она и отмахнула с виска прядь серебристых тонких волос. Давид выскочил из
тачки. Круг, не глядя на Анну Петровну, сказал, что он не поймет, не слишком
ли зябко, чтобы мальчик гулял без пальто, и Анна Петровна ответила, что
белый свитер его достаточно толст и уютен. Почему-то Ольга никогда особенно
не любила Анну Петровну со сладкой ее безгреховностью.
уже надоел. Завтрак в час, я правильно понял?
значения; он продолжал избегать ее храброго, доброго взора, которого,
чувствовал он, ему не снести, и слушал свой голос, сцеплявший пустяковые
звуки в молчании съежившегося мира.
дороге. Неподвижная, перебирая ключи и наперсток в обвислых карманах черного
джемпера.
как шоколад, дороге. Ягоды сморщились и замарались, но даже будь они сочными
и чистыми, ты определенно не смог бы их есть. Варенье другое дело. Нет, я же
сказал: нет. "Попробовать" -- это и значит съесть. Несколько кленов в сыром
безмолвном лесу, которым тащилась дорога, сохранили красочную листву, но
березы были уже совершенно голы. Давид оскользнулся и с величайшим
присутствием духа продлил скольжение, чтобы со смаком сесть на липкую землю.
Вставай, вставай. Но он посидел с минуту, в притворном ошеломлении глядя
вверх смеющимися глазами. Волосы у него были влажные и горячие. Вставай.
Конечно, это сон, думал Круг, эта тишь, таинственная усмешка поздней осени,
так далеко от дома. Почему мы именно здесь, не где-то еще? Больное солнце
опять попыталось вдохнуть жизнь в белесое небо: секунду-другую две волнистые
тени -- призрак К и призрак Д -- брели на теневых ходулях, подражая
человечьему шагу, после истаяли. Пустая бутылка. Хочешь, сказал он, подними
эту скотомическую бутылку и брякни ею о ствол. Она разорвется с прекрасным
звоном. Но бутылка упала целехонькой в ржавые волны папоротника и пришлось
выуживать ее самому, потому что там было слишком мокро для дурно выбранной
обувки Давида. Попробуй еще. Она не желала биться. Ладно, дай-ка я сам.
Видишь тот столб с плакатом "Охота запрещена"? В него он с силой запустил
зеленую водочную бутылку. Он был большой тяжелый человек. Давид попятился.
Бутылка взорвалась, как звезда.
больших сапогах, в форменной фуражке, но на крестьянина не похож.
Ухмыльнулся и сказал: "Доброго утречка, профессор". "Доброго утра и вам", --
не останавливаясь, ответил Круг. Должно быть, один из тех, кто снабжает
Максимовых ягодами и дичью.
сохранялись пока остатки отпускной жизни. Перед одним крыльцом черный сундук
с латунными заклепами, пара узлов и беспомощного вида велосипед с
перебинтованными педалями стоял, сидели и лежал, дожидаясь какой-нибудь
подводы, и мальчик в городском костюмчике в последний раз скорбными взмахами
раскачивался между стволов двух сосен, видавших лучшие времена. Чуть поодаль
две пожилые женщины с заплаканными лицами хоронили убитую из милосердия
собаку вместе со старым крокетным шаром, хранившим следы ее молодых игривых
зубов. В другом саду сидел за мольбертом белобородый уолтуитменовидный
старик в охотничьем облаченье, и хоть времени было четверть одиннадцатого
невзрачного утра, угольно-алый полосатый закат плескался по холсту, и в него
он вставлял деревья и всякую всячину, которую днем раньше помешало ему
дописать наступление сумерек. В сосновой рощице слева, на скамейке, девушка,
выпрямив спину, быстро говорила (возмездие... бомбы... трусы... ох, Фокус,
будь я мужчиной), с нервными жестами отчаяния и смятения обращаясь к
студенту в синей фуражке, а тот сидел, свесив голову, и тыкал в клочки
бумаги, в автобусные билеты, в сосновые иглы, в кукольный или рыбий глаз, в
мягкую землю кончиком тонкого, туго спеленутого зонта, принадлежащего его
бледной подруге. Но в прочем бойкий когда-то курорт казался заброшен; ставни
были закрыты; валялась в канаве колесами кверху скомканная младенческая
коляска, и столбы телеграфа, безрукие увальни, гудели в скорбном согласии с
кровью, ухающей в голове.
пустошью с одного боку и с озером Мал? р -- с другого. Плакаты, упомянутые
молочником, сообщали приятный оттенок цивилизованности и гражданской
зрелости смиренному этому селенью, придавленному обомшелыми кровлями.
