Чтение 16–й страницы книги ~Испытательный срок~

подымаясь с места.

Жура, должно быть, не удивляют и эти выстрелы. А стреляют, похоже,
прямо в дверь.

"Как в ловушке мы", - думает Егоров. Но странное дело - страха не
испытывает.

Дверь открывается.

В коридорчик не входит, а вваливается парень в кожаной тужурке, с
лицом, измазанным чем-то черным.

Это, наверно, шофер автобуса.

- В самое ухо, - вздыхает он.

И когда подходит к лампе, видно, что это не черным, а красным измазан
он - кровью. Кровь льется ему за ворот.

- Ах, дурак! - наконец сердится Жур.

- Почему же я дурак? - обижается шофер.

- Да не ты... Зайцев, перевяжи его... Умеешь? Это вот дедушкин сынок
дурак, - кивает на старика Жур. - Это его работа. Ни в какую Читу он не
уехал. Он старается сейчас отогнать от дома. Надеется еще перепрятать с
папашей оружие. Значит, сведения правильные...

- Это что, вы насчет стрельбы думаете? - спрашивает старик. - Это, вы
думаете, мой сынок Пашка стреляет? Нет, это не Пашка. Благородное даю вам
слово, не Пашка...

- Именно благородное слово, - усмехается Жур. - У тебя все слова
благородные.

Зайцев не умеет делать перевязку. И Егоров не умеет. Но он помог шоферу
снять тужурку.

Перевязку делает Водянков, зубами разорвав индивидуальный пакет.

А Жур отдергивает черный занавес.

- Здравствуйте, - говорит он мужчине в пенсне, уже застегивающему
жилетку. - Прошу предъявить ваши документы.

- Я не обязан вам предъявлять, - с достоинством отвечает мужчина, и
пенсне вздрагивает на его жилистом тонком носу. - Я, во-первых, случайно
сюда... случайно попал. Меня ввели в заблуждение. Я ни за что бы сюда не
поехал. А во-вторых...

- Егоров, обыщи его.

Жур брезгливо поморщился и прошел дальше, за перегородку.

А Егоров смутился больше этого случайного посетителя. Как это вдруг
обыскивать такого почтенного гражданина? Но делать нечего.

- Ну-ка, гражданин, поднимите, пожалуйста, руки.

На Егорова пахнуло запахом духов, хорошего табака и самогонки.

Человек в пенсне оказался нэпманом, совладельцем фирмы "Петр Штейн и
компания. Мануфактура и конфекцион".

Егоров вспомнил тот красивый магазин на Чистяревской, куда они заходили
с Катей покупать сорочку. И не купили. Егоров больше не чувствовал
почтения к этому человеку. Он сперва подумал, что это какой-нибудь
профессор или доктор. А это нэпман, хозяйчик, частник...

- Держите, гражданин, ваши документы. А это у вас что?

- Это зажигалка в форме браунинга. Можете ее взять себе...

Егоров легонько нажал курок, пистолет фыркнул, зажегся огонек. Егоров
удивился: правда, зажигалка.

- Возьмите ее, - опять предложил нэпман.

- На что она мне? - сказал Егоров и отдал зажигалку нэпману, хотя в
самом деле занятная была зажигалка. Никогда такой не видел.

- Молодой человек, я надеюсь все-таки, что эта наша встреча останется
между нами, - улыбнулся тонкими губами нэпман. - Я тем более семейный
человек. Мне будет неприятно. - И все еще дрожащими руками раскрыл
бумажник. - Вот, пожалуйста, вам. Никто не видит. Это за ваше молчание. По
случаю нашего такого малоприятного знакомства. В таком месте...

- Ну что вы, ей-богу, одурели, что ли? - отвел его руку Егоров. - Для
чего это?

Жур приказал отпустить нэпмана.

- А он мне деньги давал, чтобы я помалкивал, - засмеялся Егоров, когда
нэпман ушел.

- И ты взял? - спросил Жур.

- Ну, для чего?

- Значит, ты взятки не берешь?

Тут только до Егорова дошло, что этот нэпман ведь правда предлагал ему
взятку. Егоров покраснел; Он готов был сломать нэпману пенсне, переломать
все кости. За кого этот нэпман принимает его, комсомольца Егорова? И как
он сразу не догадался, что это ведь и есть взятка? Он думал, что взятки
дают как-то по-другому...

Егоров выбежал на лестницу. Но по лестнице поднимались Воробейчик и еще
какой-то парень в дорогой пыжиковой шапке и в борчатке с мерлушковым
воротником, с таким же мерлушковым, как на шапочке и на воротнике у Ани
Иващенко, которую Егоров встретил вечером, несколько часов назад. Но
теперь ему казалось, что это было очень давно.

