Чтение 16–й страницы книги ~Листопад~

"Кажется, фронт трещит. Чувствуют ли это наверху? У Колчака тоже дела
неважнецкие, отдал товарищам Петропавловск. Сыпемся?

Все время думаю, отдал бы приказ расстрелять заложников - семью
саботажника, например - или нет? Если б точно знал, что это нормализует
перевозки? Проклятая достоевщина! Слеза замученного ребенка. Интеллигентское
слюноотделение. Всякий абсолютизм вреден. Всегда нужно искать грань.
Границу. Рубеж. Вот досюда я могу дойти, а дальше - зась. А другой
перешагнет. А кто-то не дойдет. У каждого свой предел любви и жестокости.

Расстрелял бы я их за победу над красными? Да. Полгорода положил бы8
Чтобы спасти весь организм, можно и нужно быстро отрубить укушенный коброй
палец. Больно, но необходимо, пока кровь не разнесла яд по телу.

Наверное, у меня хватило бы решимости отдать приказ о расстреле женщин,
детей и стариков в обмен на победу. Все равно большевики, победив, больше
положат. А если самому расстрелять хотя бы одного ребенка? Не знаю.

А если я буду знать, что не расстреляв часть заложников упущу станцию?
Сорву поставки боеприпасов на фронт? Это ведь тоже будет означать гибель
невинных людей на фронте. Значит, нужно расстрелять. Тут уж либо своих
подставлять, либо чужих.

Но я представляю себе это слишком явственно: детский разорванный криком
рот, глаза. Избави меня Бог от этого приказа. Я не хочу.

А при приближении красных атмосфера на дороге да и везде накалится до
предела, до срыва. Пустить себе пулю в лоб?

Но уход от выбора - это трусость.

Единственное, что я знаю - что буду оттягивать страшное решение до
самого последнего момента. Пусть пугают, арестовывают семьи. Пусть стреляют
поверх голов, поставив на краю рва. Пусть расстреляют прямых зачинщиков. А
потом...

А как бы поступил на моем месте Дима Алейников?"

x x x

Тук, тук, тук.

Трубка глухо постукивает о каблук ротмистровского сапога.

Ковалев сидел в кабинете Парфенова и рассеянно следил как пепел падает
на истертый паркетный пол.

- Значит так, Коленька. Значит так. Вот послушай... По поводу твоего
попа... Ты, между прочим, знал, что твой батюшка мальчиков любил?

- Что?! - Ковалев уставился на Парфенова.

- Так я и думал... Нет, девочек твоих он тоже любил. И мальчиков тоже.
На два фронта воевал.

- Ах, Сява...

- Да, конспиратор был твой поп знатный. Нашел я всех его мальчиков.
Запутался поп в своих связях. В общем, я тебе подробности не буду описывать.
Но суть в том, что пристрелил его из ревности некий Сеня Гладкий. Сегодня я
его возьму.

- Спасибо, - машинально сказал Ковалев, пытаясь осознать новость.

Парфенов засмеялся.

- Не знаю за что. Этот Гладкий участвовал в налете на магазин Караваева
и еще много за ним подвигов. Если хочешь, приходи сегодня вечером на допрос,
посмотришь на бандита-гомосексуалиста.

- Если вы не против, Валерий Иваныч, я бы завтра заскочил.

- Сегодня, Коленька, сегодня. Завтра я его уже шлепну.

- Куда спешите, Валерий Иваныч?

- А зачем он нужен, Коленька? Вор, налетчик, мужеложец. Опять же, попа
нужного ухлопал.

- Я бы поспрошал его, Валерий Иваныч.

- Не теряй время, Коленька. Поверь старику, по твоей части здесь ничего
нет... Кстати, спасибо тебе за помощь, за Резуху.

- Не сильно мешал?

- Я бы даже сказал, помог. Я его послал в одну малину с мелким
поручением. Хорошо роль отыграл.

- Хорошо говорите?

- Ну, раз не убили, значит, хорошо.

- Роли играть он мастер, - улыбнулся чему-то своему Ковалев. - А я тут
было подумал, что он совсем уж идиот.

- Он, может быть, в чем-то и идиот, в отношениях с бабами, например, но
в остальном...

- Уже знаете?

- Мне поручик по секрету ту забавную историю рассказал. Но я больше
никому, Коленька.

- Скотина! Я ему устрою, паразиту! Если в управлении все узнают,
доведут парня до самоубийства.

- Вот это верно, Коленька. Уж не знаю, зачем ты за ним следил, это ваши
шпионские дела, я в них не лезу, но бумажку ту филерскую ты порви. Резуха
твой маленько дурачок, но жалко парня, польза от него есть.