Несколько костлявых крестьянок и дети их со вздутыми животами собрались у
общинного дома, приятно украшенного к предстоящему празднику; слева, из окон
почтовой конторы, и из полицейского участка справа чиновники в мундирах
взирали на благочестивое это дело острыми, умными глазками, полными
приятного предвкушения. Неожиданно ожил со звуком, похожим на вопль
новорожденного, только что установленный громковещатель и тут же угас.
эклектичную лавку, в которой было все -- от бакалеи до русских валенок.
большой черный автомобиль на полном ходу вылетел со стороны шоссе, и Круг,
рванувшись вперед, отдернул Давида, и автомобиль прогремел, оставив за собою
звенящий след и исковерканную курицу.
мертвой птицы.
маленькое подобие смертоубийственного экипажа (колыханья которого еще
отдавались у Круга под ложечкой, хоть к этому времени сама машина, верно,
уже достигла места, где сидел на заборе лодырь-сосед, и даже его миновала).
Пыльный и обшарпанный, он обладал, однако, снимающимися покрышками,
заслужившими одобренье Давида, и был особенно любезен ему тем, что отыскался
в таком захолустье. Круг попросил у молодого румяного бакалейщика карманную
фляжку коньяку (Максимовы пили лишь чай). Пока он расплачивался за нее и за
машинку, которую Давид осторожно катал взад-вперед по прилавку, носовые тона
Жабы, величаво усиленные, ворвались снаружи. Бакалейщик застыл, внимая,
уставясь в гражданственном восторге на флаги, украсившие общинное здание,
которое вместе с полоской белесого неба виднелось в проеме двери.
громковещатель заканчивая фразу.
прерван мановением кисти оратора.
повальному счастью открыт. Вы обретете его, собратья, в пылком сопряженье
друг с другом, уподобясь счастливым мальчикам в наполненной шепотом спальне,
подстроив мысли ваши и чувства к мыслям и чувствам гармоничного большинства;
вы обретете его, сограждане, выполов с корнем высокоумные представления,
которых не разделяет и не должно разделять наше общество; вы обретете его, о
юноши, когда растворите личности ваши в мужественном единении с
Государством; тогда и только тогда будет достигнута цель. Ваши бредущие
ощупью индивидуальности станут взаимосменяемыми, и вместо того, чтобы
корчиться в тюремной камере беззаконного эго, ваша нагая душа соприкоснется
с душою каждого из людей, населяющих эту землю; о нет, больше того, каждый
сможет найти себе приют в растяжимом внутреннем Я любого из граждан и
перепархивать от одного к другому до той поры, когда вы уже не будете знать,
кто вы, Петр или Иоанн, -- так плотно сомкнут вас объятия Государства, так
радостно будете вы крум карум ----
деревенское радио еще не достигло полной боеспособности.
подмигнул.
Прямо за ним стоял солдат-эквилист.
картонный домик, стоявший в углу на полу. Давид присел на корточки, чтобы
заглянуть через окна внутрь. Но окна оказались просто нарисованными на
стене. Он медленно встал, продолжая смотреть на домик, и машинально сунул
ладошку в лапу Круга.
решили пройтись вдоль озера, а там тропинкой, петляющей в лугах, обогнуть
лес и вернуться к максимовской даче.
необорим. Собственно, не намного глупее предложения отпустить бороду и
перейти границу.
-- если эту околесицу и впрямь можно назвать политикой. И если, сверх того,
через пару недель или несколько позже какой-нибудь нетерпеливый обожатель не
прихлопнет Падука. Недопонимание, так сказать, перекос духовного людоедства,
которое сам же бедняжка и насаждал. Интересно также (по крайности может
кого-то заинтересовать, -- любопытного в этом вопросе мало), что извлекли из
его элоквенции селяне. Вероятно, смутные воспоминания о церкви. Прежде
всего, нужно найти ему хорошую няню -- няню из книжки с картинками, добрую,
мудрую и безупречно чистую. Потом придется выдумать что-то о тебе, любовь
моя. Представим, что белый больничный поезд с белым дизельным тепловозом
увез тебя через туннели в приморские горы. Там ты поправляешься. Но писать
ты пока не можешь, потому что пальцы твои еще очень слабы. Лунным лучам не
удержать и белого карандаша. Картинка мила, но долго ли она продержится на
экране? Мы ожидаем нового слайда, но у владельца волшебного фонаря ни одного
не осталось в запасе. Позволить ли теме долгой разлуки разрастаться, пока
она не разразится слезами? Сказать ли (изящно тасуя обеззараженные белые
символы), что поезд -- это Смерть, а санатория -- Рай? Или оставить картинку
Лондон Джек
Каменистый Артем
Володихин Дмитрий
Жюль Верн
Никитин Юрий
Муркок Майкл