Настина лица ей не нравился. - Нет, а ты, вообще говоря, хорошенькая! -
с внезапным хохотом открыла она. - Ты не красней... право же, такие им
нравятся! Только вот тут у тебя мало... - мельком указала она на грудь.
- Знаешь, ты на Дианочку похожа. У греков такая была, помнишь?.. Ты ешь
больше!
слов...
подмигнула.
тах-то? Нет, не видела.
вор Настя, неспокойно усаживаясь на стул и прикладывая руки к лицу.
вдруг расхохоталась. - Любовь! Ах, Настька, как это смешно...
волосищи - во! Глуп, понимаешь, как... Ну, вот, еще глупей меня. Все про
какие-то медвяные руки да захарканные дали мне читал. Я сперва-то при-
тихла, совести не хватало сказать... Чуть с души, бывало, не рвет, а
слушаю. Вот он однажды мне про полюсы мрака читал. А тут, на грех, соба-
ка выть стала. Я спрашиваю: у вас что, живот болит?
мной вместе... Ужасно весело!
писарях прячется. Я уж потом попривыкла. Как придет, я и прошу: про за-
харканные руки почитайте, пожалуста! Я-то, конечно, знала, чего ему хо-
чется! - Катя блеснула глазами и поиграла кружевной оборкой рукава.
ешь, выбрала, по какой его огреть, если целоваться полезет. Прочел он
мне и говорит: хочу, говорит, прикоснуться. Я отвечаю: попробуй!
понимаешь, с тех пор бросил писать!..
как-то ярче.
ло-то часто глядишься? Я перед сном люблю... Нет, тебе непременно надо
больше есть. Во глупая, чем ты ребенка-то кормить станешь! Ну, не буду,
не буду! - Катя притворно испугалась помрачневшего Настина взгляда.
Вон хочется?..
вдруг вздернув рукав, поглядела себе на руку. Там, повыше локтя, на
внутренней стороне, виднелся лиловый овал.
опустила рукав.
встала и подошла к зеркалу, к Насте спиной.
Настя через зеркало видит ее лицо. На ровных, напудренных Катиных щеках
вдруг обозначились две темные продольные полоски. Катин взгляд был грус-
тен и пуст.
стала быстро одеваться.
минуту.
полная ночь. Настя полежала минут десять, укрывшись с головой и стара-
тельно закрывая глаза. Сон не приходил. Тогда она просто улеглась на
спину, покорная мыслям, сумбурно скользившим в голове.
там спички и зажгла свечу. Она подошла к зеркалу - поясное, в ореховой
раме - и приспустила перемычки сорочки. Из зеркала глянула на нее тон-
кая, с правильным мальчишеским лицом девушка, со свечей в одной руке, а
другой придерживающая сорочку, чтоб не соскользнула на пол. Обе - и та,
которая в зеркале, и та, которая перед ним - боялись взглянуть друг дру-
гу в глаза. Глаза у обеих были опущены.
ленькая, робко наклоненная вверх. Девушка в зеркале была спокойна,
стройна и строга. Настя подняла глаза на нее, и обеим сразу стало стыд-
но. Настя улыбнулась той, та ответила ей тем же, но вся залилась краской
и состроила презрительную гримаску. Настя повторила... С беззвучным сме-
хом Настя подалась губами к зеркалу. Та угадала Настин порыв и протянула
Насте свои губы. Настя еще не хотела, но та уже поцеловала ее.
могут подглядеть ее тайну, она быстро задула свечу и отскочила от окна.
С минуту она стояла в темноте, посреди комнаты, и с бьющимся сердцем
прислушивалась к шорохам позднего часа. Крупный дождь колотился в окно и
звенело в ушах: больше звуков не было.
она влезла под одеяло, и почти тотчас же захлестнуло ее сном. Засыпая -
все еще смеялась, тихо и непонятно. - Сокровеннее всех тайн небесных -
нетронутой девушки ночной смех.
ровно: поздняя осень.
сыревшие насквозь, соединялись запахи в тесные клубки, плодились и разм-
ножались, а все вместе пахли щенком, обсыхающим у огня. В низине Зарядье
стоит, и со всех окружающих высот бежит сюда жидкая осенняя грязь. Воз-
дух дрябнет, известка размокает, сизыми подтеками украшается желто-розо-
вый дом. И даже странно, как не потонул в таком топком месте городовик
Басов за те сорок лет, которые простоял он в корне Зарядской тишины.
го колеса. С утра Ванька открывает лавку, а Семен с подоткнутым фартуком
отправляется за свою конторку. Зосима Васильича тронула проседь за пос-
ледний год, и сам он пополнел: так оплывает догорающая свеча. Сквозь за-
потевшие окна видно Сене: пирожник Никита Баринов проплыл мимо с двухпу-
довым лотком на голове, пирогами на потребу торгового верха. А Чигурин,
человек незначительный в сравненьи с Бариновым, потчует со своего угла
прохожих круглым луковым блинком: сыты будут прохожие - сыта будет и же-
на его, Чигуриха, и семеро голодных чигурят.
вить крепкого настоя Зарядской жизни. Все тот же грош маячит смутной
целью, но приступило иное время: в погоне за грошом на бег и скок проме-
няло Зарядье свой прежний степенный шаг. Тревожно и шатко стало, - кит,
на котором стояло Зарядское благополучие, закачался. Василий Андреич
Бровкин, Быхаловский племянник, приехал с войны. Бросилась к нему на шею
жена, а целоваться-то и нечем. Губы Василью Андреичу отстрелило немецким
осколком вместе с зубами и челюстью: осталась вместо рта дырочка для
манной кашки. Так и не целовались на радостях. Потом еще один приехал,
полные сроки родине отслужа, Серега Хренов, Зарядский хреновщик. Как и
прежде - цельный весь, больших размеров человек, а только трястись стал
- безостановочно и сильно. Его, входящего, встретила на пороге мать,
старушоночка, - тоже тряслась, от старости.
ты?
месяцев в себе носила, собой кормила... Так-то, паскудень, матери пло-
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Быков Василий
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Ибсен Генрик