дыхание раненого, она поймала момент, когда тот только начал
выдыхать воздух, и с силой вдохнула в себя его боль, стараясь
вобрать всю энергию зла, которую распространяло его тело.
Затем, когда Софроний начал вдох, она выдохнула воздух, сообщая
больному свою здоровую энергию. Так она дышала вместе с ним, и
все вредное, что было в нем и что девушка не боялась вдыхать,
развеивалось по ветру. Она быстро устала от такого лечения,
устал, как ей показалось, и поручик. Это было похоже на роды,
утомительные и для матери, и для ребенка. Она сделала перерыв и
заметила, что поручик начал прислушиваться к чему-то в глубине
себя.
просторной комнаты, в которой он лежал. Затем уловил на глубине
десяти аршин под землей, под тем местом, где стояла его
кровать, стук камня на дне расселины и понял, что у
человеческой души есть свой восток, свой запад, юг и север. И
ему откуда-то было известно, что сейчас он находится на севере
своей души. Было холодно, и он старался поймать южный ветер, а
когда тот действительно подул, поручик медленно повернулся и
сквозь ночь двинулся на юг. На юг своей души. И пока длилось
это путешествие, а длилось оно много дней и недель, перед
поручиком открывалась и прояснялась одна удивительная вещь.
деревянной кровати, напоминавшей лодку с балдахином вместо
паруса, -- человек многие тысячелетия жил, не замечая, что в
окружающей его природе есть числа. Миллиарды чисел. Однажды
утром случайно, как цветок в траве, нашел он свое первое число.
Как первую улыбку. Он открыл это первое число с таким же
трудом, с каким открыл свое будущее. Но для того, чтобы
добраться до следующего числа, ему потребовалось несколько
тысячелетий, то есть больше, чем нужно, чтобы открыть
послезавтра. В конце концов он начал приручать и укрощать числа
вокруг себя, плодить их, и они множились от его прикосновения и
взгляда. Но только для него. Больше ни для кого в мире числа не
существовали, ни на земле, ни в земле, ни над землей. Ни для
животных, ни для растений. Сначала он думал, что мертвые
забывают числа, но как-то раз, глядя на отражения звезд в воде,
понял, что числа есть и на небе, причем в несметных
количествах. И так же, как его предок Адам дал имена животным,
человек начал давать имена всем этим бесконечным числам. Однако
чисел было так много, что душа Софрония отступила перед ними. В
его душе не осталось ни капли сил как раз тогда, когда должно
было начаться укрощение небесных чисел.
увидел себя нагим, лежащим на постели, с волосами, рассыпанными
по изголовью. В этих волосах были седые пряди, которые он не
сразу узнал и которые очевидно, росли медленнее, чем черные,
цвета воронова крыла, отчего и были короче. Вокруг его груди
была птичья клетка без дна и верха, в которую он был заключен,
чтобы оставаться недвижимым. Несмотря на то что из своего угла
поручик Опуич все видел, он вовсе не раздвоился -- раздвоилась
его рубашка, раздвоились его сапоги и его двурогая шляпа. Тут
он начал умирать, и первое, потерянное им, был его пол, потом
он почувствовал, что собственная рубашка стала ему тесна в
боках и на груди, сапоги, наоборот, слишком свободны, а шляпа
мала. Из своего угла на северо-западе он увидел, что глаза его
порябели, как два змеиных яйца. Умирая, поручик Опуич
превращался в собственную мать, госпожу Параскеву.
сына почувствовала неожиданно для себя как собственную боль тот
самый Софрониев голод под сердцем, а затем эту боль под сердцем
она ощутила как Софрониев голод. Так Софроний вспомнил свое
желание и выздоровел.
и должно быть", -- подумал молодой Опуич, улыбнулся и потрогал
свой ус. Он был заплетен, как плетка. Кто-то причесывал его,
пока он был болен.
