которая круто уходила вверх, в темноту. Чуть ли не каждая ступенька была
выщерблена посередине, и в образовавшееся углубление удобно входила нога.
пустоте, и ответное эхо заставляло меня ускорять шаг, чтобы скорей добраться
туда, где были люди и свет.
таившегося за ней тепла, которое сразу же окутало нас, словно взяло под
защиту. Стало ясно, что там, за дверью, нас ждут покой и уют, и мы с
приятным чувством переступили порог комнаты.
в комнату, они повернули головы в нашу сторону, - причем один смотрел на нас
опустив голову, поверх очков в стальной оправе, другой же наоборот, задрал
голову кверху, чтобы лучше разглядеть нас через спадавшие с носа очки.
нам навстречу.
были резкие, походка быстрая и решительная. Он производил впечатление
человека, в котором не остыл еще пыл молодости.
казалось, что, прежде чем что-либо сделать, ему надо постоять и подумать.
Обменявшись со мной рукопожатием, он застыл в раздумий, смотря на огонь, и
вдруг, словно его озарило, произнес:
приготовлении пищи лежали на нем.
долго тряс мою руку, и с места в карьер принялся меня опекать:
моем взгляде вопрос, добавил: - Не беспокойся, это не мое. Подойди поближе;
взгляни только, из какого дерева оно сделано. Сейчас поставлю его поудобней.
Теперь должно быть хорошо. Садись.
разведу, приходит Джек и начинает мешать угли кочергой. Сочувствия от него
не дождешься.
эмалью.
оттуда жестянку с бисквитами.
приготовления пищи и хранения запасов. Тут же они и ели. Между буфетом и
плиткой помещался небольшой стол.
подальше у стен - словно бросая вызов чинно выстроившейся вокруг камина
фаланге кресел, - громоздились в беспорядке скамейки, табуретки, сбруи,
постромки, седла с вылезшей наружу набивкой, машины для шитья кожи, ящики с
кожаными ремнями, старыми пряжками и бляхами.
кривые ножи, куски воска. Под скамьей - свалены в величайшем беспорядке
доски, набивка для седел, ржавые куски железа и пустые ящики.
были впряжены в изящные коляски, в которых восседали мужчины с нафабренными,
закрученными усами, крепко державшие в руках вожжи, тугие, как стальные
прутья.
через канаву. Передние ноги лошадей были выброшены вперед," задние отброшены
назад, сами лошади застыли в вечной неподвижности.
пояс, поддерживавший его брюки, застегивался на последнюю дырочку. Но по
мере того, как Билл прибавлял в весе, оп отпускал пояс все больше и больше,
и по многочисленным отметкам на ремне видно было, что язычок пряжки кочевал
от одной дырки к другой - пока не дошел до самой первой.
соединяла один верхний карман с другим. Жилет был сильно поношенным, нижние
карманы оттопыривались. Из одного торчала трубка, из другого высовывался
футляр для очков.
уголкам рта. У него были грубые черты лица, но глаза молодые и лучистые;
судя по внешним приметам, он испытал в жизни больше радости, чем горя.
братьями имелось какое-то сходство. Может быть, из-за выражения глаз. Оба -
и Билл и Джек - смотрели на собеседника с выражением, ясно говорившим, что
он им чем-то интересен.
настраивал свою скрипку; вслушиваясь в звук, он хмурился и устремлял взгляд
вдаль.
смычком по струнам, и из него полились низкие приятные звуки, навевая
сладостные мечты.
мне голову повязать", "Буйный парень из колоний", "Ботани-бэй", "Тело Джона
Брауна".
увлекшись, сами начинали петь.
нам предстояло завоевать. Нам нужен был простор для полета. И каждый из нас
устремлялся к высокой и прекрасной цели, которую заслоняли обычно мокрые
улицы и дождь и понурые безработные на перекрестках улиц.
все увереннее - она заряжала нас бодростью и объединяла нас.
камину и читал нам свои баллады. Его изможденное лицо преображалось - на нем
не оставалось и следа покорности судьбе.
нас действительности - захламленной комнате и холодной улице за окном, по
которой через минуту-другую мы зашагаем, пригнув голову против ветра.
Нелегко было заставить себя встать со стула и сказать: "Ну, нам пора". Но
через неделю снова должна была наступить пятница, и через две недели тоже.
одинаковой степени испытывали чувство, что нужны друг другу.
люди высокого призвания - великие композиторы, учителя, артисты, - она
рождает прекрасные цветы и развивает у этих людей тонкий вкус и способность
ценить ее. Мы же, никем не руководимые и не наставляемые, бродили среди
низких и чахлых растений, но распускавшиеся в мире нашей музыки цветы так же
вдохновляли нас и приносили нам такую же радость,
ГЛАВА 9
он облачался в темно-серый пыльник. Две сохранившиеся пуговицы этого
пыльника болтались на ниточках, а карманы отпарывались под тяжестью
втиснутых в них блокнотов и книжек с ордерами. Был он невысок, но весьма
пропорционален, и, разговаривая с кем-нибудь, сразу же занимал
оборонительную позицию. Он предпочитал, чтобы разговаривавшие с ним сидели:
так он чувствовал себя выше.
глотал слюну, лицо у него напрягалось, и сам он подергивался, как будто
мучимый зудом. Когда же его гнев обрушивался на подчиненных, он давал себе
волю, но предел знал. Осыпая их злыми упреками, он настороженно озирался,
словно в любую минуту ждал, что его ударят или оскорбят.
его кредо. Чтобы доконать противника, используй третьих лиц. Он был мастером
распускать за спиной злостные сплетни, в лицо же гадости предпочитал
говорить в форме шуток.
охотно отказался бы от нее - чтобы только как-то унизить меня, доказать мою
бездарность; преуспев в этом, он получил бы величайшее удовольствие. Он
понимал, что мое падение может повлечь за собой крупные неприятности и для
него самого, но эти соображения отступали на задний план при одной мысли о
блаженстве, которое доставила бы ему победа надо мной.
начиная с моей самоуверенности, которая выводила его из себя, и кончая моей
приветливостью, - он был убежден, что каждый думает только о себе и что
дружеское обращение служит лишь для сокрытия истинных намерений. Мое
дружелюбие казалось ему подозрительным.
Орловский Гай Юлий
Сертаков Виталий
Махров Алексей
Флинт Эрик
Маккарти Кормак
Акунин Борис