собой поступь многих
людей, спустился с лестницы, вышел из дома и сообщил деду Акимушкину,
вставшему со скамейки:
Калиту да про Николая Александровича Романова, помни, что за шесть веков
между их правлениями произошло. И помни, до донышка помни, что потом стало.
Без этой памяти тебе дальше и шагу ступить нельзя. Слышишь, Федька?
дрогнули.
послышалось. -- Да здравствует монархия!" Возле милицейской будки бравый
старичок в орденах и медалях, не разобравшись что к чему, утирал катившиеся
по щекам слезы и дрожащим тенорком пел: "Союз нерушимый республик
свободных..."
вытянувшись, отдал честь. Откуда-то из толпы выкатился старый, но еще вполне
приличный на вид "ЗИМ" с откидным верхом, за рулем которого восседал
Саша-шофер. Федор Федорович шагнул в машину, сел. На откидные сиденья
уселись трое депутатов. Учитель Струков поместился впереди, и машина
покатилась со скоростью пешехода. За ней двинулся народ.
-- Там протоиерей с клиром ждет.
и ступить. Венчать его должны короной, он же ее и в глаза не видел. Хорошо,
если мала, а коли велика и на уши съедет? Потом вспомнил сцену из
кинофильма, как венчали царя и как царь сам на себя возложил венец. Ему так
же поступить? И еще загвоздка: венчать его на престол будет протоиерей, не
князь Церкви, а он, Федор Федорович, князь. Имеет ли право протоиерей
вершить таинство и если не имеет, то не станет ли это в будущем поводом не
признавать его, Федора Федоровича, истинным государем?
площади, когда "ЗИМ" резко затормозил.
Рыбакитин. За спинами у них площадь была пуста. Слева от автомобиля блистали
одеждами протоиерей с клиром, чуть дальше главный милиционер во главе
полуроты подчиненных, а справа, ближе к горсовету, сам по себе, одиноко,
вроде бы неофициально, покуривал военком. Словно бы чего-то ждал.
законным демократическим путем избраны. А это никакой не князь. Все князья
давно за рубежом. Вам дурят головы. К нам, к нам переходите! Мы в данный
момент направляемся на закладку культурного центра. Культурный центр -- это
символ свободы, первый шаг в превращении Древлянска в город-сад. А что
собираетесь совершить вы? Нового Лжедмитрия над собой поставить?! Вновь
превратить страну в тюрьму народов?!
нарастал, и Федор Федорович понял, что, если немедленно что-нибудь не
предпринять, ропот взорвется ревом и три бывших руководителя будут сметены.
Обернувшись к народу, он было поднял руку, но тут из толпы вышагнул
Чапельников, звонким тенорком крикнул:
правителям: -- Вы ультиматум читали?
Рыбакитин.
Чудоюдов взвизгнул:
приятель.
дурят головы!..
носках, округлил глаза, руки от бедер оторвал и махнул ими раз-другой на
бывших отцов города, как машут взрослые, выгоняя из комнаты расшалившихся
детей. Губы Чапельникова прошептали:
гуськом -- Обалдуев, Чудоюдов, Рыбакитин -- побрели с площади. Видно было:
возле каланчи появился человек с ломом, ударил в то место, где на дверях
висел замок, и со скрипом, от которого у Федора Федоровича заломило зубы,
распахнул дверь.
да позвякивала цепь наперсного креста протоиерея.
знал.
Братья по классу отправились к своим братьям.
пойдет. Я с милости хочу начать княжить. Удел сильных и правых -- милость.
-- Он повысил голос: -- Я требую!
арестанты, заложив руки за спину, головы уронив на грудь, и, по всей
вероятности, ничего перед собой не видели, но свой шаг правили прямо на
дверь, будто их туда магнитом тянуло.
левому плечу -- и три приятеля, слегка изменив курс, прошли мимо каланчи,
вошли в переулок и через минуту скрылись за поворотом.
границ не существует. Суд же им на их пути все равно случится. Но судить
будем уже не мы. Прощайте, князь...
стоял, повисла сиреневая дымка, но наскочил ветерок, развеял ее и улетел в
яблоневые сады.
"Слава!" -- и грянул откуда-то духовой оркестр музыку, сходную с "Боже, царя
храни", но все же другую, тоже торжественную, наполнившую сердца мощной,
грозной октавой басов и светлым, мирным напевом труб, который потом Федор
Федорович так и не смог вспомнить...
все дела и три месяца кряду писал, вспоминая и перекладывая на бумагу даже
мельчайшие подробности, все, что видел, слышал и о чем размышлял во сне.
Исписав две толстые тетрадки, он позвонил мне. Сообщил, что занялся
сочинительством и у него получилось нечто, способное, по его мнению,
заинтересовать толстый литературный журнал. "Впрочем, -- закончил он, --
решишь сам, когда приедешь". В голосе Федора Федоровича мне послышалась
тревога, и я, не раздумывая, поехал в Древлянск.
Еще в свежей молодости, распознав в себе тягу к литературе, я отправился в
Древлянск, чтобы в провинциальной тиши написать роман. Нанял у здравствующей
тогда матушки Федора Федоровича комнатку под мезонином и погрузился в
творчество.
повестей, чему способствовало обаяние древлянского края. С тех пор Древлянск
мне свой, а дед Акимушкин -- почти что родственник. Каждый раз на пути от
вокзала к дому Федора Федоровича мне страшно становится от мысли, что,
повернув в знакомый переулок, я уже не увижу на скамье у ворот этого
поистине беззаветного ратника и труженика. Мне все кажется, со смертью деда
прервется связь времен и жизнь наша станет непонятной. "Не дай Бог понятия
лишиться, -- говаривал дед Акимушкин, -- тогда при жизни -- смерть" -- и
крестился на монастырский крест, блистающий в небесной сини.
показать, что Древлянск на среднерусской равнине действительно существует, а
все упомянутые в повести лица реальны и по сей день здравствуют. Я попросил
Федора Федоровича лишь изменить название городка и имена, потому что повесть
сия все же сон. А впрочем, как знать... Тут у меня есть сомнения...
Читатель, наверное, подметил, что если бы все, описанное здесь,
действительно было бы сном, то я бы и в послесловии коротко написал: сон, а
Адамов Григорий
Куликов Роман
Володихин Дмитрий
Володихин Дмитрий
Русанов Владислав
Орлов Алекс