Через две минуты Ковалев уже устраивал страшный разнос Козлову.

- Болтливая баба! Язык до колен, только и можешь сплетни распускать,
контр-р-разведчик хренов! Мальчишка сопливый! Под трибунал пойдешь! Кому ты
еще разгласил служебную тайну?!

Бледный Козлов отрицательно закрутил головой:

- Больше никому, Николай Палыч. Просто Парфенов, ну он же работал с
Резухой, а я ротмистра случайно встретил...

- Ну и болван! Зачем ты ему рассказал о филере?

- Я не говорил! Он, видно, сам догадался. Я так обернул, что вроде бы
это я случайно знаю, про резухины увлечения. К тому же Парфенова нет в наших
списках. Я имею в виду по мистеру Иксу - Лизуну.

- А он сам кому болтанет?! А если до Лизуна дойдет, что за офицерами
управления следят?!

- Да нет, Парфенов - кремень. Я его предупредил, чтобы никому. А он
сказал мне про Сяву, вот и все.

- Как?! - бегающий по кабинету штабс-капитан даже остановился. - Он
сказал тебе, подчиненному, об этом раньше, чем мне, начальнику?
Субординатор! Жандарм! Что у нас происходит? Бардак! Не удивительно, что
здесь красный шпион чувствует себя, как у Христа за пазухой!

- Да это же не секретная информация, про Сяву.

- Ковалев выругался от досады.

- Что старый, что малый! - он взялся за ручку двери. - Не контора, а
сборище недоумков!

И хлопнул дверью.

x x x

"Думаю о Резухе и мне представляется, что вся человеческая история суть
история взаимоотношения двух полов. Все интриги, войны и революции, все
открытия и подвиги. Елена прекрасная, война с Троей, рыцарские подвиги в
честь прекрасных дам. Может быть, Ленину в юности девочки не давали?

Не знаю как раньше, но когда я учился, то у нас не было особых проблем.
Футуристических кружков раскрепощения тела, как в Питере и Москве, правда,
тоже не было, но задурить голову молоденькой барышне можно было без большого
труда. Да и по желтому билету всегда можно было отовариться.

Я помню, с приятелем Борей Устюжаниновым промышляли. Он по этой части
был дока. Сошелся с какой-то попадьей. Продергивал ее иногда, и меня потом с
ней свел.

Попадья была старше нас с Борькой лет на двадцать. Видно, Боря с ней
обо мне уже раньше договорился, что непременно приведет ей новенького,
свежего мальчика. Сказал ей небось, что я девственник, чтобы распалить
сорокалетнюю старушку. Но, надо сказать, попадья выглядела весьма недурно,
была стройной. Как сказал Боря, "в соку".

Привел меня, чайку попили, хи-хи да ха-ха. А потом Боря, перемигнувшись
не то с попадьей, не то со мной, улизнул под каким-то дурацким предлогом.
Настолько дурацким, что мне даже стыдно стало.

Как только за ним захлопнулась дверь, попадья - даже не помню, как ее
звали - пододвинулась ко мне и, положив пухленькую ручку мне на колено,
сказала что-то жарко дохнув мне в лицо. Я, зная, что мне нужно, в принципе,
делать, положил ей на грудь руку, ощутив большое и мягкое. Я делал все, что
нужно и одновременно как бы наблюдал за собой со стороны. Я сам себе не
верил. Я - и вдруг с почти сорокалетней женщиной! С попадьей. К которой меня
специально для случки привел Устюжанинов. До этого я привык к молодым телам,
высоким стоячим девичьим грудкам, которые так приятно оглаживать всей
ладонью.

Груди попадьи были мягки и необъятны, а влагалище широким и скользким.
Помню, я никак не мог закончить, а она все выкрикивала: "Давай! Давай! Еще!"
И когда я наконец, пустил свою струю, она облапила мои ягодицы, прижала изо
всех сил к себе, будто не желая выпускать...

- Ну как? - спросил потом Борис.

- Дыра у нее больно здоровая, а так ничего, - сказал я, будущий учитель
словесности, стараясь выглядеть многоопытным мужем, которому все нипочем.

Устюжанинов расхохотался.

Но настоящие загулы случались у нас каждое лето в Москве или Питере с
Димой Алейниковым. Мы хлестали винище, ездили на пароходах, ходили к
проституткам и в высший свет, где морочили тонких барышень, разыгрывая
светских львов.

Деньги были, и в предпоследнее лето мы махнули в Крым, где не вылезали
из моря, бутылок и влагалищ. Хотя, конечно, насчет влагалищ я чуть
преувеличил, но они тоже имели место и каждая очередная победа над очередной
дамой отдыхающей без мужа или уволоченной в аллею дочкой генерала аккуратно