противника капитан Харлампий Опуич добрался до маленького,
покинутого обитателями замка неподалеку от города Торгау и
расположился на отдых. Восемь готических окон рассекали своим
светом на восемь частей не только овальный зал, служивший
библиотекой, но и каждый орудийный выстрел, доносившийся с поля
боя. В остальных частях замка было глухо и царила полутьма.
Вокруг стен, сплошь заставленных полками с книгами, шла
галерея, а в центре зала на каменном полу стояла огромная
медная ванна в форме цветка. Капитан Харлампий Опуич лежал,
развалившись, как медведь, в горячей, хорошо посоленной воде.
Он смывал с себя кровь и грязь и мурлыкал, как кошка, попивая
маленькими глотками ледяной чай из крапивы с медом. Некоторое
время спустя ординарец положил на края ванны доску, а на нее
небольшой деревянный молоток. Привычными движениями он заплел
бороду капитана в косички, разложил их на доске и как следует
отбил молотком, чтобы выцедить воду и придать им красоту. Затем
расстелил на той же доске белое покрывало и принес капитану
легкий ужин -- немного сыра, сделанного из женского и козьего
молока и смешанного с растительным маслом, мужскими
(продолговатыми) помидорами и луком, сырокопченое мясо и бокал
токайского вина из погребов Харлампиева приятеля Витковича. Это
вино капитан возил с собой на протяжении всей войны от Егры до
России и назад до Эльбы.
dubitatio... Как же дальше?.. Счастье, что на голове у нас все
еще растут волосы, а не трава, -- обратился капитан к своему
ординарцу, -- выпей за это, mon cher, бокал токайского и
почитай мне "Илиаду".
"Илиада".
него пить нельзя. Сюда на водопой собираются разные звери, но
они не пьют, пока не появится единорог. Рог у него волшебный, и
когда, опустив голову к источнику, он касается им воды, она
становится вкусной. Тогда вместе с ним начинают пить и другие
звери. А когда он, утолив жажду, поднимает рог из воды, она
делается такой же горькой, как и была. Итак, если единорог
мутит рогом воду, то от его взгляда она делается прозрачной. И
в ее глубине как на ладони видно все будущее мира. Много раз
приходил к этой воде и ждал единорога вместе со зверями и мой
брат Елен Приямужевич...
ванне капитан Опуич.
книги.
вместе со зверями и мой брат Елен Приямужевич. Как-то раз, пока
все другие пили, он нашел в воде то место, которое стало
прозрачным под взглядом единорога. И тогда перед ним,
неудачником и трусом, вдруг открылось необозримое и
бесчисленное множество бессмыслиц, которые он видел так ясно,
что они до краев наполнили его. Он смотрел все дальше и дальше,
сквозь дни, которые накатывались подобно волнам, и не умолкая
рассказывал нам все, что видел. А видел он свою субботнюю
бороду, проросшую раньше времени в воскресенье, так что он не
мог ее ухватить и расчесать. Открылась перед ним суша, и
будущие растения зашумели у него в ушах, и вкус камня вскипел у
него во рту. Пересчитывая солнечные годы, видел он, как
переселяется огненное яблоко Евы и Адама в наш город Трою. И
видел меня, своего брата Париса Пастиревича Александра, как я,
став гораздо старше, чем сейчас, протыкаю пастушьим посохом
лежащую на земле шляпу и, переменив носки, иду в Спарту, чтобы
пальцем, намоченным в вине, написать любовное признание на
столе одной красивой и чужой женщине по имени Елена. И затем
видел, что я краду эту женщину, как овцу, и несу ее в наш город
Трою, и после этого Троя принимает огненное яблоко и сгорает до
основания...
красивым, поэтому Елена и пошла за ним, а ты посмотри на себя:
если бы уши не мешали, твой рот расползся бы до затылка.
книги.
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Корнев Павел
Куликов Роман
Шилова Юлия
Шилова Юлия