Чтение 16–й страницы книги ~Отель "Империал": выход в WINDOWS~

пробелами, если ключ потерять. Такой сейф ни один знакомый медвежатник не
откроет. Да и гранатой не взорвать. В соседней комнате был случай...

Оперативники доставали и складывали на стол содержимое, а Витя
Братченко сидел рядом с Серафимой и составлял протокол. Понятые внимательно
следили за движением шарика на конце шариковой ручки. У Братченко руки
чесались вывернуть их головы в обратную сторону, как выворачивают лампочки.
А у Серафимы из зубов вырвать сигаретку и выкинуть в урну, чтобы все эти
бумаги полыхнули!..

-- У вас уборщиц нету, что ли? -- радостно крикнул он, кидаясь к урне.
-- Какая удача!

Братченко судорожно вытряс из корзины мусор: прямо на пол в углу за
креслом начальника управления. Но его внимание отвлекла Серафимова.

Она держала в руках дипломатический паспорт с золотым гербом России.
Новенький, свеженький, на имя Финка. Недавним числом в паспорте стояла виза
Шенгенская, еще не погашенная. Открыта виза была во вторник. Следом за
паспортом Серафимова вытянула из груды документов конверт с билетом на
самолет в Карлсбад. В конверте был билет с открытой датой. Какая-то бумажка
еще, она рассмотрит ее позже. Сунула в карман. Главное -- билет есть...

Галочка подошла.

-- Как же вы не знаете ничего про поездку, Галочка? Вспомните, а то мне
придется у председателя Комитета спрашивать, отпрашивался ли Финк в отпуск?

Та отрицательно покачала головой.

Витя Братченко склонил кудри над Серафимовой, близко подойдя к стулу,
на котором она сидела.

-- По приглашению, язву лечить, -- согласилась она, -- от гражданина
или от фирмы, либо по туристической путевке, поищите, что вы надо мной, как
ива плакучая, свесились?

Среди бумаг в сейфе никакого приглашения не было. Подошла очередь
внутреннего сейфа: отдельного отсека в сейфе, запирающегося на ключ, и пока
не открытого.

Взору следственной бригады предстали восемь упакованных банковским
способом пачек стодолларовых купюр, всего восемьдесят тысяч долларов, пакет
с документами, которых не доискалась Евдокия Григорьевна в доме, кредитные
карточки в кожаном портмоне, чековые книжки на вклады, открытые в московских
банках. Но закрытые в понедельник. Абсолютно все счета были аннулированы
позавчерашним числом. Похоже, к отъезду господин Финк готовился
основательно. Но самое интересное, что всего-то на этих счетах в общей-то
сложности и двухсот тысяч долларов не было, небогато для приватизатора.
Выходит, эти невероятные деньги, которые Серафимова и Братченко
пренебрежительно свалили в брезентовый мешок -- изъяли, значит, -- это еще
не все, что было снято? А может, это черная касса?

У понятых при виде валюты открылись рты. Грудастая быстренько
подсчитала в уме, сколько всего выловили следователи, губы ее задрожали, и
она стала громко поносить каких-то "тварей" и "негодяев" за то, что ей так
плохо живется. По всему видно было, что у женщины шок. Серафимова попросила
секретаршу заняться ею, а заодно набрать номер зампреда.

-- Альберт Вольдемарович, я -- следователь прокуратуры Серафимова.
Попрошу вас зайти к нам, в кабинет Адольфа Зиновьевича Финка. Немедленно.

Голос следователя -- ржавый, прокуренный, ставший уже похожим на голос
артиста Ливанова, сыгравшего Шерлока Холмса, -- этот голос выбил зампреда из
колеи, заставил подчиниться. Серафимова засекла время. Раньше чем через
десять минут зампреда можно было не ждать -- лабиринты.

Еще во внутреннем сейфе лежал старый за-гранпаспорт с десятком отметок
на нескольких Шенгенских визах и обычный российский. Но ничего
разъясняющего, зачем Финк собирался ехать за границу и на каком основании, в
сейфе не было.

-- У вас накануне была зарплата? -- спросила Серафимова, вспомнив про
получку Евдокии Григорьевны, которую пообещал ей выдать Финк перед смертью.

-- Если это его зарплата или трудовые накопления, то я -- Мария Стюарт!
-- воскликнула понятая, снова вбегая в кабинет.

Волосы ее растрепались, прядь выбилась и свисала теперь поперек всего
лица, глаза запали и взгляд стал такой беспомощный, отчаянный, что
Серафимовой стало жалко женщину, как если бы она и впрямь была Марией
Стюарт, попавшей в плен к Елизавете.

-- Я не об этом, я вообще спрашиваю.

-- Нет, что вы, -- отрешенно ответила Галочка, -- зарплату в начале
месяца выдавали.

-- Задерживают?

-- Нет, тьфу, тьфу, тьфу... -- сказали понятые и Галочка в один голос.

-- Забыл сообщить, -- воскликнул Братченко, -- у нас поговаривают, что
на этой неделе и нам дадут, за март. И еще, Княжицкий просил передать
предварительное заключение.

-- Витя, я научу вас когда-нибудь думать головой, здесь же посторонние
люди...

