у власти.
служителей церкви, Особенно монахов. В черных, коричневых, белых сутанах,
подпоясанные широкими поясами или простой веревкой, в ботинках или
сандалиях на босу ногу, молодые и старые, толстые и поджарые - все эти
францисканцы, доминиканцы, иезуиты, паулины, бенедиктинцы, картезианцы,
бернардинцы, кармелиты, цистерцианцы, камальдулы, марианы, премонстранты,
госпитальеры св.Антония и св.Иоанна, августинские братья, минимы,
капуцины, реколлекты (а всего в Италии свыше восьмидесяти орденов) - все
эти монахи всех цветов кожи (я видел среди них много негров, китайцев и
японцев) заполняют улицы, трамваи, автобусы, правят машинами, несутся
стремглав на мотороллерах. Особенно забавно, когда на таком мотороллере
восседает монашенка. В громадном, похожем на парус, накрахмаленном
головном уборе, она лихо обгоняет мужчин и так же лихо тормозит на
перекрестках, упершись ногами в землю. В здоровом теле здоровый дух - так,
что ли?
Олимпико, в прошлом Форо Муссолини, грандиозный спортивный комплекс,
сооруженный для предполагавшейся в Риме, но не состоявшейся из-за войны
олимпиады. О нем еще будет речь впереди, сейчас же - не о нем, а о некоем
молодом пловце. Мы невольно залюбовались им, глядя, как он четко и красиво
прыгал с вышки в воду. Ласточкой, сальто, со стойки на руках, стройный,
хорошо сложенный, мускулистый, он врезался в воду бассейна, почти не
подымая брызг. Один раз мы даже зааплодировали, и он, вылезая из бассейна,
улыбнулся и, слегка смутившись, поклонился нам.
легким шагом зашел в ресторан и наш прыгун. На нем была светлая
коротенькая замшевая курточка, в руках спортивный чемоданчик. Не знаю
почему - может, потому, что мы ему похлопали, - он подсел к нам, заказал
ризотту. У него было очень приятное, открытое, интеллигентное лицо с
высоким лбом, живыми глазами и тонкими ироническими губами. Он прекрасно,
почти без всякого акцента, говорил по-французски, что итальянцам далеко не
всегда дается. Вообще впечатление производил он очень приятное - вежливый,
сдержанный, внимательный. Каково же было мое удивление, когда из
дальнейшего нашего разговора выяснилось, что он принадлежит к ордену
иезуитов.
парень - иезуит? Я задал несколько вопросов, но он, очевидно, узнав, что я
русский (так, во всяком случае, мне кажется), от ответа уклонился.
сказал он, - что за те пятнадцать - двадцать минут, которые мы проведем
вместе за этим столиком, вряд ли нам удастся до чего-нибудь договориться.
Давайте лучше поговорим о спорте.
греблей, гимнастикой, а зимой лыжным спортом. Собирался выступать даже в
Кортино д'Ампеццо, но не добился нужных результатов. Незаметно я перевел
разговор на литературу, не сообщив ему, правда, своей профессии, и был
поражен, узнав, что он неплохо знает Толстого, Тургенева, Достоевского -
то, что было переведено на итальянский язык; читал Блока, много слышал о
Есенине, но, к сожалению, мало его знает. Из советской прозы читал
Эренбурга (на французском языке, старые его вещи), первые две части
"Тихого Дона", который ему не очень понравился ("Дело, очевидно, в
переводе", - деликатно сказал он), и "Волоколамское шоссе" Бека.
тем, как расстаться, он все-таки спросил меня, правда ли, что где-то под
Москвой есть монастырь и духовная семинария. Я сказал, что правда, и не
только под Москвой, но, например, и в Киеве есть монастырь, даже, кажется,
два - мужской и женский, - и духовная семинария.
вас будет свободное время и желание, я к вашим услугам. Вот мой телефон.
Был бы рад с вами поговорить не только на спортивные и литературные темы.
Думаю, что они нашлись бы...
очевидно от весел и турника, - и, взяв свой чемоданчик, он тем же быстрым,
спортивным шагом направился к двери.
разговаривать.
католического ордена, учрежденного более четырех столетий тому назад
Игнатием Лойолой, призвавшим их на борьбу против "адских чудовищ и
порождений сатаны", на служение богу, на свершение подвигов, "ad maiorem
Dei gloriam" ("к вящей славе божьей"). Вот, значит, они какие, члены
"общества Иисуса", воля, сила и совесть которых переданы в руки их
генерала, "черного папы", на которого они должны смотреть, "как на самого
Христа, должны повиноваться ему, как труп, который можно переворачивать во
всех направлениях, как палка, которая повинуется всякому движению, как шар
из воска, который можно видоизменять, растягивать во всех направлениях".
