Потому что я бачив Овчаренко, когда он уходил - можно сказать, человека в
могилу загоняем: Овчаренко, сами знаете, без воровского хисту (таланта).
Обыграли его Бурун с Раисой. Я считаю: нехай идут и шукают, и пусть не
приходят, пока не найдут.
Бурун собственноручно конфисковал все карты и бросил в ведро. Калина
Иванович весело отбирал сахар:
за ним Раису. Карабанов ржал на всю колонию и хлопал Буруна по плечам:
всегда, по-приятельски:
имени Максима Горького, Александа Задоров, - вытянулся он.
кузницы.
время "подвижниками соцвоса"#27.
ПРИМЕЧАНИЕ 27 с.500. Использовано выражение Григория Ф"доровича
Гринько 1890-1938, народного комиссара просвещения УССР в
1919-22. В июле 1922 Макаренко писал: "В бытность в Полтаве
Наркомпроса т. Гринько я в присутствии коллегии губнаробраза
докладывал о состоянии ремонта. Тогда т. Гринько сказал, что
колония будет иметь всеукраинское значение" (ЦГАОР УССР, ф.166,
оп.2, д.1687, л.3).
Сами мы не только так никогда себя не
называли, но никогда и не думали, что мы совершаем подвиг. Не думали так в
начале существования колонии, не думали и тогда, когда колония
праздновала свою восьмую годовщину.
имени Горького, поэтому в глубине души мы считали эти слова крылатой
фразой, необходимой для поддержания духа работников детских домов и
колоний.
борьбе, а наша работа слишком была скромна и в своих выражениях и в
своей удаче.
недостатков. И дела своего мы, собственно говоря, не знали: наш рабочий
день полон был ошибок, неуверенных движений, путанной мысли. А впереди
стоял бесконечный туман, в котором с большим трудом мы различали обрывки
контуров будущей педагогической жизни.
были случайны. Ничего не было бесспорного в нашей работе. А когда мы
начинали спорить, получалось еще хуже: в наших спорах почему-то не
рождалась истина.
решимость не бросать дела, довести его до какого-то конца, пусть даже и
печального. И было еще вот это самое "бытие" - у нас в колонии и вокруг
нас.
колонистам. По нашим правилам, воспитатель обязан был обедать вместе с
колонистами. И Иван Иванович и его жена решительно мне заявили, что они
обедать с колонистами за одним столом не будут, потому что не могут
пересилить своей брезгливости.
на кровать воспитанника, а ничего другого здесь не было. Так он и проводил
свое вечернее дежурство на ногах. Иван Иванович и его жена говорили мне:
как-нибудь...
колонистами, но даже потерял привычку приносить с собой собственную ложку,
а брал обыкновенную деревянную из общей кучи на столе и проводил по ней
для успокоения пальцами.
кровати и играл в "вора и доносчика". Игра состояла в том, что всем
играющим раздавались билетики с надписями "вор", "доносчик",
"следователь", "судья", "кат"#28 и так далее. Доносчик обьявлял о выпавшем
на его долю счастье, брал в руки жгут и старался угадать, кто вор. Все
протягивали к нему руки, и из них нужно было ударом жгута отметить
воровскую руку. Обычно он попадал на судью или следователя, и эти
обмженные его подозрением честные граждане колотили доносчика по вытянутой
руке согласно установленному тарифу за оскорбление. Если за следующим
разом доносчик все-таки угадывал вора, его страдания прекращались, и
начинались страдания вора. Судья приговаривал: пять горячих, десять
горячих, пять холодных. Кат брал в руки жгут, и совершалась казнь.
превращался в судью или ката, так как вся игра имела главную прелесть в
чередовании страдания и мести. Свирепый судья или безжалостный кат,
делаясь доносчиком или вором, получал сторицею и от действующего судьи, и
от действующего ката, которые теперь вспоминали ему все приговоры и все
казни.
хлопцами, но хлопцы относились к ним по-рыцарски: назначали в случае
воровства три-четыре холодных, кат делал во время казни самые нежные рожи
и только поглаживал жгутом нежную женскую ладонь.
поэтому мне ничего другого не оставалось, как бравировать. В качестве
судьи я назначал ворам такие нормы, что даже каты приходили в ужас, а
когда мне приходилось приводить в исполнение приговоры, я заставлял жертву
терять чувство собственного достоинства и кричать:
менять руки считалось неприличным, а правая рука нужна была мне для
писания.
к нему относились сначала деликатно. Я сказал как-то Ивану Ивановичу, что
такая политика неверна: наши хлопцы должны расти выносливыми и смелыми.
Они не должны бояться опасностей, тем более физического страдания. Иван
Иванович со мной не согласился. Когда в один из вечеров я оказался в одном
круге с ним, я в роли судьи приговорил его к двенадцати горячим, а в
следующем туре, будучи катом, безжалостно дробил его руку свистящим
жгутом. Он обозлился и отомстил мне. Кто-то из моих "корешков" не мог
оставить такое поведение Ивана Ивановича без возмездия и довел его до
перемены руки.
варварской игре", но общая ирония колонистов пристыдила его, и в
дальнейшем Иван Иванович с честью выдерживал испытание, не подлизывался,
когда бывал судьей, и не падал духом в роли доносчика или вора.
костюмов. Костюмы эти составляли "латку на латке", как говорят украинцы,
но все же они выпаривались, и насекомых оставалось в них минимальное
количество. Вывести их совершенно нам удалось не так скоро благодаря
постоянному прибытию новеньких, общению с селянами и другим причинам.
рабочее дежурство и вечернее дежурство. Кроме того, по утрам воспитатели
занимались в школе.
звонка "спать". Главный дежурный руководил всем днем, контролировал
выдачу пищи, следил за выполнением работы, разбирал всякие конфликты,
мирил драчунов, уговаривал протестантов, выписывал продукты и проверял
кладовую Калины Ивановича, следил за сменой белья и одежды. Работы
Афанасьев Роман
Бажанов Олег
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Березин Федор
Посняков Андрей