-- Да это еще неточно...

Серафимова постучала себя по лбу, глядя на Братченко рассеянным
взглядом. Одновременно постучали в дверь приемной. Это явился зам-пред.
Галочка и Братченко пошли открывать, и Нонна Богдановна отметила, что
сегодня Витя опять нарядился, словно в ресторан. От него исходил резкий
запах "Сафари", грудь его вздымалась, показывая всю мощь грудной клетки.

ГАЛОЧКА

В шесть часов вечера следственная группа выносила из Госкомимущества
груды собранного материала, для чего им в помощь были выделены рабочие. В
холле первого этажа, перед вахтер-ской, собрались сотрудники, наперебой
обсуждая событие. Серафимова попыталась прислушаться. "Госкомимущие"
граждане как заведенные спрашивали друг друга:

-- Вы слышали?.. Старик, ты слышал?.. Знаете, что с Финком?... Да
слышал, слышал... Ужас-то какой!

Зампред, к удивлению Серафимовой, показался ей удрученным, жалеющим о
председателе и желающим всячески помочь следствию. Но о деньгах ни он, ни
заместители самого Финка, вызванные Альбертом Вольдемаровичем, ничего не
знали. Решено было на этом поставить запятую и считать первый осмотр
кабинета Финка законченным. Серафимова сообщила зампреду за чашкой кофе, где
находится труп, некоторые подробности убийства, а также приблизительное
время, когда можно будет хоронить. Альберт Вольдемарович взял заботы о
проводах коллеги на себя и под свою ответственность.

Перед уходом Серафимова заглянула к Галочке, которая так и сидела на
своем рабочем месте, отвернувшись к окну.

-- Галочка, Галина Тимофеевна, спасибо вам за помощь. Теперь будем вас
вызывать к себе, в прокуратуру, вы уж не пугайтесь и не обессудьте. Ваши
показания -- главные на сей день. А на прощанье скажите, пожалуйста, откуда
фамилия такая -- Финк? Я посмотрела в личном деле -- родители с Поволжья...

-- Да, немецкая фамилия, -- кивнула Галочка, -- его родители -- вроде
бы бывшие военнопленные, осели в России.

ПАН ХОУПЕК

Подходя к своей "Волге", Серафимова полезла в карман за сигаретами и
вместе с пачкой достала сложенный вдвое конверт. Это был фирменный конверт
гостиницы "Метрополь", в котором Братченко обнаружил билет в Карлсбад.
Братченко уже завел свой "жигуленок" и выворачивал с обочины на проезжую
часть. Нонна Богдановна заглянула в конверт. Очень маленький бледный листок
"факсовой" бумаги, сложенный и чуть ли не проглаженный утюгом, гласил о том,
что некий гражданин Европейского Союза, житель волшебного Карлсбада херр
Ганс Хоупек от имени своей фирмы "Dostal" имеет честь пригласить Адольфа
Зиновьевича Финка на крупнейший курорт мира в качестве делового партнера для
подписания контракта. Текст был повторен по-чеш-ски. Вверху листа значились
данные фирмы, очевидно, оригинал приглашения был напечатан на бланке. Адрес
и телефон фирмы Серафимова уже в машине переписала в свой блокнот, так как
факсовая бумага недолго хранит свои тексты.

БРАТЧЕНКО

Вечером позвонила Серафимова. Сосед поднял трубку и передал ее Вите.

-- Что у вас там? -- спросила Серафимова, сообразив, что Витя и сосед
находятся в одной комнате. -- Посиделки?

-- Да нет, Нонна Богдановна, у нас тут здоровый досуг, сосед бильярдный
стол купил, так мы вторую ночь не спим.

-- Смотрите, чтобы это не отразилось на вашей психике, у следователя
должен быть трезвый и ясный рассудок, а у вас и без бильярда...

Они жили в десяти минутах ходьбы друг от друга. По ее голосу Братченко
понял, что ей тоскливо и делать нечего. А когда одинокому человеку делать
нечего, он начинает думать. Эти раздумья заканчиваются затяжной депрессией,
а то и истерикой по поводу неудавшейся жизни или сострадания невинному
дитятке, уж это Витя знал по себе.

-- Что-нибудь случилось, Нонна Богдановна?

-- Ничего не случилось. Прогуляться не желаете?

ПРОГУЛКА

Над Покровскими воротами сгустилось небо, став свинцово-прозрачным,
потускнели очертания деревьев вокруг пруда, почернела земля. В воздухе
парило, заканчивался первый по-настоящему весенний день.

-- Завтра почки лопнут, -- прервала молчание Серафимова, -- зазеленеет.
Я, знаете, очень люблю эту пору в Москве, когда еще не жарко, свежо, но
солнце -- как у нас. Из моего детства солнце.

Она была в легком коротком голубом плащике, привезенном подругой из
Польши. И без того обладавшая яркой внешностью и индивидуальностью, что
далеко не одно и то же, Серафимова любила броские наряды, подбирала со
вкусом платки, сумки, зонты. Ей очень нравились длинные зонты-трости, это
была ее страсть: с деревянными загнутыми ручками, с металлическими