добродетель взаимный шпионаж, лицемерие, подозрительность, ханжество,
подобострастие к старшим, разрешающий своим членам все - донос,
клятвопреступление, лжесвидетельство, - все, вплоть до "смертного греха",
если прикажет старший.
желаний, воли, отрекается от имущества, отрекается от родины.
Беспрекословное подчинение начальству. Ни одного письма без его
разрешения. Ни единого сочинения без иезуитской цензуры. Все помыслы и
искушения должны быть раскрыты перед духовником. Обо всем подмеченном у
собрата по ордену немедленно докладывать начальству. Во всем суровое
обезличение. Все индивидуальные стремления и силы подчинены интересам
целого. Цель оправдывает средства.
помогли ему сосредоточить в своих руках несметные богатства и основать во
всех странах банкирские конторы и торговые дома.
которого проникли во все страны света. Его поддерживали и возвеличивали
папы, потом запрещали и разгоняли, снова разрешали, опять поддерживали.
Сотни учебных коллегий во всех странах развращали молодые головы и сердца
юношей, развивая в них честолюбие и тщеславие, убивая товарищескую
солидарность взаимными доносами и слежкой, превращая их в жестокое, немое
орудие. И все это сохранилось до сих пор. Около двадцати восьми тысяч
иезуитов рассеяно сейчас по всем концам света. В Европе, Азии, Африке -
всюду расставлены их сети лжи, обмана и лютой ненависти ко всему
передовому, прогрессивному, свободомыслящему. Трудно поверить, но это
так...
фигуру только что сидевшего здесь пловца и задавал себе вопрос: неужели и
он, этот двадцатитрехлетний, так мило улыбавшийся молодой человек в
замшевой курточке, а вовсе не в черной сутане (потом я узнал, что иезуитам
разрешается ходить в любом одеянии и даже, если хотят, не посещать
богослужения), неужели и он труп, палка, восковой шар? Страшно подумать. А
если да, то что его толкнуло на это? И много ли таких, как он? Откуда они
берутся? И кто он сам? К какой из степеней ордена относится? Выжидающих
(indifferentes), испытуемых (novitii) или уже схоластиков, давших обет
бедности, целомудрия и послушания? Коадъютором он еще не может быть, ему
нет тридцати лет, тем более профессором - тем, кто достиг высшей степени
посвящения и дал, кроме обычных трех монашеских обетов, еще и четвертый -
особого повиновения папе.
многое узнал бы. А если и не многое, то хотя бы кое-что. Но я не позвонил
- на следующий день я уехал в Неаполь.
награду, так сказать, за труды.
до этого в римском отделении общества "Италия - СССР". Высокий,
сутуловатый, в очках, спокойный и уравновешенный, он мне сразу очень
понравился. Русский по происхождению, он попал в Италию еще ребенком,
потом объездил полсвета, жил некоторое время в Бразилии, затем вернулся
назад, в Италию. Член Итальянской компартии и общества "Италия - СССР",
журналист, пишет по вопросам театра, кино. Когда ему предложили поддержать
мне компанию для поездки в Неаполь (академик и переводчик уехали в
Советский Союз, я остался один), он охотно согласился. И я был очень рад
его обществу, нам не скучно было друг с другом.
расстояние в двести двадцать километров, пятивагонный электропоезд
"рапидо" доставил нас в Неаполь. Поезда в Италии ходят быстро и хорошо.
Для меня даже слишком быстро. Почти всю дорогу я метался от окна к окну,
пытаясь сфотографировать живописно громоздившиеся по уступам скал
городишки и селения, но ничего путного из этого не получилось. На обратном
пути я уже и не пытался.
синего моря и жаркого солнца, городе рыбаков, торгующих на набережной
"фрутти ди маре" - плодами моря: всевозможными креветками, каракатицами и
прочей морской живностью, городе знаменитого "дольче фарниенте"
("блаженного ничегонеделания"), - уже давно, к сожалению, не блаженного: в
Италии сейчас более двух миллионов безработных, - в городе шумном,
веселом, крикливом, удивительно грязном и неправдоподобно красивом? В нем
бы пожить, погулять, потолкаться по рынкам, познакомиться с героями
фильмов Эдуарде де Филиппе. Но в нашем распоряжении два дня, всего лишь
два дня. А тут еще Помпея, Капри... О Сорренто и не мечтай.