Чтение 16–й страницы книги ~Бухенвальдский набат~

последствия и для вас, и для нас. Ты, Иван, должен помириться с Вилли. Он
человек неплохой, только грубый, невоспитанный, деревенский.

- Ты, Густав, требуешь невозможного. Меня Вилли Длинный избил, и я же
должен просить у него прощения.

- Прощения просить не нужно. Ты только перейди хотя бы временно на 25-й
блок.

Я упорствую:

- Тут дело сложное, Густав. Если бы речь шла только обо мне, все можно
было бы просто уладить. Но Вилли издевался над больными, истощенными людьми.
Этого теперь не скроешь...

- Вилли мы накажем сами. Даю слово, что на всех блоках, где старостами
немецкие коммунисты, никогда ничего подобного не повторится.

Он ушел.

Опасения немцев имели под собой почву. Среди русских возбуждение. Вошел
Ленька, потирая пудовые кулаки:

- Иван Иванович, сегодня после поверки всех немцев-блоковых перебьем.
Уж это мы организуем!

Он стоял передо мной, как солдат, готовый выполнять боевое задание. Я
сам еще не все понял и решил, но чувствовал, что немцы обеспокоены не
случайно, последствия конфликта могут быть самые тяжелые и для них, и для
нас.

- Садись, Леня. Давай обдумаем вместе. Дело тут очень сложное. Ты
говоришь: перебьем всех немцев-блоковых. Ну, а Вальтера тоже убить?

Интересно, что он скажет. Я знаю, Вальтера.

- Нет, Вальтера не тронем.

- А блоковых 60-го и 44-го блоков тоже убить?

- Говорят, они хорошие ребята, не тронем.

- Вот видишь. Немцы разные. В лагерях военнопленных мы видели только
охранников и знали: это наши враги, их надо ненавидеть и обманывать. А здесь
все по-другому. Видел, кто сегодня приходил ко мне?

- Видел. Это очень уважаемые немцы. Так они приходили выгораживать
своего Вилли?

- Нет, они не выгораживают Вилли. Они говорили о другом. Если вы
начнете избивать немцев, у них тоже защитники найдутся. И тогда пойдет
свалка. Эсэсовцам это, конечно, понравится. Они даже уберут этих блоковых,
но посадят своих зеленых. А кто от этого выиграет? Представь себе, на нашем
блоке вместо Вальтера будет какой-нибудь бандюга! Нет, Леня, ваш план не
годится. Вилли будет наказан своими товарищами. Людей больше в умывальнике
держать не будут. Спасибо, что ты углядел это. А теперь, как старший,
приказываю: немцев не трогать, Вилли не трогать. Когда придет Валентин
Логунов, скажи ему: пусть зайдет ко мне.

Дальнейшего я уж никак не ожидал. Ленька вдруг принял стойку "смирно",
приложил руку к своему плоскому митцену, повторил приказ и, сделав поворот
по-военному, удалился четким шагом, звонко щелкая своими деревянными
колодками.

В тот день ко мне приходило много немецких и русских товарищей. Среди
них был первый знакомый мне немец Ганс из вещевого склада, блоковые 44-го и
60-го блоков. Озабоченно посверкивал очками Генрих Зудерланд. Приходил Эрнст
Буссе, старейший немецкий коммунист, капо лазарета. Все пожелания немецких
товарищей сводились к одному: я должен перейти на 25-й блок, безопасность
мне гарантируется, а также лечение и покой.

Русские считали по-разному. Одни говорили: надо идти к Вилли и положить
конец конфликту, другие опасались за меня: у Вилли штубендисты-уголовники да
еще голландцы, убьют или отравят.

Я слушал всех, а сам размышлял: до сих пор я видел от немецких
коммунистов только хорошее и уже привык им верить. Их слово было крепкое и
дружественное слово. Вспомнил голландского фельдшера, работавшего в
процедурном кабинете. Он заметил мою опухоль на шее и лечил меня: что-то
втирал, массировал, похлопывал, делал все очень заботливо и осторожно.

Почему я должен опасаться голландцев?

Последним в этот день зашел ко мне Николай Кальчин, всем известный и
уважаемый в лагере человек.

- Вот что, Иван Иванович, долго убеждать не стану. От группы советских
товарищей прошу тебя перейти на 25-й блок. С кем надо, уже договорились. Я
тебя сейчас провожу туда...

Я не прекословил: это решение у меня уже созрело. Стал собираться.
Подошел Вальтер. Он все понял без слов и смотрел на меня одобряюще. Тут же
стоял Ленька, готовый броситься на помощь. Я подмигнул ему: дескать, все
будет в порядке, а мы сами с усами и знаем, что надо делать. Он широко
улыбнулся, видимо, поняв меня:

- На 25-м блоке есть хорошие ребята. Они уже все знают. Организуют
охрану.

Второй раз сегодня я подхожу к 25-му блоку. Утром я бежал сюда
решительный и непримиримый, сейчас еле бреду.