Воробейчик подталкивал парня, а парень оглядывался и огрызался.

За ними шли еще два человека, незнакомых Егорову.

- Вот он, гроза морей, - втолкнул в коридор парня Воробейчик.

- Прямо из Читы прибыл? - спросил парня Жур. - Папаша говорит, что ты в
Читу отбыл...

- Я его с крыши ссадил, - кивал на хозяйского сына Воробейчик. - Он
залез вон на ту крышу и постреливал вот из этой штуки, - Воробейчик достал
из-за пазухи тяжелый пистолет "кольт". - А я его тихонько из-за трубы, как
кошка мышь. И еще счастливый его бог. Я бы сделал из него покойника, если
б он оказал сопротивление...

- Эх! - снял пыжиковую шапку хозяйский сын и шлепнул ею об пол. Потом
стал расстегивать борчатку с оторванной полой.

Полу он оторвал, когда Воробейчик сталкивал его с крыши.

Под борчаткой у него были синяя косоворотка, опоясанная шелковым
шнурком с кистями, синие же брюки галифе и белые, измазанные в саже бурки,
обшитые полосками коричневой кожи.

Егоров с интересом смотрел на него.

Это был первый крупный бандит, которого вот так близко увидел Егоров, -
настоящий бандит. Он только что прострелил ухо шоферу и мог убить шофера.
Мог убить кого угодно. И, наверно, убивал.

Однако ничего особенного все-таки Егоров в нем не заметил. Хозяйский
сын был похож на обыкновенных нэпманских сыновей, что торгуют в лавках на
Борзовском базаре. И у него такие же, как у них, нахальные, насмешливые
глаза. Он и сейчас не испуган, не растерян. Он только огорчен.

Вынув из кармана брюк расческу, он, глядя в зеркало, стал расчесывать
мокрые волосы, кольцами слипшиеся на лбу.

- Для чего же ты учинил стрельбу? - спросил его отец, как спросил бы,
наверно, всякий отец набедокурившего сына.

- Вы, папаша, не суйтесь, - ответил сын, собирая с расчески опавшие
волосы. Потом подул на расческу и спрятал ее в карман.

- Ну ладно, купцы, показывайте ваш товар, - улыбнулся Жур. - Ломик,
надеюсь, у вас найдется?

- Девок тут развел! - закричал на отца сын. - Они все сыскные. Для чего
они были тут нужны?

- Ломик, - повторил Жур. И спросил: - Сами будете поднимать пол или нам
придется?

- Я у вас на службе не служу, - огрызнулся сын. - И служить не буду...

- Это определенно, - подтвердил Жур. - Служить ты у нас не будешь, нет.

Зайцев уже где-то в коридоре добыл топор и долото.

- Это что тут, в углу? - показывает Жур. - Надо разобрать.

Зайцев разгребает какие-то тряпки, мочало - сперва ногой, потом руками.
Егоров начинает ему помогать. Они вытаскивают из кучи тряпья ватное
одеяло, тянут матрац, набитый мочалом.

И вдруг в самом углу испуганно заплакал ребенок. Голый, худенький, лет,
наверно, трех, со всклокоченными волосами.

- Ну, ты сопляк! - сердито отодвигает его Зайцев. Он сердится сейчас на
все, на всех. Он уверен, чти таким сердитым и должен быть всегда работник
такого учреждения.

Ребенок встает на тоненькие ножки, жмурится от света, но не уходит из
угла.

- Мальчик, - удивляется Егоров.

- Уберите ребенка, - обращается к женщинам Жур. - Чей это ребенок?

На свет лампы выползает страшная, как баба-яга, старуха. Точно такую
Егоров видел в криминалистическом кабинете на снимке. А эта только что
спала на печке.

- Кто его знает, чей он? Верка его мать. Она уехала во Владивосток.
Оставляла мне ему на харчи, но чего она там оставила...

- А как Веркина фамилия?

- Кто ее знает как! Верка и Верка. Княжна ей была кличка...

Егоров поднял ребенка с полу, и ребенок цепко ухватился за его шею.

- Глядите, признал отца, - засмеялась женщина в цыганской шали.

Егоров покраснел.

- Кешка, - сказала Дуня мальчику, - это твой отец нашелся. Поцелуй
папочку.

Мальчик еще крепче обнял Егорова и действительно поцеловал.

- Ничей? - спросил Егоров старуху. - Совсем, совсем ничей? - и
повернулся к Журу.

- Работай, - нахмурился Жур. - Тут не детский дом. Положи ребенка...

Егоров посадил мальчика на сундук около кирпичной плитки и прикрыл его
плечики байковым одеялом.

Зайцев уже оторвал топором плинтус и стал вырубать первую от стены
доску.