Вилли сидел за столом во флигеле А, положив перед собой здоровенные,
как кувалды, кулачищи; Его трудно узнать: метла Толстяка оставила на его
физиономии следы. Это я заметил сразу же и заметил не без удовлетворения!

Ото лба до подбородка тянулись багрово-синие взбухшие полосы. Вместо
глаза была узкая щель на густо-синем бугре.

При нашем появлении лицо Вилли перекосилось. Я так и не понял, что оно
отразило: злобу, раскаянье, дружелюбие?

Николай Кальчин долго изъяснялся с Вилли по-немецки, потом Вилли
обратился ко мне, а Николай переводил:

- Ты, Иван, живи во флигеле Б, а я буду в А. Лежи и поправляйся. Твою
работу гигиенварта я возьму на себя.

- Спасибо, Вилли, Буду жить у тебя, если ты больше не будешь мучить
людей.

- Будь спокоен, Иван, этого больше не будет...

Уходя, Николай сказал мне:

- Иван Иванович, оберегай Вилли от наших ребят, а то они его убьют.
Тебя, как старшего товарища, они послушаются.

Он еще долго тряс кулаком перед носом Вилли, но при этом громко
смеялся, и Вилли тоже смеялся. Как мне показалось, искренне.

Конфликт на этом закончился. На 25-м блоке я прожил всего два дня. На
блок зашел первый староста лагеря Эрих Решке, крепко пожал мне руку и
сказал, что я могу вернуться на свой блок, так как Вилли переводится в
карантинный лагерь. Я не замедлил воспользоваться разрешением и,
попрощавшись с Вилли, сразу же отправится на 30-й блок, где у меня были
надежные и крепкие друзья.

Глава 7. "Мы не волки!"

Я возвращался из ревира, куда отводил заболевших. На крыльце барака
меня встретил староста лагеря Пауль Шрек.

- Я жду тебя, Иван. Пойдем на блок, нужно поговорить.

В большом помещении барака пусто. Только Вальтер Эберхардт сидит на
своем месте за столом и по своему обыкновению то ли дремлет, то ли думает о
чем-то. Во всяком случае, на нас он не обращает никакого внимания. Или
делает вид, что до нашего разговора ему нет дела.

Мы сидим у другого конца длинного стола.

Пауль смотрит в мое лицо испытующе, словно ощупывая каждую черту. Его
широко расставленные серые глаза печальны и озабочены.

- На днях, Иван, в малый лагерь прибыл большой транспорт евреев. Всех,
кто не мог дойти до лагеря, уничтожили. А те, кто еще дышит, лежат вповалку,
даже баланду себе принести не могут. Несколько дней не ели. Я посылал
кое-кого, чтобы принесли им пищу, но баки до них не доходили. Видно, их
заносили в укромные места, а потом пустые кидали на дорогу. Я понимаю, все
голодные, но все-таки люди должны быть людьми, а не волками... Немецкие
товарищи просят тебя, Иван, доставлять евреям пищу.

От такого поручения я не могу отказываться: большие глаза Пауля смотрят
на меня все более требовательно и строго.

- Что надо для этого сделать, Пауль?

- Собрать надежных ребят и отнести в целости бачки с баландой в малый
лагерь.

- Сколько для этого надо человек?

- Не менее двадцати...

- Так. Можно, конечно, для этого использовать дневальных, но в это
время они должны нести баланду на свои блоки...

- Давай сделаем так, -говорит Пауль, -попросим ребят отнести бачки
после уборки помещений, часов в 12. Баланда уже будет готова.

- Ладно, Пауль, я это организую. Сам знаешь, что советские люди здесь -
самые голодные. Но мы не волки...

Пауль посмотрел на меня потеплевшими глазами, бросил руку на мои
сцепленные ладони, лежащие на столе, пожал их и сказал, поднимаясь:

- Спасибо, Иван. Я в вас уверен.

До 12 оставалось немного времени, кликнул дневального Леньку, второго
штубендиста Георгия Остапчука и всех ребят, которые сегодня оставались на
блоке. Долго уговаривать их не пришлось. Они разошлись по лагерю отыскивать
пригодных для этой работы, а я отправился на 25-й блок, Васька Цуцура,
штубендист, узнав, зачем я пришел, уверенно заявил:

- Не беспокойтесь, Иван Иванович, все сделаем, как положено русским
людям. Чисто сделаем.

Чуть раньше двенадцати я - у кухни. Здесь уже человек 20 русских,
несколько чехов и поляков. Баланда разлита по бакам. И вот процессия
направляется к воротам малого лагеря. Впереди Жорка Остапчук со штубендистом
из нашего блока поляком Юзефом. В середине рядов Ленька Крохин с чехом
Иваном. Я замыкаю шествие, наблюдаю, чтоб ни один бак не ушел на сторону. Но
понимаю: мое наблюдение излишне, ребята надежные.